Затерянная земля - Артур Дойль

Едва я вошел под покров деревьев, смерч каркающих птиц обрушился на оставленный труп, чтобы продолжать прерванный пир.

Чаща охватила меня. Руководствуясь компасом, я направился прямо на юго-восток. С косматых ветвей падали капли чистой дождевой воды. Небо совершенно прояснилось, и летнее полярное солнце начало светить со всей своей яркостью. Местами через просветы в кронах деревьев проникал свет и падал на печальные молчаливые стволы. Белая паутина тогда начинала блестеть, а косматые пауки принимались энергично бегать, ища защиты от ослепительных лучей. Белый лишайник, покрывавший некоторые деревья длинной бахромой, казался белой бородой.

Я шел, временами отдыхая, в продолжение трех часов. Это была та самая тропинка, по которой мы направлялись к реке Надежды.

Миновал я несколько протоптанных мамонтами троп. Я прошел через пояс брусники и черники. Были тут и морошка, и голубика, и клюква, и эти милые славянские слова, которыми называла ягоды Надежда, словно пробудили в моем сердце острую боль.

На одной прогалине, выкорчеванной вихрем, я увидел двух великолепных оленей. Они спокойно паслись.

Услышав меня, смелый самец поднял рогатую голову и стал разглядывать мою фигуру. Самка же спокойно продолжала пастись. Несколько секунд я глядел на животных. В первый момент инстинктивное чувство побуждало меня застрелить оленя, но, подумав о куске мамонтового мяса, я отбросил эту мысль — это была бы излишняя кровожадность. Олень нагляделся досыта, издал рев и легкой рысью побежал с прогалины в сопровождении своей подруги.

Я заблудился. Погруженный в свои мысли, я забыл про компас и вдруг, выйдя из леса, увидел свое отражение в чистой воде небольшого круглого озерца, лежащего на дне долины. Ручей, вытекающий из-под снеговых полей — высоко в горах, — тонкой струйкой поил его. На зеленоватой воде плавало несколько диких гусей.

Я стал растерянно осматривать окружающую местность. Здесь и там на склонах, покрытых толстым ковром лишайников, озаренным спокойным солнечным светом, паслись олени. От гор к лесу в бесконечной выси, медленно махая крыльями, летели несколько воронов. Где же я?

Осматриваясь, я прикрыл глаза рукою. И тотчас почувствовал укус. Тонкий звенящий голос раздался около уха. Комары!

Они напали на меня, как разбойники. Я начал отгонять их, махать руками, отчаянно сражаясь с этими маленькими яростными насекомыми.

В конце концов, побежденный ими, я стремглав бросился бежать. Целая туча ненасытных кровопийц долго преследовала меня, и только тогда, когда я оставил сырые окрестности и очутился на холме, мне удалось избавиться от этой пытки.

Стоя на холме, можно было ориентироваться. И какая приятная неожиданность! На правой стороне я узнал знакомый край: холмы и склоны, морены и долины, которыми мы спускались к лесу. Сзади, в туманной дымке, тянулся голубоватый ледник реки Надежды. С тайги поднимался пар.

Солнце нагрело после дождя ее темную поверхность, и беловатые пары поднимались, как дым, и уносились свежим ветром к горам. Наше депо должно было быть тут, совсем недалеко.

И действительно, после короткого осмотра, я увидел пирамиду из камней. На лыжном шесте весело развевался лоскут материи. Все было в том же порядке, какой мы оставили два дня тому назад.

Никто не подходил к нашему запасному складу, кроме нескольких лисиц, которые оставили следы возле пирамиды. Но в эту пору года они, конечно, без труда добыли где-нибудь достаточное количество пищи и поэтому не особенно старались извлечь из жестяных коробок сухари и пеммикан. В пору же зимней нужды они, наверное, постарались бы добраться до них.

Я облегченно вздохнул. Находился я тут в приятном, защищенном от ветра месте. Подходя к складу, я спугнул целое семейство снежных куропаток; цыплята, пища от страха, скрылись в поросли карликовых верб. Значит, действительно, я был здесь единственным человеком.

В один из находившихся здесь мешков я уложил необходимые мне пищевые продукты, прежде всего пеммикан. Наш пеммикан состоял из равных долей говяжьего и конского сушеного и размолотого мяса, в кусках по полкилограмма. Вкус его был превосходен, а еще большее значение имело то, что его можно было есть как сырым, так и вареным. Эта пища идеально подходила для дальнего пути. Теперь у меня было и оружие и запасы.

Наступила ночь. Нежно-розовые лучи залили долину. Как небольшие зеркальца, блестела тихая гладь озер между холмами. Горы отбрасывали длинные тени. Склоны холмов, высушенные солнцем и покрытые оленьим мохом, уже приобрели свой характерный белый цвет.

