Не смей меня касаться. Книга 2 - Марина Дмитриева

его конечность — ожившая змея, но когда выходила, Алекс, словно поддерживая, убийственно галантно дотронулся до моего локтя. Ток… шибануло током вплоть до основательно увлажненных трусиков, прямо всю тряхнуло… Но Шувалов сразу же отошел и через секунду с абсолютно спокойным лицом, на котором застыла предупредительная улыбка, распахивал автомобильную дверь, помогая выбраться из машины моей маме. Захотелось реветь… Ну почему так мало тока? Мое тело просит, кричит, желая продолжения болезненно-приятных горячих зарядов. Ненавижу! Чертов выпендрежный джентльмен!.. Боже, как же мне хочется еще разочек отравиться электричеством между нами.

— Спасибо, Александр Иванович, что подвезли, — вежливо сказала мама.

— Саша, — опять поправил Шувалов, — передавайте привет и пожелание скорейшего выздоровления Николаю Алексеевичу.

— Да-да, конечно.

— Я завтра позвоню после операции.

— Да-да, конечно, — повторила попугаем мама, — ну мы пойдем, Александр Иванович.

— Саша, — который раз за сегодня, с некоторой обреченной грустинкой, сказал Шувалов.

— До свиданья, — попрощалась мама.

— До свидания, — ответил Алекс.

— До свиданья, — тихо прошептала я.

Развернулась и, не оборачиваясь, направилось к воротам больницы. «Таня, он смотрит вслед, Таня, он опять облапывает глазами твою задницу», — шептала развратница и разгоряченная кровь тут же прилила к низу живота. А внутри все болело, жгло, не желая уходить от прекрасного немного грустного сероглазого принца, точнее, идеального мужа моей младшей сестры. Во рту снова горечь, я жадно глотаю холодный осенний воздух, пытаясь успокоиться и остудить горящие легкие. Один, шаг, второй, третий, шпильки туфель словно не по асфальту идут, а самой острой частью впиваются внутрь моих пяток. Поэтому каждый шаг отзывается болью в теле. Непонятной необъяснимой болью, ведь я сегодня без каблуков, в кроссовках. Или, быть может, это асфальт утыкан шипами?

Зазвучала музыка мобильного телефона, трясущимися пальчиками достала из кармана куртки мобильный. На экране плясали буквы, складываясь в такое теплое объемное слово: «Миша». Облегчение радостной волной прошлось по организму. Возможно, бравый военный — то, что доктор прописал в этой ситуации, вдруг с его помощью я справлюсь с тоской, постоянно сжимающей мою грудь, переборю черную зависть к собственной сестре, забуду сожаления, каждодневно распиливающие мой мозг. «Миш, помоги мне», — мысленно попросила я, поднося телефон к уху.

— Да, — лаконично прозвучал мой ответ.

Да, я не хочу испытывать весь этот шквал эмоций и чувств, их слишком много во мне, они бурлят, вызывая ощущение постоянного стресса. Я устала переживать и мучиться, хочу лёгкости, радости, веселья.

— Танюша, здравствуйте, я ваш попутчик из поезда — Миша. Надеюсь, вы меня еще помните?

— На память не жалуюсь, кроме того, разве можно забыть ваши живописные и очень познавательные рассказы про танковый биатлон.

Он радостно рассмеялся в трубку.

— Я вот тоже никак не могу забыть.

— Но я ведь не рассказывала ничего интересного.

«Если не считать того, что ты неожиданно, даже для себя самой, разболтала бравому военному о том, что твой жених сделал ребенка твоей сестре, — напомнила девочка-отличница. — Впрочем, он тоже удивительно разоткровенничался тогда».

— Таня, вы напрашиваетесь на комплимент, вы сами по себе интересная, а ещё очень красивая.

