Клинок Тишалла - Мэтью Стовер

Первым среди них, как всегда, шел гаснущий затертый огарок злосчастного слабака, которым был когда-то великан, – Ханнто-Коса.

Ханнто из Птерайи, Ханнто-Коса, горбатый одышливый чернокнижник, был близорук, хрупок и труслив, как и положено одинокому дитяти писца-подмастерья. Ханнто умолял об осторожности, шарахаясь от воображаемых унижений, ожидающих в случае поражения. «Я больше, чем ты, – ответил ему великан. – Я Тан’элКот. Поражения не будет».

Обок Ханнто стоял куда более недавний насельник тан’элкотова рассудка: Ламорак – Карл Шенкс, чьи воспоминания семь лет тому назад навеки были вплавлены чарами в мозг Тан’элКота. Ламорак, которого запугивали старшие братья, которого избил и едва не изнасиловал Берн в имперском Донжоне, кто лежал беспомощный под ножами мастера Аркадейла в Театре Истины, – таился по самым темным уголкам мозга, призывая опустить руки.

Ламорак ненавидел Кейна и боялся. Самым ярким его воспоминанием был полдень на арене, когда Кейн прижал его шею к всеразрушительному клинку Косалла и швырнул голову убитого на колени Ма’элКоту. Пэллес Рил вызывала в нем похоть, смешанную с яростью: глубочайшим его желанием было затрахать ее до смерти, и все же дух Ламорака оставался скован цепями отчаяния и бессилия. Ламорак неустанно нашептывал, что все суета, все – случай, что жизнь – лишь несчастье, подверженное капризам мироздания; а раз все бесполезно, то не лучше ли выжить в безопасном месте, как сейчас, чем решаться на страдания в бесплодной борьбе. Ламораку он ответил: «Жизнь хаотична, если ты ей позволяешь. Я превыше, чем был ты».

За спиной Ламорака толпились призраки бессчетных иных, кого за долгие годы принял в себя Ма’элКот: безликие, почти бесформенные тени, судьбы слишком убогие, чтобы сохранить отчетливость в этом пародийном посмертии. Голоса их сливались в гул прибоя, умоляя помнить их, любить их, позаботиться о детях. «Не бойтесь, – сказал он толпе, – ибо я с вами».

Собравшись с силами, он загнал их всех за врата и запер врата за ними. Осталась лишь одна тень.

Ма’элКот.

Титанический в мощи своей, величественный в доспехах из глянцевого обсидиана. Длинная борода его топорщилась, волосы ниспадали на плечи, глаза сияли, как черные алмазы. «Я гряду, – сказал он Ма’элКоту. – Ты будешь жить».

И молчаливый бог в темнице рассудка поднял в благословении десницу.

Тан’элКот вынырнул из глубин сознания в реальный мир. Пальцы его набрали на клавиатуре код вызова. Щелчки прозвучали гулким, мерным ритмом: как барабанная дробь перед казнью.

Зеркало осветилось. Веселенькая мультяшная стенографистка сообщила ласковым голосом, что готова записать его обращение к Совету попечителей «Неограниченных Приключений».

– К вам обращается император в изгнании Тан’элКот, – проговорил он медленно и отчетливо. – Передайте вашему Совету попечителей, что в обмен на некоторые поблажки я готов разрешить проблему с Майклсоном.

Он нажал на «отбой» и вздохнул.

«Скоро, – прошептал он таящемуся внутри богу. – Уже скоро».

9

Хэри стоял в техничке. За бронестеклянной панелью покоилась на лазерных весах тускло-серая керамическая облатка – саркофаг фримода, где покоилась Шенна. Он старался не думать о том, какой восторг переполняет ее сейчас.

В последние годы камеры фримода были переполнены. Прежде ими пользовались лишь дважды в год, когда отправляли выпускников очередного курса Консерватории в Поднебесье на двухлетниюю практику; Студия Сан-Франциско была самой старой на Земле и единственной, где имелись камеры частотного переноса. В Поднебесье таких установок имелось двадцать пять, не считая Перекрестка в Терновом ущелье – все разбросаны по отдаленным местам и замаскированы под храмы особенно мерзкого бога-паука.

В Поднебесье установкам не требовалось сложного оборудования; только маленький трансферный насос, чтобы создать зем-нормальное поле для компьютеров и аппаратуры связи, и чудовищно хитроумные механические весы. Частотный перенос – это, по сути, обмен массой-энергией между вселенными и потому требует исключительной точности в измерении переносимой массы. Чем ближе соотношение принимаемой и отправляемой массы к единице, тем меньше энергии нужно затратить. Даже воздух в гробу взвешивался до молекулы.

Фримод был основной причиной того, что Студия Сан-Франциско держалась на плаву при новом директоре. Когда была основана компания «Поднебесье» и началась полномасштабная разработка минеральных ресурсов иномира, Студия Сан-Франциско оказалась единственной, где уже имелось необходимое оборудование.

В другом конце технички за таким же броневым окном, только побольше, виднелись причалы: огромная зала, набитая запечатанными контейнерами, помеченными ярлычками на западном наречии – что и куда отправлять. По другую сторону залы громоздились титанические, с грузовик размером, бочки с отходами: когда не приходилось отправлять на ту сторону оборудование, вес прибывающей руды балансировали, возвращая в Поднебесье отвалы после ее переработки. На причалах всегда было шумно: под рокот могучих турбин постоянно прибывали и отбывали грузовики.

Но Хэри было не до них. Он видел только серый саркофаг Шенны и слышал лишь голос техника, вполголоса диктующего поправки своему товарищу в другой вселенной.

«С Кейном лучше не вздорить, – мелькнула исполненная бессильной горечи мыслишка. – Если он взаправду разозлится, то побежит жаловаться жене».

Он резко мотнул головой. «Хорош ныть! – приказал он себе. – Времени у меня нет всем лично заниматься. Не будь жопой». И все же – как мог он стоять здесь, смотреть, как уходит Шенна, и не завидовать ей?

Она обещала присмотреть за Крисом. Хэри знал, что Хансену пришлось круто; доброе слово богини придется ему кстати. Найти беглеца Шенне труда не составит; соединившись с Шамбарайей, она могла ощутить любое живое существо, испившее когда-либо речных вод. По ее словам, запись достаточно подробна, чтобы Хансена можно было отыскать среди сотен тысяч жителей Анханы. В любом случае его надо будет отыскать; если он несет в себе инфекцию, от него удобней всего будет получить пробу вируса.

Хэри все еще чувствовал вкус ее губ. Короткий поцелуй на прощание. Больше он не выдержал бы.

На несколько минут словно вернулись прежние времена – как будто он в самом деле мог что-то сделать. За то короткое время, что они вместе шли из Кунсткамеры, планируя, предвкушая, им овладела иллюзия, будто они снова вместе. Как были много лет назад, так недолго.

До свадьбы.

«Будь осторожна, – сказал он ей, пытаясь – правда, пытаясь – шутить. – Если ты на сей раз попадешь в беду, я уже не смогу примчаться на помощь».