Дело №306 - Матвей Ройзман

Роберт продолжал свои делишки уже с большей осторожностью. Он научился выбирать умеющих молчать и хорошо платить клиентов. Среди них оказались дочери старого кинооператора Горохова. Скоро под влиянием Горохова Роберт поступил в Институт кинематографии. Но уже на втором курсе был исключен за прогулы, спекуляцию кинопленкой. После этого нанимался осветителем, помощником оператора, ассистентом, но больше трех-четырех месяцев нигде не задерживался. «Легкая жизнь» засасывала. Жил он махинациями с контрабандой и окончательно превратился в заправского лодыря.

Вот с милицией было трудно: за последние годы его не раз предупреждали, чтобы он немедленно устраивался куда-нибудь на работу, иначе, по решению народного суда, его выселят из Москвы лет на пять с обязательным привлечением к труду.

В прошлом году Роберт встретил в гостинице «Националы» отлично говорящего по-русски мистера Вильяма Д. Спайса. Тот сразу надоумил Роберта: «Лучше один крупный бизнес, чем сто мелких». Он посоветовал Белкину достать подлинную икону пятнадцатого-шестнадцатого веков. За это будет заплачено хорошей пачкой долларов, японскими магнитофонами.

Таможенники при досмотре багажа мистера Спайса изъяли древнюю икону, которая так и лежала в деревянной коробке из-под печенья, закрытая сверху слоями бисквита и пергаментной бумагой. При домашнем обыске у Белкина вначале никаких ценностей не нашли, но, применив металлоискатель, нашли под плинтусом золотые монеты царской чеканки. Потом с помощью рентгена обнаружили в стене ювелирные изделия, а пустив в ход свинцовый контейнер гаммаграфической установки, заряженный радиоактивным изотопом, из кирпичной кладки небольшого камина извлекли иностранную валюту и сберегательные книжки на предъявителя.

Среди фотографий в ящике письменного стола оказались отличные снимки нижней деки «Родины» третьего варианта и табличек толщинок для нее. В краже иконы Роберт был вынужден сознаться, а похищение красного портфеля отрицал, уверяя, что фотографии деки и табличек он нашел в ящике стола кинооператора Горохова.

К делу была приложена официальная справка о том, что по окончании школы по сей день (то есть за девять с лишним лет) Белкин фактически работал всего двадцать месяцев и восемь дней.

- Ничего себе типчик! - сказал я, закрыв папку.

Кудеяров встал, вытащил из шкафа прикрытое салфеткой блюдо с бутербродами, термос и два стакана. Поставив все это на стол, он пригласил меня позавтракать и, наливая в стаканы горячее кофе, сказал:

- Белкин прежде всего человек со слабым, ничтожным характером. К сожалению, ни школа, ни родители своевременно не повлияли на его характер, пустили на самотек. Можно родиться поэтом, художником, а фарцовщиком становятся. Смотри-ка! Такое хорошее увлечение, как филателия или коллекционирование значков, при неблагоприятных условиях привело к преступлению. Нож полезная, нужная вещь. Но иногда становится орудием убийства.

- Но все же у Белкина была цель: он учился на оператора!

- На короткое время увлекся, глядя на работу добряка Горохова, который не смог воспитать даже своих дочерей!

- А как же поступили с мистером Спайсом?

- Отобрали все, что он приобрел незаконно.

- Его надо судить строже, чем Белкина!

- Это особая статья… - заметил Александр Корнеевич.

В понедельник, в двенадцать дня, я тихо приоткрыл дверь, на которой еще виднелись следы сургучных печатей, и протиснулся в мастерскую. Никто не оглянулся на меня - все были заняты: за передним столом спиной ко мне склонились над белой скрипкой отец и сын Золотницкие; за ними, каждый на своем рабочем месте, трудились ученики. Я тихо опустился на стоящий в углу стул.

- У тебя, Михайла, слух потоньше моего, - говорил Андрей Яковлевич, - настрой «Родину», чтобы пела, как жаворонок!

И, не оборачиваясь, обратился к знакомому мне ученику:

- Иван, ты оставил на скрипке старую подставку?

- Да! - ответил ученик, вставая.

- Сиди, сиди! - продолжал мастер. - Не лучше ли поставить новую?

- Вы не сказали?

- А ты сам соображай, Иван! - посоветовал мастер. - Без соображения не будешь Иваном Батовым! - и тут же спросил ученика в тельняшке: - Как у тебя дела, Володя?

- Плыву по фарватеру! - отчеканил тот, вскакивая.

- Ну плыви, плыви! - добродушно промолвил Андрей Яковлевич. - А до грифа доплыл?

- Нахожусь от него в двух кабельтовых! Видимость хорошая!

