Подпольная империя - Дмитрий Ромов

— Этого в ванну, живо, — кивает Ибрагим парню, держащему на мушке Абдуллу.

Тот ведёт его в соседнюю комнату. Если вся эта постановка сделана, чтобы проверить меня, то это невероятно глупо.

— Давай, — тычет в меня стволом продавец, также подталкивая к ванной.

Я захожу. Абдулла стоит с залепленным скотчем ртом. Руки заведены за спину. Похоже, он пристёгнут к трубе.

— Отдашь деньги? — шепчет Ибрагим. — Или сперва убить твоего брата?

Я стараюсь придать своему взгляду надменности и безразличия. Не на того напал, дебил. Но сердце бушует и скачет, как сумасшедшее.

— А потом и тебя, — заканчивает Ибрагим.

— Да пошёл ты!

— Да? Пошёл я?

Я не отвечаю. Он отходит к тумбочке, я стою практически в дверях и мне видно часть комнаты. Старик что-то злобно, словно оглашая приговор, выкрикивает, подёргивая стволом автомата. На розыгрыш это похоже всё меньше, уж слишком хорошо он играет свою роль.

Ибрагим открывает чемодан. Я замечаю там несколько запечатанных, замотанных скотчем пакетов и “Дружбу”. Вернее, не прямо “Дружбу, а какую-то другую, гораздо более компактную бензопилу.

Он дёргает стартёр, и пила начинает реветь. Вряд ли это привлечёт чьё-то внимание, учитывая звуки стройки.

— Пошёл я? — переспрашивает он, перекрикивая рвущийся из рук инструмент. — Нет, это пошёл ты!

Тот чувак, что приковал Абдуллу отходит в сторонку и направляет пистолет на меня. Мозг работает лихорадочно быстро, выхватывая детали, вот этот пистолет, например. Хороший пистолет, большой, американский.

Ибрагим подходит к Абдулле и поворачивается ко мне:

— Где деньги?

Я чувствую, как по виску скатывается капля пота. Я весь мокрый, как в бане. Второй моджахед делает шаг ко мне и приставляет ствол к голове. Такое чувство, будто металл раскалён…

— Нет? — орёт Ибрагим. — Не скажешь?!

И, уже не дожидаясь моего ответа, проводит пилой по руке Абдуллы. Неглубоко, едва касаясь, вскользь. Но кровища хлещет так, будто ему руку отпилили. Брызги летят во все стороны, попадая на меня и стоящего рядом афганца.

Вжик. И тут же ещё раз вжик, но уже по бицепсу второй руки. Вжик, вжик! Глаза Абдуллы лезут из орбит, и он пытается орать, но скотч, заклеивший рот, не даёт ему этого облегчения.

Сердце ускоряется настолько, что время замедляется. Я вижу каждую каплю крови, медленно летящую по ванной, каждую каплю пота, застывшую на лицах участников этого жуткого спектакля. Надо продержаться, пока не придут наши солдаты, оставшиеся в машине.

Удар по руке правой и максимально сильный — в ухо левой рукой. Моджахед жмёт на спуск, но пули уходят мимо, медленно выбивая брызги из кафельных стен. Я оказываюсь за ним, и старик на мгновение замирает в нерешительности, не желая подстрелить своего.

Это мгновение оказывается последним в его жизни. Сквозь грохот пилы я различаю редкие звуки автоматной очереди. Это наши. Поспели вовремя. Старик начинает плясать странный и страшно медленный танец, сопровождаемый появлением красных пятен на его одежде.

Не давая опомниться чуваку с пистолетом, я втыкаю ему по почкам и выламываю руку, направляя пистолет в сторону Ибрагима. Но тот сам уже плывёт мне навстречу, желая вонзить в моё тело тянущую звуки пилу.

Вместе с моим “партнёром” мы делаем выстрел, меняя траекторию движения Ибрагима. Пуля врезается в бок, и он резко поворачивается, круша пилой матовое стекло окна. По комнате медленно разлетаются острые кристаллы, а сам он, вываливаясь в освобождённый проём, падает на лестницу.

Я бью не желающего сдаваться моджахеда локтем в нос, и он, дёрнувшись, обмякает. Вырываю из его руки удлинённый Кольт 1911 и бросаюсь к окну.

— Заберите чемодан и Махмуда! — командую я своим ребятам, и прыгаю на лестницу.

Ибрагим, держась за окровавленный бок и припадая на ногу, похожий на переломанного паука или робота-трансформера, ковыляет вниз по лестнице. Как он ещё на ногах-то стоит…

Я прицеливаюсь и посылаю пулю. Он вздрагивает и замирает. Тело, вмиг утратив жизненные силы, обрушивается вниз на лестницу, как крепкое бетонное здание, идущее под снос и подорванное заложенными в его основание зарядами.

Время восстанавливает бег. Из открытой двери появляются парни, волокущие окровавленного Абдуллу. Чемодан! Чемодан они не взяли. Мне приходится подняться на один пролёт и снова забежать в комнату. Теперь она выглядит иначе. Повсюду следы выстрелов и кровь. Расстрелянный старец на полу и ноги того, второго чувака, торчащие из ванной.

Я подскакиваю к тумбочке, хватаю чемодан, поднимаю автомат и возвращаюсь на лестницу. Машина уже стоит прямо у входа. Я распахиваю задние дверцы, бросаю свою добычу, вскакиваю внутрь и принимаю изодранного Абдуллу.

Похоже, совсем не привлечь внимания нам не удалось. Чуть поодаль от “Буханки” стоит кучка мужчин, внимательно следящих за нами. Блин! Кто-то машет руками, а от торговых лотков в нашу сторону бегут настоящие моджахеды с калашами и ещё несколько наших солдатиков.

— Скорее! — ору я своим ребятам.

Машина начинает двигаться, и они запрыгивают буквально на ходу. Раздаются выстрелы. Твою ж дивизию! Только бы никто не преградил дорогу — ни верблюды, ни овцы, ни вооружённые головорезы.

Уазик скачет по кочкам и колдобинам, хлопая задними дверками. Истекающий кровью Абдулла стонет на полу.

— Перевязывайте! — кричу я ребятам.

Мы выскакиваем из городка, оставляя погоню за собой и не встречая никаких препятствий. Водитель притормаживает, и я, наконец, захлопываю дверцы. Дальше едем молча. Только Махмуд, лёжа на полу, тихо вздыхает.

Доехав до части, где расстались с Айгюль, мы забираем её и мчимся в небольшой госпиталь. Капитан медслужбы принимает Махмуда и после осмотра сообщает, что придётся делать операцию, но жизни его ничего не угрожает.

Мы оставляем его на попечение врачей и отправляемся в обратную дорогу, такую же муторную и невесёлую. Когда, наконец, на второй день мы приезжаем в дом, где я сидел в яме, Айгюль отводит меня в сторонку.

— Егор, — говорит она, — тебе нужно побыть здесь пару дней.

— Опять в яме? — спрашиваю я.

Она улыбается.

— Нет, на этот раз не в качестве пленника, а в качестве гостя. Отдохнёшь, придёшь в себя, а я пока постараюсь поговорить с Фархадом Шарафовичем. Он человек очень занятой, но я надеюсь, завтра-послезавтра мне это удастся. Твои вещи в твоей комнате. Деньги я ему передам.

Я киваю. Может, так даже лучше, чем я бы выходил на Ферика Ферганского через Куренковского кагэбэшника. А может и не лучше. Пока не знаю…

— А с