Алексиада - Анна Комнина

Император отдал должное их делам и решил усилить оборону Кипра. Он назначил Каллиппария (человек этот не принадлежал к знатному роду, но не раз давал свидетельства своей справедливости, бескорыстия и скромности) судьей и эксисотом[886]. Так как остров нуждался в человеке, который смог бы обеспечить его охрану, император поручил оборонять остров Евмафию Филокалу[887], назначил его стратопедархом и дал ему военные корабли и конницу, чтобы он смог защитить Кипр на море и на суше. Вутумит забрал Рапсомата и восставших вместе с ним бессмертных, вернулся к Дуке и отправился в царственный город.

3. Такие события развернулись на островах — я имею в виду Кипр и Крит. Тем временем Чакан — человек воинственный и решительный — не пожелал умиротвориться, но вскоре подошел к Смирне и овладел городом[888]. Преследуя прежнюю цель, он тщательно снарядил пиратские суда: дромоны, диеры, триеры и также легкие суда. Узнав об этом, самодержец не пал духом и не стал медлить, а поспешил напасть на Чакана с моря и с суши. Он назначил Константина Далассина талассократором и тогда же направил его со всем флотом против Чакана.

В то же время Алексей счел целесообразным направить султану письмо, чтобы натравить его на Чакана. Письмо гласило следующее: «Тебе известно, о славный султан Килич-Арслан, что сан султана перешел к тебе от отца. Твой зять Чакан поднял оружие, как может показаться, против Ромейской империи и называет себя императором, однако совершенно очевидно, что все это лишь предлог. Чакан достаточно опытен и сведущ, чтобы понять: Ромейская империя не для него, и ему не по силам захватить над ней власть. Все его интриги направлены против тебя. Не спускай этого Чакану и не проявляй слабости, будь настороже, дабы не лишиться власти.

Я с божьей помощью изгоню его из пределов Ромейской империи, но, в заботах о тебе, рекомендую, чтобы и ты сам подумал о своей державе и власти и мирно, а если не удастся, то и оружием, привел к повиновению Чакана»[889].

В то время как совершались все эти приготовления, Чакан вместе с войском с суши подходит к Авиду, осаждает его и окружает гелеполами и разными камнеметными орудиями. У Чакана не было тогда пиратских судов, ибо их постройка к тому времени не была еще завершена. Далассин — отважный и храбрый воин — тоже направился с войском к Авиду. {250}

Когда султан Килич-Арслан получил сообщение императора, он немедленно взялся за дело и с войском двинулся против Чакана — таковы все варвары: они всегда рады устроить резню и начать войну. Когда Килич-Арслан был уже близко, Чакан пришел в замешательство, ибо видел, что враги наступают с суши и с моря, а строительство кораблей еще не закончено и его силы недостаточны для борьбы с ромеями и войском его свойственника Килич-Арслана. Кроме того, он опасался жителей и воинов Авида. Ничего не зная о кознях самодержца, Чакан решил явиться к султану.

Султан, увидев Чакана, изобразил на своем лице радость и приветливо принял его. Затем он, как и положено, велел приготовить трапезу и во время еды принуждал Чакана пить несмешанное вино. Видя, что Чакан выпил уже довольно много вина, султан обнажил свой меч и поразил его в бок. Чакан упал замертво[890]. После этого султан отправляет к самодержцу посла с предложением мира. Килич-Арслан не обманулся в своих расчетах: самодержец удовлетворил его просьбу. Был заключен, как и полагается, мирный договор, и в приморских областях водворился мир.

4. Не успел еще самодержец освободиться от этих забот и избавиться от доставленных Чаканом хлопот (Алексей принимал личное участие не во всех событиях, но всегда мысленно был с воюющими и помогал им в их делах и заботах), как должен был отправиться на новые подвиги.

Дело в том, что Вукан (этот муж, властитель всей Далмации, был искусен как в речах, так и в делах) через два года после разгрома скифов[891] вышел за пределы своей страны и стал опустошать соседние города и земли, овладел даже Липением, поджег и спалил город. Узнав об этом, император решил не оставлять действия Вукана безнаказанными, собрал против сербов[892] большое войско и повел его прямо к Липению (это небольшой городок, расположенный у подножия Зига, отделяющего Далмацию от нашей страны). Его целью было, если представится возможность, завязать упорную битву с Вуканом, а если бог дарует ему победу, отстроить и восстановить в прежнем виде Липений и все остальные города. Вукан, узнав о приходе самодержца, вышел из Липения и прибыл в Звенчан (это городок, расположенный на упомянутом уже Зиге, между Ромейским государством и Далмацией).