- Как доплывешь, пришвартуйся ко мне, морская душа! - приказал мастер, посмеиваясь, и, обернувшись к ученику, увидел меня. - Ба, уважаемый! Тютелька в тютельку прибыли!

И как бы в подтверждение его слов, дверь подсобной комнаты раскрылась и показались Разумов и кинооператор Горохов. Максим Леонтьевич был не так уж стар: знакомясь, он весьма крепко пожал мне руку и попросил пересесть подальше, так как сейчас будут сниматься недостающие кадры фильма о мастере Золотницком.

Эти эпизоды сегодня уже репетировали, и все знали, что надо делать.

Андрей Яковлевич достал красный портфель, вынул таблички «Родины» и сел с сыном за стол. Минут двадцать они снова репетировали, слушая команду Разумова. Наконец вспыхнули только что передвинутые осветительные рефлекторы. Кинорежиссер подал сигнал. Горохов навел на Золотницких стоящую на треножнике кинокамеру, и началась съемка.

Андрей Яковлевич заявил, что он благодарен своему учителю Мефодьеву за клен, ель и таблички, сыну - за новый рецепт грунта и закончил свое выступление словами, что будет счастлив, если скрипки его работы будут доставлять радость людям.

Разумов объявил перерыв до шести вечера, когда начнутся съемки играющего на белой «Родине» Михаила Золотницкого.

Мастер хотел было продолжать работу, но сын воспротивился этому и напомнил отцу о наказах доктора Галкина. К скрипачу присоединились все. И старику ничего не оставалось, как надеть шубу, которую ему подал Горохов. Он получил у Андрея Яковлевича разрешение взять с собой красный портфель и снять в студии отдельными кадрами таблички. Мы проводили Золотницких до двери мастерской. И я видел, как, спускаясь по ступеням, сын бережно поддерживал отца под руку.

ПОСЛЕДНИЙ ДОПРОС

Я поднялся на второй этаж, вошел в приемную перед кабинетом Кудеярова. Здесь уже сидели все, кого я пригласил свидетелями по делу Белкина. Я открыл дверь в кабинет. Кудеяров поманил меня пальцем и молча указал на стул рядом с собой. Я передал ему красный портфель.

После того как две стенографистки сели за столик, конвоиры ввели Белкина. Его лицо было спокойно, словно он входил в зал ресторана, где его ждали друзья. Он приветливо поклонился, после разрешения Кудеярова опустился на стул и слегка отпустил молнию своего замшевого комбинезона. Если бы все это происходило не в Уголовном розыске, можно было подумать, что перед нами показательный молодой человек конца второго тысячелетия.

Александр Корнеевич спросил его, решил ли он признаться в краже красного портфеля. Белкин усмехнулся: «Не собираюсь сам пришивать себе дело»… Кудеяров поинтересовался, был ли он в мастерской Золотницкого двадцать девятого декабря прошлого года? Белкин принялся задумчиво вычислять про себя, загибая пальцы, и наконец сообщил, что в этот день уезжал за город.

Из приемной вызвали Володю Суслова и Ивана Ротова. Они подтвердили, что двадцать девятого декабря оба были в мастерской.

- В этот день мы стояли на вахте! - добавил Володя.

- Были дежурными! - пояснил Иван.

- Часто заходил к вам в мастерскую Белкин? - спросил Александр Корнеевич.

- Он свою аппаратуру таскал то к нам, то от нас. За своего считали!

- Только и знали, что за ним дверь задраивать.

- Двадцать девятого в котором часу пришел Белкин?

- Кажется, в семь…

- Нет! - опять пояснил Иван. - Шести часов не было. В шесть Андрей Яковлевич уехал с Любовью Николаевной.

- Когда же Белкин появился?

- В шестом часу. Мы уложили Андрея Яковлевича в подсобке. Все вышли.

- Значит, вы впустили Белкина одного?

- Он же брал свою аппаратуру!

- Не ходить же за ним в кильватере!..

Тут я спросил учеников, не знают ли они, кто в начале декабря поцарапал несгораемый шкаф над замком. Иван ответил, что Андрей Яковлевич послал ученика-новичка достать из шкафа пакетик со струнами, но крышечка замка туго ходит, и тот открыл ее стамеской. Когда мастер увидел царапины и стал волноваться, он, Иван, вместе с Володей замазали их красным лаком.

Отпустив учеников, Кудеяров пригласил Любу. И она вошла еще более красивая, чем обычно.

Люба объяснила, что двадцать девятого декабря в половине шестого принесла свекру обед. Он лежал после сердечного приступа в подсобной комнате, дремал. Люба заметила беспорядок: вещи сдвинуты с места, газета валяется на полу, в приоткрытой дверце несгораемого шкафа торчит связка ключей.