Римская кровь - Стивен Сейлор

Бетесда стояла возле меня, готовая исполнить любое мое желание, предлагая принести это или то — свиток, питье, широкополую шляпу. Она была на удивление покорна. Хотя она не обмолвилась ни словом, я понимал, что тягостные следы ночной опасности — порванная туника, царапина на плече — камнем лежали у нее на сердце, и она была рада тому, что я цел, невредим и нахожусь рядом с ней. Когда она принесла мне чашу с холодной водой, я отложил свиток, который читал, посмотрел ей в глаза и пальцами коснулся ее запястья. Вместо того чтобы улыбнуться мне в ответ, она затрепетала, и мне показалось, что губы ее слегка дрожат: так колышутся листья ивы на слабом ветерке. Потом она отняла руку и отошла в сторону: старый Тирон по диагонали пересекал двор, направляясь прямо ко мне в нарушение всех приличий, требовавших от рабов смиренно передвигаться под сенью портиков. Он прошел мимо и снова исчез в доме, не переставая мотать головой и бормотать что-то себе под нос.

Старый вольноотпущенник вскоре вышел в сопровождении своего внука. Тирон шел через двор, опираясь на грубо сколоченный деревянный костыль, приподнимая над землей плотно замотанную лодыжку и стараясь двигаться быстрее, чем позволяла его сноровка. Он глупо улыбался, гордясь своей хромотой, как гордился бы воин своей первой раной. Бетесда сходила за стулом и помогла юноше сесть.

— Первые мужские шрамы и ранения подобны знакам посвящения, — сказал я. — Но повторение делает их докучливыми, а потом и гнетущими. Молодость гордо расстается со своей гибкостью, силой и красотой, принося их в жертву на алтарь мужественности, и только впоследствии об этом жалеет.

Моя сентенция не произвела на него ни малейшего впечатления. По-прежнему улыбаясь, Тирон наморщил лоб и посмотрел на свиток, отложенный мною в сторону, решив, что я пересказываю ему чью-то эпиграмму.

— Кто это сказал?

— Человек, который когда-то был молод. Так же молод, как ты сейчас, и так же жизнерадостен. Похоже, у тебя отличное настроение.

— Так и есть.

— Не болит?

— Немножко, но что об этом беспокоиться? Все настолько увлекательно.

— Да?

— Я имею в виду все, что связано с Цицероном. Все документы, которые надлежит собрать, все те, кто принимает в нем участие, — друзья защитника, порядочные люди, такие, как Марк Метелл и Публий Сципион. Я уже не говорю о том, что нужно заканчивать речь, пытаться предугадать доводы обвинения, — в самом деле, времени не хватает ни на что. Безумная гонка. Руф говорит, что так всегда и бывает, даже у такого опытного адвоката, как Гортензий.

— Так ты видел сегодня Руфа?

— Утром, когда ты спал. Цицерон упрекал его за ссору с Суллой на вечеринке, называл его чересчур горячим и тонкокожим. В общем, высказал ему все то же самое, что и тебе прошлой ночью.

— Не считая того, что Цицерон — я уверен — втайне гордится поступком Руфа, и они оба это знают. Мною же Цицерон действительно недоволен. Где Руф сейчас?

— Спустился на Форум. Цицерон поручил ему оформить какой-то запрос Хрисогону с требованием представить двух рабов — Феликса и Хреста для дачи показаний под присягой. Конечно, Хрисогон этого не допустит, но ты же понимаешь, что это будет выглядеть подозрительно, и Цицерон использует это в своей речи, над которой он трудился все сегодняшнее утро. Этого они меньше всего ожидают, ведь они уверены в том, что никто не осмелится сказать правду. Он даже собирается привлечь к разбирательству Суллу. Слышал бы ты, что он написал прошлой ночью, когда нас не было дома, о свободе, которую Сулла предоставил преступникам, о том, как он поощрял продажность и прямое кровопролитие. Конечно, Цицерон не сможет воспользоваться всем этим; это означало бы самоубийство. Ему придется смягчить краски, но все равно, кто, кроме Цицерона, отважится постоять за правду на Форуме?

Он снова улыбнулся, но другой улыбкой: в ней была не юношеская гордость, но восторг обожателя, у которого кружится голова в предвкушении того, как он последует за Цицероном на Форум; он раскраснелся от возбуждения, словно солдат, едущий в обозе любимого полководца. Боль и опасность только распалили его возбуждение и придали блеска объекту его поклонения. Но насколько далеко зайдет в действительности Цицерон, навлекая на себя гнев Суллы? Я хмыкнул про себя и уже собирался посеять в душе Тирона сомнение, но придержал язык. В конце концов, опасность, которой он может подвергнуться вместе с Цицероном, ничуть не менее призрачней той, которой он подвергался со мной. Он прыгнул за мной в пустоту. Раненый и напуганный, превозмогая боль, он несся по озаренному луной Палатину без слова жалобы.

