Крейсер Его Величества «Улисс» - Алистер Маклин

Уже радировал в Альта-Фьорд. Ставлю сто против одного в любой валюте, что на высоте около трех тысяч метров он сбросит осветительную бомбу. Она озарит участок радиусом пятьдесят миль.

— Можете быть уверены, что деньги останутся при вас. — Капитан-лейтенант сник на глазах. — Пари беспроигрышное... Потом, метрах на шестистах, повесит еще пару «люстр».

— Уж это точно! — кивнул Тэрнер. — Штурман, далеко ли мы от Альта-Фьорда, по вашим расчетам? Я имею в виду, в летных часах?

— Час лету для машины со скоростью двести узлов, — спокойно произнес Капковый мальчик. Куда подевалась его былая бойкость? С тех пор как скончался Вэллери, он стал неразговорчив и мрачен.

— Всего лишь час! — воскликнул Кэррингтон. — Немцы непременно прилетят.

Клянусь Богом, сэр, — прибавил он в раздумье, — нас намерены доконать окончательно. Нас еще никогда раньше не бомбили и не торпедировали в ночное время. Нас еще никогда не преследовал «Тирпиц». Нас еще никогда...

— «Тирпиц»! — прервал его Тэрнер. — Где он, этот «Тирпиц», будь он проклят? Ему давно бы пора догнать нас. Понимаю, сейчас темно, и мы изменили курс, — прибавил он, заметив, что Кэррингтон намерен возразить. — Но боевое охранение из быстроходных эсминцев давно бы успело нас обнаружить...

Престон! — воскликнул он, обращаясь к старшине-сигнальщику. — Глядеть веселей! Нам семафорят вон с того транспорта.

— Виноват, сэр. — Сигнальщик, едва стоявший на ногах от усталости, подняв фонарь, отстучал «квитанцию».

На «купце» снова сердито замигал огонь.

— «Поперечный излом фундамента машины, — читал Престон. — Повреждение серьезное. Вынужден сбавить ход».

— Подтвердить светограмму, — сухо произнес Тэрнер. — Что это за транспорт, Престон?

— «Огайо Фрейтер», сэр.

— Тот, что напоролся на торпеду пару дней назад?

— Он самый, сэр.

— Передайте: «Следует сохранять скорость и место в ордере». — Тэрнер выбранился. — Нашли время для поломки машины... Штурман, когда рандеву с эскадрой?

— Ровно через шесть часов, сэр.

— Шесть часов... — Тэрнер сжал зубы. — Через каких-то шесть часов, возможно, рандеву и состоится, — прибавил он с горечью.

— Возможно? — переспросил Кэррингтон.

— Да, возможно, — повторил Тэрнер. — Все зависит от погоды. Командующий не станет рисковать крупными кораблями в такой близости от побережья, не имея возможности поднять в воздух авиацию прикрытия. Вот, кстати, и ответ, почему до сих пор не появился «Тирпиц». Какая-то подводная лодка радировала ему, что наши авианосцы идут на юг. Он будет ждать улучшения погоды... Что теперь пишет транспорт, Престон?

Немного помигав, сигнальный фонарь на «Огайо Фрейтере» угас.

— «Необходимо снизить скорость, — читал сигнальщик, — Имею серьезные повреждения. Сбавляю ход. Сбавляю ход».

— Он и в самом деле сбавляет ход, — невозмутимо заметил Кэррингтон.

Взглянув на старшего офицера, на его сосредоточенное лицо и потемневшие глаза, капитан-лейтенант понял, что им обоим в голову пришла одна и та же мысль. — Его песенка спета, сэр. Если только...

— Что «если только»? — взорвался Тэрнер. — Если только мы не оставим ему охранение? А кого мы ему оставим, каплей? «Викинг», единственный боеспособный корабль? — Он медленно покачал головой. — Печься о благе большинства — вот в чем наша обязанность. Они это поймут. Престон, напишите:

«К сожалению, не можем оставить вам эскорт. Сколько времени потребуется на ремонт?»

Осветительная бомба вспыхнула прежде, чем Престон коснулся рукоятки сигнального фонаря. Она вспыхнула над самым конвоем. На какой именно высоте, определить было трудно, но где-то около двух — двух с половиной тысяч метров.

На фоне гигантской белой дуги северного сияния бомба казалась светящейся точкой. Но точка быстро приближалась, становясь все ярче: если к ней и был прикреплен парашют, то, видно, лишь для стабилизации полета.

В торопливый стук сигнального фонаря ворвался голос громкоговорителя.

— Мостик! Докладывает радиорубка. Мостик! Докладывает радиорубка. Депеша с «Сирруса». "Трое спасенных умерли. Много умирающих и тяжелораненых. Срочно необходима медицинская помощь. Повторяю: срочно".

Динамик умолк, и в эту минуту «Огайо» замигал в ответ на светограмму флагмана.

— Пошлите за лейтенантом Николлсом, — распорядился Тэрнер. — Пусть тотчас же поднимется на мостик.

Кэррингтон посмотрел на темные грозные валы, увенчанные молочно-белой пеной, на полубак крейсера, то и дело тяжело ударявшийся о стену воды.

— Хотите рискнуть, сэр?

— Я должен это сделать. Вы бы поступили так же, каплей... Престон, что пишет «Огайо»?

— «Вас понял. Нам некогда возиться с британскими кораблями. Перенесем на другой раз. Au revoir!»[13].

— «В другой раз. Au revoir!» — негромко повторил Тэрнер. — Врет и не смеется. Черт меня побери! — вырвалось у него. — Если кто-нибудь посмеет сказать, что у янки кишка тонка, я ему в кровь разобью его подлую физиономию. Престон, напишите: « Au revoir! Желаю удачи». Каплей, я чувствую себя убийцей.

Он потер ладонью лоб, кивнул в сторону рубки, где лежал на кушетке Вэллери.

— Из месяца в месяц ему приходилось принимать такие решения. Неудивительно, что...

Но тут послышался скрип открываемой дверцы, и он замолчал.

— А, это вы, Николлс? Вам предстоит работа, мой мальчик. Хватит вам, лекарям, целый день слоняться без дела. — Он поднял руку. — Ну полно, полно, — усмехнулся он. — Я все знаю... Как дела на хирургическом фронте? — Тон его голоса стал серьезным.

— Мы сделали все, что в наших силах, сэр. Правда, делать нам оставалось немного, — проговорил спокойно Николлс. Лицо его осунулось, на нем появились складки, старившие юношу. — Но у нас очень туго с медикаментами. Бинтов почти не осталось. А анестезирующих средств и вовсе нет, если не считать неприкосновенного запаса. Однако начальник медслужбы не хочет к нему притрагиваться.

— Понятно, — пробормотал Тэрнер. — Как вы себя чувствуете, дружок?

— Отвратительно.

— Это видно по вам, — честно признался Тэрнер. — Николлс... Мне страшно жаль, мой мальчик... Но я хочу, чтобы вы отправились на «Сиррус».

— Есть, сэр. — В голосе юноши не было удивления: он давно догадался, зачем вызывает его старший офицер. — Прикажете отбыть сейчас?

Тэрнер молча кивнул. В свете опускающейся «люстры» четко вырисовывалось его худощавое, волевое лицо. «Такие лица не забываются», — подумал Николлс.

— Что с собою брать, сэр?

— Свои принадлежности. И только. Не в купейном же вагоне поедете, дружок!

— Так можно захватить с собой фотокамеру и пленку?

— Можно. — Тэрнер улыбнулся. — Не терпится запечатлеть последние секунды «Улисса», а?.. Не забывайте, «Сиррус» течет как решето. Штурман, свяжитесь с радиорубкой. Пусть прикажут «Сиррусу» подойти к крейсеру и принять доктора с помощью леерного устройства.

Снова скрипнула дверца. Тэрнер взглянул на грузную фигуру, усталой походкой приближавшуюся к компасной площадке. Брукс, как и каждый из членов экипажа, едва стоял на ногах, но голубые глаза его, как всегда, полны были огня.

— У меня повсюду соглядатаи, — заявил он. — Чего ради вы надумали сплавить юного Джонни на «Сиррус»?

— Извините, дружище, — проговорил Тэрнер. — Но, похоже, дела на «Сиррусе» из рук вон плохи.

— Понимаю. — Брукс поежился. Возможно, виною тому был жуткий, как погребальная песнь, вой ветра в разбитом снарядами рангоуте, а возможно, пронизывающая стужа. Снова поежившись, он взглянул вверх, на опускавшуюся осветительную бомбу. — Красиво, очень красиво, — пробормотал он. — В честь чего такая иллюминация?

— Ждем гостей, — криво усмехнулся Тэрнер. — Ведь так заведено издавна, о Сократ. Увидят огонек в окне — непременно пожалуют. — Он внезапно напрягся, лицо его словно окаменело. — Прошу прощения, я ошибся, — проронил он. — Гости уже пожаловали.

Последние слова его утонули в раскатах мощного взрыва.

Тэрнер ожидал этого: пять-шесть секунд назад он заметил узкий, как кинжал, сноп огня, взвившийся к небесам, который возник перед самым мостиком «Огайо Фрейтера». До транспорта, находившегося на правой раковине, было уже больше мили, но он был отчетливо виден в свете северного сияния. Свете, оказавшемся предательским: почти не имевшее хода судно было обнаружено рыскавшей поблизости немецкой подлодкой.

«Огайо Фрейтер» виден был недолго. Взрыв — и вслед за ним ничего: ни дыма, ни пламени, ни звука. Но спинной хребет транспорта был перебит: в днище, верно, зияла огромная пробоина, а трюмы были битком набиты танками и боеприпасами. Транспорт встретил свою кончину с каким-то удивительным достоинством: он затонул быстро, спокойно, без суеты. Через три минуты все было кончено.