Королева Жанна. Книги 1-3 - Нид Олов

— Вы, конечно, знаете, что я имею в виду. Произошло событие, которое все гуманисты и друзья Разума восприняли как чудесный дар. Пять дней назад отменен Индекс[72]!

— Да здравствует королева! — дружно воскликнули все.

— И мы, и все, кому дороги Непредубежденный Разум и Свободное Исследование, будем вечно благословлять Ее Величество за это благородное деяние. Кубок Ее Величества, друзья мои!

Выпили залпом. В общем порыве хватили и иностранные мальчуганы, которые были еще непривычны к крепким мужским напиткам; они покраснели и закашлялись до слез. Это несколько смяло торжественность момента, однако им великодушно простили их слабость.

Маркиз Магальхао, сидевший против месье Антуана, поглощал салат, но его любопытство оказалось сильнее аппетита.

— Простите мне мою нескромность, виконт, — сказал он, — я заметил на вашем лице удивление, когда было произнесено имя королевы…

— Вы не ошиблись, месье, — отвечал виконт, — обычаи вашего общества новы мне, и я подумал, что каждое ваше собрание начинается с тоста за королеву…

— В этом виноват я, — вмешался лейтенант Бразе, — я забыл сказать месье виконту о нашем первом кубке…

— Вот-вот, — подхватил македонец, — о первом кубке. Мы порешили, что первый наш кубок провозглашается в честь самого выдающегося события, случившегося в последнее время, и в честь лица, наиболее явно причастного к этому событию. Сегодня это, без сомнения, отмена Индекса, а отменила его королева, значит, и первый кубок мы подымаем в честь королевы. Я ведь иностранец, как и вы, месье виконт, и я, право, завидую Виргинии, которая имеет такую королеву…

Все знавшие, кто в действительности был месье Антуан, напряженно следили за его лицом. Но он с большой непосредственностью воскликнул: «Вам и в самом деле можно позавидовать, господа!» Просто невозможно было заподозрить, что это сказала сама королева; а Сивлас даже усомнился, королева ли это. Очень уж чисто было разыграно…

Салаты и свежекопченые рыбки были так восхитительны, что все в один голос просили еще. Однако Хиглом был неумолим:

— Господа, вы меня знаете, лучше не просите. Искусство наслаждения пищей, как и искусство приготовления ее, состоит в правильном распределении количества. Вы съели салатов ровно столько, чтобы вполне оценить баранью ногу!

Собрание встретило его слова аплодисментами. Великий Кулинар ударил в гонг, стоящий у его прибора, и появились поварята с дымящимися блюдами. Их торжественно водрузили посреди стола. Хиглом сам стал оделять всех кусками; поварята раскладывали румяные, сочащиеся маслом, земляные яблоки и разливали красное отенское вино.

Атабас тем временем поправил свою университетскую шапку с собачьими ушами, напялил очки (впрочем, без стекол), развернул свиток и произнес по-латыни панегирическую речь в честь Великого Кулинара, создателя Несравненной Бараньей Ноги, и виконта де Рошфора, творца американских яблок. При этом он с таким важным и умно-глупым видом толковал различия в мистическом значении глаголов «создавать» и «сотворять», что все катались от смеха.

Но настоящий восторг всполыхнулся за столом тогда, когда виконт попросил эту чудесную речь на память и студент показал ему чистый листок: это был экспромт.

Пора было уже подавать рыбу, но гонг Великого Кулинара безмолвствовал. Граф ди Лафен, Сивлас и Хиглом увлеклись разговором о церковных делах; остальные, утолив первоначальный голод, попивали вино и болтали о чем придется. Граф ди Лафен в какой-то связи заметил своим собеседникам:

— Ведь Чемий недавно опять сжег человека…

— Что вы сказали? — воскликнул месье Антуан на весь стол. У него был такой голос, что сразу упала тишина, только лейтенант Бразе громко кашлянул. Граф ди Лафен взглянул на виконта, который сидел бледный, как салфетка.

— Простите меня, граф, — наконец пробормотал юноша. — Но это ужасно… Неужели это правда?

— Увы, месье, — ровным тоном ответил граф. — Нам, виргинцам, это очень неприятно, потому что редко случается. Но разве вам, французу, не случалось видеть этого у себя на родине?

Тон его был неизменно вежлив, но слова его пантагрюэлисты истолковали как урок мальчишке, не умеющему держать себя за столом. Сам виконт, однако, не заметил этого.

