Пробуждение - Данияр Саматович Сугралинов

не стал, пахло снаружи так себе. Мутабор с петами находился за перегородкой с окошком, отделяющим заднюю часть фургона. У автомобиля был раздвижной подъемник, специально сделанный для его кресла, он мог выбираться и заезжать внутрь сам.

Со стороны заросшего бурьяном пустыря показался Скрай с пультом управления в руках.

– Привет, пацаны! – жизнерадостно гаркнул он.

– Еще раз так сделаешь – запихну тебе этого дрона кое-куда, – пообещал клан-лид.

– Ладно-ладно, все путем. Ну что, погнали? Начнет темнеть, станет плохо видно, а свалка – тот еще лабиринт. Я свои связи поднял, все разведал.

Из раскрывшихся задних дверей с гудением выдвинулся короткий пандус, конец уперся в землю, и кресло съехало вниз. На спинке сидел ворон. Второго пета Мутабор с собой не взял.

– Найт, давай за мной, поможешь двери открыть, – позвал Скрай.

Под «дверями» он, как выяснилось, подразумевал отколотый кусок бетона в нижней части забора. Мы сдвинули его, согнув ржавый арматурный прут. В этом месте под забором было выкопано покатое углубление, через которое смогло проехать кресло.

– Ты это сам успел организовать? – спросил я, пока Таймсквер отгонял фургон за кусты и пробирался на территорию свалки вслед за нами. На спине его был рюкзак.

– Да где там «сам», – мотнул головой Скрай, включая дрона. – Я ж говорю: связи поднял. Диггеры у меня знакомые есть, они по свалке когда-то шастали, искали старые катакомбы под ней.

– Нашли?

– Ага, только там все бронированными дверями было перекрыто, спуститься так и не смогли. Но дело не в том, главное, что они тогда проход себе организовали. А поскольку ходили они с оборудованием, с какими-то эхолотами или чем-то таким, то проход у них расширенный, удобный, как видите… Ладно, вперед.

Дрон с едва слышным жужжанием перелетел ограду. Встрепенувшийся ворон раскрыл один глаз, наблюдая за ним.

– Далеко идти? – спросил Таймсквер, принюхиваясь. – Пахнет тут, конечно…

– Когда диггеры здесь были, Хирург на Свалке еще не обосновался. Но по моим прикидкам – недалеко.

Клан-лид кивнул, достал из кармана планшет и, когда экран озарился, произнес негромко:

– Умник, слышишь? Прием!

Мусорные завалы вокруг становились все выше. Далеко впереди в небо торчали серые стены заброшенного мусоросжигательного завода, похожего на огромный готический замок из бетона. На экране планшета возникла голова Умника, зашипело, донесся его голос:

– На связи! Слышно?

– Давай рассказывай, – ответил Скрай, заглядывая через плечо Тайма, который на ходу поднял планшет так, чтобы все мы видели экран.

– Собрал, что успел. Полазил по архивам, откопал пару сослуживцев Хирурга. У одного взял интервью, вроде я журналист из «Вестника ветеранов».

Голову Умника сменила фотография мужчины в армейской форме. Новое фото – он стоит вместе с тремя военными на фоне глинобитных восточных домов.

– Хирурга зовут Михаил Семенович Глебов. Действительно хирург, причем армейский, последнее место службы – Сирия. Был начальником госпиталя, сам делал операции. Из тех, на кого можно положиться. Три награды… Так…

На экране возникло фото какого-то документа с неразборчивой печатью внизу, его сменил кадр, сделанный высоко сверху: разрушенные дома, дырявые крыши, трупы на улицах, все это желто-бурое, припорошенное песчаной пылью. По углам снимка виднелись линии рамки, в центре было наложено перекрестье с кругом.

Умник продолжал:

– Городок рядом с частью Глебова попал под ракетный удар. Массированный, по ошибке. А в городке была больница, куда свозили раненых из соседних поселков. Так там почти все было разрушено, кто успел – сбежал, кто не успел – погиб. В живых остались человек десять тяжелораненых: дети, подростки.

Дрон летел невысоко над нами, цвет его снова поменялся на голубой, с легкими белесыми разводами, так что он стал почти не виден на фоне неба. Звука винтов мы вообще не слышали – мухи на свалке жужжали гораздо громче. Умник продолжал:

– Тогда Глебов сел в машину с тремя подчиненными – и туда. Оказать помощь, вывести всех, кого еще можно. Машина подорвалась на мине, двое погибли, третьему разворотило ноги. Сильно контуженный Глебов взвалил товарища на плечи и потащил на себе к городу. С собой взял только медицинский чемоданчик – пристегнул к поясу – и пистолет. Ни карабина, ни гранат, ни БК, ничего больше, лишний вес… Товарищ по дороге скончался от потери крови. Оставив его, Глебов добрался до больницы, где еще были живые. Но когда вошел в город, с другой стороны в него вбежала стая псов.

– П-псы? – впервые подал голос Мутабор. – Одичавшие?

– Это была серьезная проблема в тех местах. Из-за войны появилось множество голодных собак, которые собирались в стаи…

– Они напали на госпиталь? – понял я.

– Ворвались туда и напали на раненных. Кого-то сожрали. Глебов пытался защищать их, но здание было серьезно разрушено, там уже негде было запереться, все окна выбиты, в стенах проломы… Он убил несколько псов, расстрелял весь боезапас, часть сумел прирезать, кого-то задушил. Сам был почти смертельно покусан, но смог по лестнице забраться на антресоль, втащив за собой сирийскую девочку. И даже попытался сделать ей операцию, но потерял сознание от болевого шока. Девочка истекла кровью. Глебов пролежал рядом с ее телом сутки, пока в город не прибыла помощь. – Голос Умника прервался.

Мы миновали пирамиду спрессованных в прозрачно-голубые слои пластиковых бутылей, обошли холм какого-то гнилья. Запахи крепчали.

– Я говорил с его бывшим сослуживцем, которому сейчас сильно за шестьдесят, – снова заговорил Умник с экрана. – Он был в группе, спасшей Глебова, расстреливал оставшихся псов и ходил по госпиталю, видел трупы… Прошло больше пяти лет, но мужик начал рыдать, когда рассказывал.

Воцарилась тишина, прерываемая только шелестом мусора. На экране навигатора застыл панорамный снимок разрушенного восточного городка.

– В общем, не свезло парню, – констатировал Скрай буднично. – Лады, и че дальше?

– Дальше Глебова обвинили в нарушении приказа и куче других грехов.

– Как? – удивился я.

– Не знаю, да нам и неважно. Его слило армейское начальство, которому надо было прикрыть какие-то свои грехи и плохую организацию. В это время у Глебова в больнице прошло семь операций. Пересадка почки, пластика… Он долго лечился, едва избежал трибунала, ушел из армии. Тот человек, у которого я брал интервью, сказал, что разговаривал с Глебовым примерно через год – и он был уже совсем другой личностью. Странной. Не очень адекватной.

– Он к тому времени попал в Мету? – уточнил Таймсквер.

– Неизвестно. Но думаю, что он как-то получил свой нейроморф примерно в тот период. Михаил Глебов стал Хирургом.

– То бишь психом, сбрендившим на теме псов, – заключил Скрай. – Мужик был героем, но теперь он убийца, маньяк и садист. Так ведь? Известно же, что как минимум пятеро людей