Три женщины - Владимир Лазарис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Вернувшись в Париж и вспоминая строчки из своего иерусалимского письма «А то, что мы все-таки теряем — компенсировано с лихвой», Кнут подумал: «Неужто компенсировано? Безъязыкость — вместо родного языка? Пустыня — вместо Парижа? Хамсин[464] — вместо снега? Верблюды — вместо метро?»
Представлял ли он себе, что этот нескончаемый еврейский диалог с самим собой приводит к тому, что еврейская душа рвется к своим, туда, где не травят и не глумятся, а еврейское тело, уставшее спасаться от очередного погрома или его ожидания, страшится любого перемещения в пространстве. Еврей стремится к желанному покою, но не в состоянии покинуть насиженное место. Он соглашается с доводами в пользу того, что евреям давным-давно пора перебраться в Эрец-Исраэль, но остается там, где родился. Где пока что у него есть кров и кусок хлеба. Пускаться неизвестно куда? Ради чего? Ах, ради детей. Нет уж, пусть они сами решат, когда вырастут. И еврей остается в галуте[465].
Ариадна написала Еве после возвращения Кнута из Палестины: «Жаль, что Довид там не остался. Меня мучает, что из-за меня он сюда вернулся»[466].
А Кнута мучило другое. За полтора года до начала Второй мировой войны он говорил Еве: «Боюсь, что скоро буду вам писать письма с фронта»[467].
12
В 1938 году Ариадна всерьез задумалась над тем, чтобы официально оформить брак с Кнутом и свой переход в иудаизм. Она, возможно, не знала, что ее предки по материнской линии Шлецеры были эльзасскими евреями, о чем писала спустя полвека известная русская исследовательница жизни и творчества Скрябина В. П. Дернова[468]. Так или иначе Ариадна хотела пройти гиюр[469], чтобы все было торжественно и как положено.
К этому времени Кнут задумал издавать собственную газету. Ариадна только об этом и говорила. Еврейская газета на французском языке! Писать в ней все, что она думала о евреях и неевреях. Она восторгалась такой возможностью, как всегда, заражала своим восторгом окружающих, не уставала повторять, что газета и есть то единственное, что ей интересно делать.
Ариадна ясно видела, что, как писал Кнут, «во Франции растет антисемитизм и (…) французские евреи начинают открывать Америку: они тоже евреи. Удивительное дело: когда евреев громили в России, немецкие евреи безмятежно пожимали плечами: „Ах, эта варварская Россия!“ — что значило в переводе на немецкий язык — к нам в культурной Германии это не относится. Когда начались немецкие зверства, австрийские евреи полагали, что к ним это, конечно, (…) отношения не имеет. Теперь, когда в Австрии пошла удивительная мода на еврейские „самоубийства“, французские евреи еще думают, что это — австрийские дела»[470]. Те, кто побывал еще на одном вечере, посвященном Селину, в том же клубе «Фобур», «с удивлением и ужасом открыли наличность ожившей стихийной злобы и вражды к евреям»[471].
Ариадна и Кнут только о газете и думали, но на нее нужны были деньги, а их-то и не было. Богатые французские евреи на такую ерунду денег не давали. Тогда возникла мысль перекупить иллюстрированный еженедельник «Самди»[472] — орган еврейской общины, в котором «французы еврейского происхождения», или «исраэлиты», постоянно утверждали свою неразрывную связь с родной Францией. Они все еще были заворожены словами Пуанкаре[473]: «После дела Дрейфуса антисемитизм во Франции перестал существовать».
Типичным представителем «исраэлитов» был профессор Сорбонны, один из крупнейших философов и политологов современной Франции Раймон Арон[474]. Он считал себя французом еврейского происхождения и не понимал, почему еврей, воспитанный на французской культуре, должен называть себя евреем. По каким таким законам, человеческим или божественным? «Я никогда не был сионистом прежде всего и главным образом потому, что не считаю себя евреем»[475], — написал Арон.
До Второй мировой войны вся еврейская община Франции была рассадником ассимилянтов. Для «исраэлитов» сама мысль о том, что в политических демаршах вместе с французами может выступать еврейская община, была неприемлема. Каждый еврей, как всякий другой гражданин, может, конечно, участвовать в политической жизни страны. Но никак не община! К тому же французские евреи терпеть не могли евреев, которые бежали из Германии, и тем более «ост-юден»[476] — евреев из Польши, России, Румынии, привозивших с собой не только традиционный еврейский образ жизни, но и еврейские партии, какой-то БУНД[477] и всякие там сионистские организации. Эти «ост-юден» имеют наглость во всеуслышание заявлять, что у еврейской общины как таковой есть свои политические интересы и ее дело не только защищать права евреев-иммигрантов, но и — страшно сказать — бороться против растущего антисемитизма.
К 1935 году праворадикальная французская организация «Ля солидарите франсэз»[478], созданная в Париже двумя годами раньше, вовсю вела организованную травлю евреев. Члены этой организации, вооруженные дубинками и пистолетами, специально отправлялись в еврейские кафе провоцировать евреев на драку. По всему Парижу распространялись антисемитские листовки, памфлеты и брошюры. Одна из таких брошюр называлась «Гитлер — ставленник и орудие Израиля». Ее автор «доказывал», что Гитлер обязан своим приходом к власти тайным «иудео-масонским» обществам в Германии и поэтому гитлеровское антисемитское законодательство не преследует евреев, а, наоборот, способствует возвышению их расы. Во время обыска, проведенного полицией в штаб-квартире «Ля солидарите франсэз», были конфискованы пять тысяч экземпляров этой брошюры. Развешанные по Парижу плакаты называли евреев «паразитами» и обвиняли в «разжигании войны».
Еще в 1925 году, по инициативе тогда малочисленных еврейских эмигрантов из Восточной Европы, была образована Международная лига борьбы против антисемитизма. Она устраивала демонстрации, ее члены участвовали в уличных стычках с антисемитами и были организаторами нескольких еврейских антинацистских выступлений тех дней. Лига бойкотировала немецкие товары и пыталась предотвратить показ немецких фильмов в Париже, пикетируя кинотеатры.
Но успеха лига не добилась. Мало кто услышал ее напоминание о том, что во время Первой мировой войны еврейские солдаты сражались и умирали за Фратрию, чем завоевали для своих детей и внуков право быть французскими гражданами без всяких оговорок. Не больше прислушались французы и к утверждению лиги, что антисемитизм в какой бы то ни было форме есть часть нацизма, а посему опасен не только для евреев, но и для всего
