Сами мы не местные - Юлия Жукова

– Да, кстати, – оживляется Алтонгирел. – Так вот что вы от меня так дружно скрывали. Можно узнать почему? – Он нацеливает убийственный взгляд на Азамата.

Тот пожимает плечами.

– Это я его попросила, – говорю.

– Не сомневаюсь, – едко отвечает Алтоша. – И что же такого тайного в беременности, что духовнику сказать нельзя? Стыдишься, что ли?

– Да пошел ты, – хихикаю я. – Просто ты и так нас все время доставал идиотскими советами, а я как представила, что будет, если ты узнаешь о беременности… В общем, попросила Азамата ради твоей безопасности помолчать, а то, знаешь, беременные женщины вспыльчивы, могла и покалечить ненароком… – Я многозначительно подмигиваю.

Старейшина Ажгдийдимидин давится смехом: видимо, смеяться ему тоже не положено, но очень хочется. Алтоша краснеет.

– Я ненадолго на Муданге, – сообщает он Азамату обвинительным тоном. – Прослежу, чтобы в праздники все хорошо прошло, и снова улечу с наемниками.

– Ты просто хочешь хорошо поесть и музыку послушать, – сонно отвечает Азамат. – А наемников тебе еще поискать придется, сейчас многие останутся, кто раньше летал, а кто и полетит, то не скоро.

– Посмотрел бы, на что у тебя жена похожа, – мстительно говорит Алтоша. – А вам сейчас перед Советом Старейшин представать.

– По-моему, присутствующий Старейшина ничего не имеет против моего вида, – парирую я.

Наш духовник слегка сдвигает брови и принимается выводить свой комментарий на листке блокнота: «Светские Старейшины, в отличие от меня, обращают внимание на то, во что одета женщина. Мы зайдем к моей сестре, у нее найдется на тебя платье».

– Спасибо, – киваю, прочитав. Интересно, какая у Старейшины сестра. – А у меня дома ничего не осталось разве? – спрашиваю Азамата. – Я хочу сказать, я дома переодеться не могу?

Азамат тяжело вздыхает.

– Мой дом сожгли тем же вечером. Хорошо, что Ирнчин успел выпустить коня.

– Ох, елки… – Меня пришибает новостью. – Как хорошо, что Арон все забрал… Слушай, я же не спросила, а много народу погибло?

– Я знаю о троих, – отвечает Азамат. – Один был у нас дома, но я не уверен, что ты его запомнила. Такой седой…

– Который глупости говорил?

– Хм, ну да, наверное.

– А остальные двое?

– А, то были не мои ребята, ты их не видела. Как у тебя-то там, на Доле? Я звонил Арону, пока ты спала, но не спросил.

– Да у меня должно быть все хорошо, – говорю. – Когда я попала к Ирлику, у меня там острых не оставалось, а с выздоравливающими, надеюсь, Орива справилась. Вы когда последний раз отправляли ко мне раненых?

Азамат прикидывает в уме.

– Еще раз после твоего исчезновения, там двое было. А больше серьезных ранений не было.

– Ну, я надеюсь, все обошлось. Потом позвоню Ориве…

– Так сколько из раненых выжило? – спрашивает Алтонгирел.

Я на него странно смотрю.

– Все. Все, кто до меня живым доехал, выжили.

Теперь на меня все трое странно смотрят.

– И Ирнчин? – осторожно спрашивает Азамат.

– Конечно! Он вообще меня вводил в курс дела, пока я его обрабатывала.

– И тот парень, которому обе ноги оторвало? – с отвращением уточняет Алтонгирел.

– Ну естественно! Только на будущее: ноги тоже надо было прислать, я бы пришила. А так придется ему протезы заказывать, ну да я уж постараюсь, чтобы он не заметил разницы.

– Владычица судеб! – Шепот Алтонгирела срывается на писк.

Азамат начинает хохотать.

– Ну так мы живем, ребята! – громогласно радуется он. – Вот это победа! Даже оплакивать почти некого! Ха-ха-а!

Старейшина с приятно удивленным выражением лица качает головой. Потом он хмурится и черкает мне: «Ирлик-хон теперь от тебя не отстанет. Он любит людей, способных на невероятное».

– И что мне в связи с этим делать? – спрашиваю.

Старейшина пожимает плечами и отмахивается. Видимо, ничего не поделаешь.

Сестра Старейшины живет на самой окраине города, практически носом в горы. Она примерно его возраста, маленькая, тощая, такая же бело-седая и с таким же шнобелем. Алтонгирел объясняет ей проблему, я покорно смотрю в пол и всячески показываю, как мне неудобно обращаться к чужим людям за одеждой. Мне и правда страшно неудобно.

Женщина обменивается взглядами с братом и говорит:

– Ну на такой случай у меня ничего нет, сейчас у дочери посмотрю.