Эти холмы — остатки морен. Большие валуны, настоящие каменные ядра, лежали на обнаженной поверхности скал или же на дне каменных котлов, образованных водопадами, низвергавшимися здесь когда-то. Это так называемые ледниковые мельницы или чертовы горшки.

И здесь, в этой местности, сидел одинокий путник, выброшенный сюда, в среду первобытной эпохи, из культуры двадцатого века.

Сидел он здесь, Робинзон страны оленей и мамонтов, на мху, у небольшого костра, дым которого тонкой струйкой поднимался к чистому небу, нежно освещенному зарею летней арктической ночи.

Неодолимая усталость охватила меня. Я наскоро испек себе кусок мяса, надев его на ольховую ветку, и нарвал на закуску брусники. Свернувшись с подушкой из мха под головой у подножия каменной пирамиды, я заснул беспокойным сном.

Замечу здесь, что прежде чем улечься спать, несмотря на кажущееся крайнее равнодушие к своей судьбе, я предусмотрительно снял шест с флагом, чтобы этот видимый знак не привлек врага.

Я засыпал и снова просыпался. Вздыхал и вертелся с боку на бок. Внезапно меня разбудило предчувствие близкой опасности. Осматриваясь, я поднялся на локтях. И вдруг тяжелый камень просвистел около моей головы.

Я хотел вскочить, чтобы скрыться, но кто-то бросился на меня. Это был человек!

Он сшиб меня на землю и попытался схватить за горло. Я слышал, как он тяжело дышал и хрипел.

Я начал отчаянно защищаться. Мы катались по мху с сопением и стонами туда и сюда. Мы рычали, душили, кусали и царапали друг друга. Потом при одном сильном повороте, я увидел на мгновение лицо нападавшего и… рассмотрел бородатое лицо Сива. В его глазах, сверкавших диким, жестоким огнем, светилась ненависть.

Со всею силою я оперся на локти и, сильно рванувшись, сбросил противника на землю, а последующим, быстрым, как молния, движением обрушился ему на грудь.

Я разыскивал глазами камень, кусок дерева или еще что-нибудь, чем бы я мог оглушить злодея. Про свой револьвер, к удивлению, я в этот момент забыл.

В то же время я почувствовал такую резкую боль в руке, что вскрикнул. Сив, как бешеный зверь, впился зубами мне в руку, которой я придавил его к земле.

Кровь брызнула фонтаном. Я выпустил негодяя. Он вскочил, метнулся в сторону и поднял камень. В тот же момент я нащупал браунинг. Я поспешно вынул его и выстрелил наугад.

Убегавший Сив вскрикнул, завыл и начал хромать. Он упал, поднялся и молча продолжал свой бег, припадая на одну ногу. Только один раз он повернул голову, и напоследок я еще раз увидел его лицо, смертельно бледное, искаженное от боли, и дикие, налитые кровью глаза. Он исчез.

Тут напряжение борьбы и сильное волнение охватили меня, и я, весь дрожа, со стоном упал на колени.

Кровь, вытекая из раны, окрашивала мох. Я подошел к ручейку и вымыл рану. Указательный палец левой руки был глубоко прокушен, и запястье разорвано. Я сделал из платка повязку и старательно затянул ее, чтобы остановить кровотечение.

Значит, Сив также избежал плена. Убежал он, во всяком случае, без оружия. У него появилась та же мысль, что и у меня: найти депо. Кто знает, когда он заметил меня, и не полз ли за мной уже много часов. Он увидел, что я опередил его, и нашел подходящий момент для сведения счетов. Его ревность воспламенилась. Спрятавшись, он выждал время и, видя меня спящим, поторопился устранить ненавистного соперника. Но это ему не удалось.

Серьезно ли я ранил его? Погибнет ли он от голода в этой безжалостной пустыне или же его растерзают хищники? И, как это свойственно некоторым характерам, моя злость начала превращаться в жалость и сострадание.

Если же он поправится, — думалось мне дальше, — мне не ждать от него пощады. Этот человек будет следовать за мной по пятам с упорством дикаря.

А что у него на уме? Кто может сказать, что он не хочет добыть Надежду для себя, вырвав ее из плена?

Я стал сожалеть, что не прицелился в Сива получше. Перспектива коварного выслеживания, самая мысль о том, что Сив свободен, что он здесь, на этой земле, недалеко от меня, не давали мне покоя. Я уже не думал о сне.

Я взял ружье, запас патронов, примус, бинокль и мешок с провиантом. Прежде чем уйти, старательно спрятал остальное оружие в другом месте.