Сейчас он спешил вернуться к господину. Он подтянулся, опершись о костыль, и прочно встал на ногу. Бетесда привстала, чтобы ему помочь, и он со смущением принял ее помощь.

— Мне нужно идти. Я могу снова понадобиться Цицерону. Он никогда не останавливается, ты знаешь, особенно когда работа в самом разгаре. Он надает Руфу еще дюжину поручений на Форуме, и ни один из нас троих не ляжет спать этой ночью.

— А я тем временем буду спать без задних ног. Но почему бы тебе не посидеть еще? Отдохни; тебе понадобятся силы этой ночью. Кроме того, с кем еще я могу здесь поболтать?

Костыль завилял под Тироном.

— Нет, мне действительно нужно возвращаться.

— Понимаю. По-моему, Цицерон просто послал тебя проверить, чем я занимаюсь.

Тирон, как мог, пожал плечами, облокотившись на костыль. В его глазах засветилась хитринка, кровь прилила к его лицу:

— На самом деле, Цицерон поручил мне кое-что передать.

— Передать? Почему именно тебе, с вывихнутой лодыжкой?

— По-моему, он решил, что другие рабы… в общем, я уверен, он мог бы прийти и сам, только — он велел мне напомнить тебе о том, что он сказал прошлой ночью. Ты помнишь?

— Что помню? — ко мне вернулась язвительность.

— Он говорит, что ты должен оставаться в доме и ни в коем случае не выходить на улицу. Пожалуйста, свободно распоряжайся всеми удобствами, какие только может предложить тебе Цицерон. А если тебе понадобится что-нибудь снаружи, с легким сердцем пошли за этим любого из рабов.

— Я не привык сидеть дома день и ночь. Возможно, я соберусь прогуляться на Форум вместе с Руфомь.

Тирон покраснел.

— Говоря по правде, Цицерон отдал известные распоряжения охранникам, которых он нанял стеречь дом.

— Распоряжения?

— Он приказал, чтобы они не разрешали тебе выходить на улицу. Не выпускать тебя из дома.

Я сверлил его недоверчивым взглядом до тех, пока Тирон не опустил глаза.

— Не выпускать меня из дома? Так же, как стража не выпускает Секста Росция из дома Цецилии?

— Полагаю, так же.

— Я римский гражданин, Тирон. Как смеет Цицерон задерживать другого гражданина в своем доме? Как поступят охранники, если я надумаю выйти?

— Вообще-то, в случае необходимости Цицерон велел применить силу. Не думаю, что они в самом деле тебя побьют…

Я почувствовал, что мое лицо и уши покраснели не хуже Тироновых. Мельком взглянув на Бетесду, я увидел, что на ее лице блуждает облегченная улыбка. Тирон сделал глубокий вдох и отодвинулся от меня, словно бы проведя костылем черту и ступив за нее.

— Ты должен понять, Гордиан. Теперь это дело принадлежит Цицерону. Да и всегда так было. Ты подвергся опасности у него на службе и поэтому он взял тебя под свою защиту. Он просил тебя отыскать правду, и ты это сделал. Теперь о ней должен позаботиться суд. Это — царство Цицерона. Защита Секста Росция — важнейшее событие его жизни. Для него она может значить все. Он честно верит в то, что теперь ты скорее угроза, чем подмога. Не обижайся на него за это. Не испытывай его терпение. Делай, как он просит. Подчинись его суждению.

Тирон повернулся, чтобы идти, не дав мне ответить; он воспользовался своей неловкостью в обращении с костылем как предлогом для того, чтобы удалиться, не оглядываясь и не простившись. На опустевшем дворе еще долго ощущалось его присутствие: красноречивый, преданный, настойчивый и самоуверенный — во всех отношениях раб своего господина.

Я взял в руки историю Полибия, которую читал, но слова, казалось, набегали друг на друга и соскальзывали с пергамента. Я поднял глаза и посмотрел за свиток — в тенистый портик. Бетесда сидела рядом с закрытыми глазами: она напоминала довольную кошку, нежащуюся на солнышке. Рваная туча заслонила солнце, накрыв дворик дырявой тенью. Туча прошла, солнце вернулось. Через несколько минут ее сменила новая туча. Казалось, Бетесда вот-вот заурчит от удовольствия. Я окликнул ее.

— Унеси этот свиток, — сказал я. — Он нагоняет на меня скуку. Сходи в кабинет. Извинись перед нашим хозяином за беспокойство и попроси Тирона подобрать мне что-нибудь из Плавта или, может быть, какую-нибудь упадочническую греческую комедию.