«Во всяком случае, любезности он умеет говорить, — довольно сказала мечтательница, — а каждой женщине нравится слышать приятные слова». «Таня слишком умна, чтобы вестись на такую ушную любовь, — фыркнула отличница. Помнится, Шувалов умел охмурять красиво, причем наступал по всем фронтам, цветы, пошло-романтические слова, жаркие поцелуи, красивые жесты, дорогие поездки, любая бы на моем месте растаяла. «Да что ж ты будешь делать. Не думай о нем!» — возмущалась феминистка. Как же не думать, и в обычные дни это трудноосуществимая задача, а после сегодняшней встречи дня три, как минимум, будет потряхивать.

— Таня, вы меня слушаете? — отвлек от мыслей о Шувалове голос красивого-здоровенного.

— Слушаю, — смущенно пробормотала я, совесть заныла, поскольку ужасно некрасиво, разговаривая с одним мужчиной, думать совершенно о другом. — Как мне помнится, вы тоже весьма симпатичный молодой человек.

— А то, значит надо ковать железо, пока горячо! — радовался бравый военный.

— Это вы меня железом называете? Или себя?

— Танюша, — смеялся Михаил, — если чуйка меня не подводит, то, кажется, я наткнулся на самый настоящий брильянт. И пока кто-нибудь не перехватил такое сокровище, хочу пригласить вас на свидание? Как насчет завтрашнего вечера?

«Очень хорошо, — отреагировала девочка-мечтательница, — будем бродить по осеннему городу, любоваться звездами, слушая стихи в свою честь». «Пфф… — фыркнула феминистка, — эта блаженная опять века перепутала, а может, выдумала, что на свидание ее пригласил Пушкин или Лермонтов». «Говорят, и один, и второй были прожженными бабниками, — встряла в разговор феминистка. «Как представлю, что нужно семь свиданий, а то и больше, прежде чем мы дойдем до действительно интересных вещей, так, право слово, не хочется начинать», — заныла развратница. «О чем вы думаете, девочки? — отрезвила всех отличница. — Завтра у Таниного папы операция на сердце. Вы чего, совсем рехнулись?!»

— Таня?.. — начал нервничать красивый-здоровенный, не понимая затянувшейся паузы.

— Нет, завтра не могу, — опять устыдившись своих мыслей, несколько громко и нервно ответила я.

— Понимаю, Танюш, завтра рабочий день, и, наверное, вечером хочется отдохнуть… — кажется, бравый военный огорчился.

— Миш, совершенно не поэтому. Завтра просто очень важный день… очень тревожный день… И мне будет совершенно не до свиданий.

— У вас какой-то экзамен?

— Можно и так сказать, но не у меня, у моего папы… И не экзамен, а очень серьезная, жизненно важная операция.

— А я уж было подумал, что ты даешь мне от ворот поворот.

— Нет, не даю, — засмеялась я, — правда, обещать ничего не могу… потому что…

Потому что в присутствии мужа моей младшей сестры мне становится трудно дышать, и даже пальцем не прикоснувшись, он бьет меня током, а от его жаркого взгляда в животе переворачивается какая-то склянка, выплёскивающая внутрь липкое горячее желание, потому что тело еще помнит, каким он может быть страстным и нежным.

— Я понимаю, Таня… все понимаю… Можно я вам завтра позвоню?

— Конечно, почему нет, но лучше во второй половине дня.

— Тогда до завтра, Танюша! — голос красивого-здоровенного был ласковый.

На душе немного потеплело.

— До завтра, Михаил.

Глава 16

Подвела стрелки на глазах, покрыла тушью ресницы, подкрасила губы.

«Танюша, надо отдать тебе должное, ты красавица», — приободрила меня мечтательница. «К тому же умница», — вставила отличница. «А тело почти как у фотомоделей: красивая грудь, подтянутая попка, тонкая талия, длинные ножки», — добавила развратница. «Согласна, убийственная смесь, — констатировала феминистка. — Бедный танкист Мишка, у него нет никаких шансов, ему обеспеченно прямое попадание в сердце». «Девочки, поосторожнее в своих высказываниях, его сердце, кажется, занято другой», — отрезвила всех отличница… «Так и у Танюши нельзя сказать, что до