Когда самодержец прибыл в Скопле, Вукан отправил к нему послов с предложением мира; снимая с себя всякую ответственность за происшедшие печальные события и целиком возлагая вину на ромейских сатрапов, Вукан сообщал {251} следующее: «Сатрапы не желают оставаться в своих пределах; они совершают бесчисленные набеги и наносят немалый вред Сербии. Я со своей стороны не буду больше предпринимать никаких враждебных действий, вернусь к себе, отправлю твоей царственности заложников из числа моих родственников и впредь не переступлю границ своего государства». Император согласился на это и, оставив лишь тех, кто должен был восстановить разрушенные города и взять заложников, отправился в царственный город. Однако Вукан, несмотря на все требования, не выдавал заложников и со дня на день оттягивал исполнение обещания.

Не прошло и года[893], как он вновь отправился в набег на ромейские земли. Несмотря на то, что он получил множество писем от самодержца, где тот напоминал об условиях договора и о данных обещаниях, Вукан не пожелал исполнить обещанного. Тогда император призвал к себе Иоанна, сына своего брата, севастократора, и отправил его с изрядным войском против Вукана.

Иоанн, человек, не имевший военного опыта, но, как всякий юноша, пылавший жаждой битв, выступил в поход, переправился через реку Липений и разбил лагерь у подножия Зига, прямо напротив Звенчана. Это не укрылось от Вукана, и он вновь обратился с предложением мира, обещал Иоанну выдать обещанных заложников и впредь добросовестно выполнять условия мирного договора. Все это, однако, были лишь пустые обещания, на самом деле он втайне готовил нападение на Иоанна.

Когда Вукан уже выступил к лагерю Иоанна, к последнему, предупреждая неприятеля, явился некий монах, который сообщил о замысле Вукана и утверждал, что враг уже подходит. Иоанн с гневом прогнал монаха, назвав его лжецом и обманщиком. Но события подтвердили слова монаха. Вукан ночью напал на Иоанна, и в результате многие наши воины были убиты в палатках, а многие обратились в паническое бегство, попали в водовороты протекавшей внизу реки и утонули. Лишь наиболее храбрые бросились к палатке Иоанна и, мужественно сражаясь, с трудом отстояли ее от неприятеля. Таким образом, большая часть ромейского войска погибла.

Затем Вукан собрал своих воинов, поднялся на Зиг и остановился у Звенчана. Воины Иоанна видели их, но самих их было мало, сразиться с таким многочисленным противником они не могли и поэтому решили переправиться назад через реку. После переправы они прибыли в Липений, расположенный примерно в двенадцати стадиях оттуда[894], {252}

Потеряв большинство своих воинов, Иоанн не мог более продолжать сопротивления врагу и направился к царственному городу. Вукану больше никто не мешал, он осмелел и стал грабить соседние города и земли. Он опустошил территорию вокруг Скопле и сжег селения. Не ограничившись этим, он занял Полог, дошел до Враньи, все разорил и с большой добычей вернулся в свою страну.

5. Император не мог этого вынести и немедленно вновь взялся за оружие. Ведь ему не надо было, как Александру, ждать, пока флейтист Тимофей исполнит громкую песнь. Самодержец вооружился сам, вооружил имевшихся в его распоряжении воинов и отправился прямо в Далмацию; Алексей стремился отстроить разрушенные крепости, восстановить их в прежнем виде и с лихвой отплатить Вукану за причиненное им зло. Он покинул столицу и достиг Дафнутия[895] (это древний город, в сорока стадиях от Константинополя), где задержался в ожидании тех своих родственников, которые еще к нему не прибыли.

На следующий день к нему приходит исполненный злости и гордыни Никифор Диоген. Спрятавшись за своей обычной маской, он с лисьей хитростью изобразил на своем лице приветливость и сделал вид, что откровенно разговаривает с императором. Свою палатку он поставил не на обычном расстоянии от императорской опочивальни, а рядом с дорогой, поднимающейся к палатке императора. Когда это увидел Мануил Филокал, от тотчас понял замысел Никифора и, как пораженный молнией, застыл на месте. С трудом пришел он в себя и, немедленно явившись к императору, сказал: «Неспроста, кажется мне, сделал это Никифор; меня гложет страх, как бы этой ночью не предпринял он чего-либо против твоей царственности. Под тем или иным предлогом я заставлю его перенести палатку в другое место». Но Алексей со своей обычной невозмутимостью не разрешил Филокалу делать этого и в ответ на его настояния сказал: «Не следует мне давать ему повод для обиды. Пусть он обнаружит перед богом и людьми злой умысел против меня». Филокал огорчился, всплеснул руками и, упрекнув императора в беспечности, ушел.