Упомянутая дочерь лет двадцати оказывается моей фанаткой – краснея и запинаясь, просит пофотографировать меня в том платье, которое она мне даст. Я великодушно соглашаюсь. Насморк мой чуток отступил, по крайней мере не чихаю и температуры нет.

В итоге меня обряжают в простое голубое шелковое платье с разрезами по бокам чуть не от талии, а также в новенькие («только вчера купила, ни разу не надевала, что вы!») трусики, страдающие минимализмом. Сапоги я оставляю свои, хотя и с боем. Но ведь в Доме Старейшин все равно разуваться!

Мы с Азаматом долго благодарим щедрую старейшинскую родню и топаем в центр города. На радиальной улице нас догоняет кое-какой народ, спустившийся из космопорта, если так можно назвать плато в горах, где приземляются звездолеты. У моего платья есть существенный минус: пялятся все. Но и существенный плюс: в нем не жарко в раскаленной долине. Даже Азамат, при всей его теплоустойчивости, снял куртку и перекинул через плечо, так чтобы мою вышивку по-прежнему было видно.

– Однако лето близится, – с удовольствием констатирует он.

На площади перед Домом Старейшин толпа такая, что не протолкнуться. Алтонгирел принимается окликать собравшихся, чтобы дали дорогу воеводе, и постепенно все начинают расступаться. Азамат ждет, пока путь совсем расчистится, и берет меня под руку. Мы шагаем вперед, и тут справа от меня кто-то выкрикивает – я уверена, что это Тирбиш, хотя и не видела, кто кричал:

– Азамат – Император!

С противоположного конца раздается свист, Азамат усмехается, но теперь уже два голоса отчетливо повторяют:

– Азамат – Император!

– Танн! – поддерживают их голоса напротив, и пара десятков кулаков колотит воздух.

– Да вы шутите, – неуверенно бормочет Азамат.

Я идиотски хихикаю.

Тут в толпе слева кто-то принимается ритмично стучать в барабан – или бубен, я не разбираю. В такт этому стуку толпа начинает скандировать:

– А-за-мат – Им-пе-ратор! А-за-мат – Им-пе-ратор!!!

Я тяну его за руку, и мы наконец-то движемся к Дому Старейшин, а весь Совет высыпал на крыльцо и одобрительно кивает нам и толпе. Унгуц тоже там, а через мгновение по его левую руку вырастает Ажгдийдимидин, не знаю уж, как он провинтился вперед нас. Мы медленно подходим, и Азамат преклоняет колена перед крыльцом. Я, естественно, тоже. Скандирующая толпа порождает из себя камеры и принимается нас снимать со всех ракурсов, – правда, с моей стороны гораздо больше. Унгуц улыбается нам как родной дедушка и надевает на нас наши хомы. Старейшина-церемониймейстер прочищает горло и намеревается что-то сказать ликующей толпе, но скандировать никто не прекращает, и Ажгдийдимидин машет ему, дескать, брось, без толку. Тогда Старейшина Асундул нагибается к нам и, стараясь перекричать толпу, говорит:

– Народное голосование, как видите, требует тебя, Азамат, новым Императором сделать. Наши знания этому не противоречат, напротив, так в древних пророчествах сказано. Еще когда вас женили, мудрый Старейшина Унгуц старинный список пред наши взоры представил, в котором твое, Азамат Байч-Харах, правление предначертано. Так пусть же судьба свое возьмет! – С этими словами он принимает из рук другого Старейшины ларец и извлекает из него что-то вроде шапки Мономаха, только еще с высоченным золотым шпилем, на конце которого вертится, как флюгер, ромб, вписанный в круг. Эту-то конструкцию он и водружает на голову ошарашенному Азамату.

Толпа взрывается победным кличем, как будто стреляют по барабанам: «ТРААААРРРНННННН!!!!» – потом свист и вопли радости, кто-то успел сбегать за инструментами, теперь дуют в рога и стучат в бубны, а трое здоровенных мужиков приволокли огромную трубу, метров десять длиной, и четвертый – я его узнаю, это торговец кожаными изделиями – как дунул в эту штуковину, так горы задрожали! Я вцепляюсь в Азамата, чтобы звуком не снесло, а он в меня, чтобы удостоверится, что не спит. Глаза у него широко раскрытые, неверящие, губы дрожат, но улыбается, оборачивается к беснующейся толпе и машет рукой.

Глава 24

Не успеваем мы очухаться от неожиданно привалившего счастья, как доблестные воины сменяют военно-разрушительную деятельность на организующе-созидательную, и вот уже земля перед Домом Старейшин покрывается клеенками и войлоком, а сверху скатертями и подушками, и все это увенчивается едой – у кого что нашлось – и бутылками в гораздо больших количествах.