— Нет… я не видел, — потряс он головой. — Но я слышал, что в Виргинии этого, по крайней мере, нет…

Видя непритворный испуг мальчика, граф ди Лафен смягчился.

— Сожжения запрещены королем Карлом, — объяснил он. — Конечно, жгли и при нем, но в исключительных случаях, каждое дело такого рода он рассматривал самолично. Он был суровый государь, но нельзя отрицать и того, что излишняя жестокость претила ему. Он был противником трона… как это, однако, странно звучит по-французски…

Пантрагрюэлисты невольно заулыбались, но месье Антуан смотрел на председателя, как кролик, расширенными глазами.

— Мне, виргинцу, тяжело говорить об этом… — продолжал граф ди Лафен. — Это наш позор… В отличие от католиков, которые сжигают своих еретиков у столба, католикане, кроткие дети Девы, пользуются железным стулом. В народе его называют троном… Эта славная выдумка принадлежит Чемию, епископу Понтомскому, бывшему кардиналу Мури…

Месье Антуан кусал губы. Лейтенант Бразе под столом крепко сжимал ему руку.

— И кого же он сжег? — спросил он.

— Одного колдуна, который похвалялся, что может затопить водой весь остров Ре, стоит ему только захотеть… Зачем он об этом кричал — трудно сказать… Во всяком случае, он сознался, и за это его сожгли. Ибо Чемий не смотрит, покаялся грешник или нет…

— Напротив, очень даже смотрит, — сказал Хиглом. — Мне передавали его слова: «Раскаявшегося грешника надо скорее предать мучительной казни, ибо тем самым мы сократим ему срок мучений в чистилище…» Отменная логика!

Месье Антуан выглядел уже не испуганным, но деловито-заинтересованным:

— Следовательно, в данном случае этот епископ Чемий поступил самовольно, сжегши колдуна?

Вопрос был самый неожиданный.

— Право, не знаю… — развел руками граф. — По-видимому, да… Трудно допустить, что королева разрешила ему…

Дон Родриго предупредил новую реплику виконта:

— Скажите, синьор председатель, где находится остров Ре, о котором вы говорили?

— На самом севере, — сказал граф. — Выше его разве что Швеция и Финляндия, которая, как известно, есть край света… Однако размерами она ненамного меньше Англии. Чемий сидит там епископом, сосланный туда королем Карлом за своеволие. Это было… дай Бог памяти…

— В 1558 году, — подсказал Делагарди. — Это я хорошо помню, мне было тогда семь лет, и я видел, как его везли через Уманьяру. Моя матушка, дама чрезвычайно набожная, говорила мне: «Смотри, вот великий человек». Мне, конечно, любопытно было взглянуть на великого человека, я тогда еще понимал все буквально, и когда я увидел его, меня постигло первое разочарование в жизни…

— Господа, — воскликнул Сивлас, — ну что за тема, прости Господи! Одним колдуном меньше — нам же лучше. Гуманистов он тронуть не посмеет, жало вырвано! Лучше представьте себе рожу Чемия, когда он узнает об отмене Индекса, вам сразу станет веселее!

Действительно, всем стало веселее, раздался смех, в стаканы подливали вина. Атабас опять вскочил:

— Друзья! Прежде чем переходить к рыбе и прочему, не угодно ли выслушать великолепную песню из числа тех, что поют у нас в Кайфолии? Мой друг Веррене и я готовы спеть ее для вас…

Все одобрительно захлопали. Месье Антуан тоже хлопал и улыбался, как будто бы забыв обо всем разговоре.

Веррене сходил за своей волынкой, Атабас, точно фокусник, достал из складок хламиды кларнет.

— Простите, господа иностранцы, — пробасил Веррене, — песню надлежит петь на ее природном языке, но соседи вам потихоньку переведут.

— Да, да, — закивали иностранцы, — начинайте, месье.

Это была превосходная пара — маленький, остролицый Атабас и огромный, как медведь, Веррене, казавшийся еще больше оттого, что стоял в обнимку с волынкой Атабас махнул рукой в знак начала, и они заиграли: мелодия была четкая, с насмешливым, даже издевательским ритмом[73]:

Хозяин в поле раз послалИвана жать овес…

пропел Атабас, оторвавшись от кларнета. Веррене закончил куплет:

Иван овса не хочет жать,Но и домой нейдет.

Кларнет и волынка заиграли рефрен. Сивлас и Бразе, склонившись к иностранцам, переводили им слова… или делали вид, что переводят. Атабас снова запел нарочито дребезжащим голосом:

Хозяин гонит в поле пса —Ивана укусить…

Веррене спокойно констатировал: