«Отреченное знание». Изучение маргинальной религиозности в XX и начале XXI века. Историко-аналитическое исследование - Павел Георгиевич Носачёв

и дал начало историям о пришельцах. Но в определенный момент пришельцы в уфологической мифологии стали наделяться негативными чертами и даже восприниматься полностью отрицательно. Первой формой такого восприятия стали сюжеты о похищениях инопланетянами (абдукции), в которых людей забирали на борт космического корабля и проводили с ними страшные опыты, а женщин даже искусственно оплодотворяли и заставляли вынашивать инопланетного ребенка. Как замечает Партридж,

сакрализованные пришельцы — типичные технологические ангелы… желающие людям только добра… есть также и технологические демоны… стремящиеся захватить планету и поработить человечество… путем селекции и гибридизации[572].

Библейский сюжет о появлении Нефалимов от сынов Божиих, сошедших к дочерям человеческим, из 6‐й главы Книги Бытия, а позже мифы о суккубах и инкубах являются прямыми прототипами современной уфологической мифологии абдукции. Эту мысль еще больше подтверждает то, что к 1980‐м годам инопланетяне стали наделяться крайне негативными чертами, и в конспирологии (например, у Дэвида Айка) появилось представление о расе рептилоидов, стремящихся колонизировать Землю. Связь рептилоидов с древним змием и его враждой на род человеческий не требует особых комментариев. Примечательно, что в современных христианских кругах общим местом становится ассоциация пришельцев с демонами. Таким образом, мы видим, как сюжет, взятый из христианства, сначала проходит кодировку и превращается в современный оккультурный, а затем раскодируется вновь носителями изначального образца, по которому кодировка была проведена. По мысли Партриджа, схожесть современности с предыдущими эпохами не исчерпывается общностью условий, мы живем в рамках тех же образов и сюжетов, что питали западную культуру все предыдущие века, и то, что кажется нам схожим, является таковым не по подобию, а потому, что это копия старых нарративов, воспроизведенная в современном антураже.

Здесь стоит сделать еще одно отступление и проанализировать, как Партридж описывает структуру формирования оккультурной мифологии. Отметим, что напрямую он нигде не предлагает четкой схемы, но из его текстов ее вполне можно реконструировать и даже отобразить графически. Примером здесь будет все тот же уфологический нарратив.

На схеме видно, что в изначальной форме носителями сюжета абдукции (похищения инопланетянами) были ее предполагаемые жертвы. На самом деле, как показывают исследования[573], цельных воспоминаний о контактах и похищениях у «жертв» не было, был лишь разрозненный набор впечатлений и образов, возможно сформированный воображением. Этот набор, попав в руки компетентных интерпретаторов (профессиональных уфологов[574]), перерабатывается и достраивается, пропускаясь через призму оккультуры. Интерпретаторы укладывают разрозненные данные в готовые схемы, а затем транслируют их в форме исследований в массовую культуру, там они становятся материалом для телесценаристов и журналистов, которые тиражируют сюжеты как законченные сообщения и основывают на них свои нарративы. Самым показательным здесь является сериал «Секретные материалы», определяемый Партриджем как «сильнейший метатекст»[575], сконденсировавший в себе множество разных нарративов оккультуры. Позже, когда этот метатекст становится общеизвестным, он начинает восприниматься как органичная часть той же оккультуры и, в свою очередь, становится материалом для нового конструирования.

Подытоживая обзор теории Партриджа, вернемся еще раз к ее посылке. Британский ученый предлагает говорить о «заколдовывании Запада», тем самым якобы отрицая тезис Макса Вебера. На деле все оказывается сложнее. По Партриджу, секуляризация — необратимый процесс, трансформировавший все аспекты жизни западного (ибо Вебер писал только о Западе) общества. Наблюдаемое нами возрождение религий не говорит о том, что секуляризация завершилась, напротив, то, какими становятся религии в современном мире, указывает, что секуляризация смогла трансформировать саму религиозную жизнь. Религия стала иной, и это касается не только различных форм НРД. Абстрактная духовность вытесняет институализированную религию, в ядре этой духовности Партридж как раз и усматривает оккультуру. Таким образом, оккультура — не симптом расколдовывания общества, а симптом секуляризации. Как замечает британский ученый,

новые религии хотя и могли бы рассматриваться как возрождение религии, на самом деле свидетельствуют о секуляризации. […] нью-эйдж, ставший во многих отношениях символом религии в нашей культуре, отражает предпочтения и ценности современного Запада […] секуляризация и расцвет новой религиозности являются просто двумя аспектами одного и того же процесса[576].

Для Партриджа околдовывание Запада выразилось в том, что неотъемлемой чертой новой духовности стал оккультизм (sensu Партридж), на основании которого оформилась оккультура, отражающая одновременно и старые религиозные нарративы, и устремления современного секулярного мира.

Теория оккультуры и исследования западного эзотеризма

Надеемся, нам удалось продемонстрировать, что теория Партриджа имеет немалый эвристический потенциал и дает возможность рассмотреть специфику современной культуры и современной религии под новым углом. Но это не значит, что она лишена недостатков, как раз наоборот. Будучи порождением социологии оккультного, система британского ученого страдает многими недугами этой школы. Обобщая их, В. Ханеграафф пишет:

Дело в том, что «социология оккультного» […] неисторична и, следовательно, несовместима с диахроническим изучением эзотеризма. Во-первых, она просто игнорирует богатые исторические свидетельства того, что оккультизм — это не реакция на современность, а современное продолжение традиций, которые предшествовали возникновению модернистского мировоззрения. Во-вторых, предположение искусственного дуализма между «наукой» и «иррациональным» с необходимостью игнорирует сложный процесс, при котором герметизм фактически способствовал историческому оформлению этого мировоззрения. Наконец, подходить к оккультизму только негативно и косвенно (в плане его отличия от научного и рационального мировоззрения) препятствует любой возможности понимания его в рамках его собственных терминов… Определение оккультизма как иррационального и ненаучного… — просто еще один способ сказать, что его убеждения — это бессмыслица… Большинство социологов интересует оккультизм только в качестве удобной иллюстрации редукционистских теорий…[577]

Из трех обвинений социологии оккультного, выдвинутых Ханеграаффом, два последних полностью применимы к Партриджу. Первого недостатка — отсутствия историчности, — как мы видели, он всячески стремился избежать, но, по большому счету, и это ему сделать не удалось. Его ссылки на западный эзотеризм очень избирательны[578] и демонстрируют слабое владение предметом, а местами — даже невежество[579]. Кроме того, ссылочный аппарат Партриджа демонстрирует его оторванность от современной среды исследователей эзотеризма.

Второе обвинение Ханеграаффа относится к эзотеризму как девиации. Как мы видели, Партридж действительно не формирует никакого положительного определения оккультизма и оккультуры, главным конституирующим фактором для него как раз является девиантность, отверженность ряда явлений современной культурой. В таком подходе, если пользоваться языком метафор, оккультизм воспринимается как «мусорная корзина» истории, но социолог, в отличие от исследователя западного эзотеризма, не планирует выворачивать ее содержимое и анализировать его, для него достаточно знания, что эта корзина есть; исходя из этого знания он и строит свое исследование. Идея девиантного знания сомнительна по ряду причин. Она подходит далеко не для