Королева белых слоников (сборник) - Юлий Буркин

– Ничего, – усмехнулся он, – дотянем.

– И перетянем, – не удержался я.

Мы долго летели. А в конце пути Лаэль сказал:

– Тебе привет от Дины.

– И ей от меня привет, – сказал я. И вспомнил, как мы прощались.

Я видел в глазах ее слезы,А в них – беззащитность своюВидел я. Так, будто я стоюНеба на самом краю.

(Музыка та же). 

В этом городе деревья ценили очень. Были они густыми ветвистыми, мясистыми. Но очень низкими. Оказалось – это специально. Деревья тут нужны были такие, чтобы побольше листьев и легко было собирать. Листья квасили в кадках.

По прибытии я был определен помощником бригадира четвертого участка. В мои обязанности входило докладывать бригадиру о готовности бригады к укладке листьев в кадки. Ставки помбрига и ежемесячной десятипроцентной надбавки за честность вполне хватало мне на то, чтобы трижды в день покупать в столовой свою порцию квашеных листьев.

На работе у меня было много свободного времени, потому что после доклада я был абсолютно свободен. Но стоило опоздать хоть на минуту, начинались большие неприятности. А я боялся их точно так же, как боялись меня мои подчиненные. Порой мне казалось, что я ничего не делаю. Но отчего же тогда я так смертельно устаю к вечеру? Устаю до полной потери памяти. Имя свое забываю. Кто я?

И кто делит со мною ложе мое еженощно?

И что за бестелесные гости бывают у меня ежевечерне, с которыми молча поедаем мы квашеные листья, пьем рассол их?

И что произошло со мной? Как сумели меня одурманить?

И почему деревья не растут?

И вот по ночам я стал говорить себе: «Ты свободен. Ты можешь двигаться куда пожелаешь. Ты человек. Ты светел». А по утрам меня стало тошнить от квашенного, и я стал пить по утрам ключевую воду. А вскоре пить воду я стал и вместо обеда, и вместо ужина.

И память возвращалась ко мне по мере того, как истощалось тело мое. И я почувствовал силу. И способность сказать. И я вставал и шел в лес. Там я воздымал очи к звездам и кричал деревьям что есть силы: «Вы свободны! Вы можете расти сколько хотите! Вы – деревья! Вы светлы!»

И я делал так каждую ночь.

Как-то бригадир пришел от начальника хмурый и сообщил, что срывается график. Недопоставка сырья. По неизвестной причине деревья становятся выше, листосбор затруднился. Да и качество листа упало – он становится все тоньше и прозрачнее. От того, наверное, что деревья перестали принимать удобрение (измельченные отходы деревообработки), а признают теперь только чистую воду.

Бригадир поинтересовался, что думаю я. Я ответил, что не умею.

Вечером та, что делила ложе со мной, сказала:

– Если ты и в эту ночь исчезнешь, тебя будут искать специальные люди.

Я испугался. Но когда звезды через оконное стекло заглянули мне в глаза, я ничего не смог поделать с собой. Я поднялся и в страхе побрел в лес.

Физически я очень ослаб за эти дни. Я еле добрался до деревьев. Но когда я вновь увидел, как вытянулись они за последнее время, мне стало полегче.

– Здравствуйте! – крикнул я.

– Здравствуйте, – эхом откликнулись специальные люди в черных плащах, выходя из-за стволов.

– Деревья должны быть высокими! – крикнул я им. Они придвинулись ближе.

– Люди живут, чтобы жить! – крикнул я, и они приблизились еще.

Я сел на траву и прокричал:

– Вы такие же, как я, но вы себя боитесь!

Кольцо сжалось невыносимо

Я позвал:

– Мерцифель, Лаэль! – Я был уверен, что они тут же возникнут передо мной. Но этого не случилось. Неужели они уже так стары? Тут только я испугался по-настоящему. И растерялся. Откуда-то из детства выползло спасительное заклинание. И я сказал в нависшие надо мною маски:

– Уходите. Это мой лес. Х… вам, а не деревья.

Крепкие руки, руки, на которые можно положиться, осторожно подняли меня, ласковыми движениями сняли с меня одежду и бережно облачили в белую рубашку с такими длинными рукавами, что они дважды обвились вокруг моего тела.

И красивая белая машина понесла меня в следующий город.

И красивый белый свет втекал в меня, попадая в машину через стерильные занавесочки.

То брат мой – сияющий месяц,В облезлых гнилых облаках,Нежен, как в бледных твоих рукахЖемчуга белого прах.

(Музыка та же). 

– Почему они корнями вверх? – спросил я у одного.

– Потому что они такие, как мы. А мы тут все такие.

– Можно ли уйти отсюда?

– Можно. Но прийти куда-либо нельзя.

Сразу они такими были или стали расти вниз оттого, что их удобряют здесь специальными таблетками?

А мне задавали дурацкие вопросы, я же делал вид, что не понимаю, ибо иначе пришлось бы мне давать дурацкие ответы.

Ночами ж я думал. И понял я: нигде нет выше, чем раньше.

Никто и не предполагал, что я могу. Все полагали, что я уже исчез. А я вылез из окна, пробежал мимо торчащих из земли уродливых корней, забрался на забор, свалился с него по ту сторону, больно стукнувшись о грунт, и кинулся прочь. Я никого не звал в спутники. Я знал: никто не пошел бы.

Брат мой – месяц – помогал мне искать дорогу. Но главным моим вожатым была сестра моя – тоска по дому. Я бежал и бежал, продираясь сквозь грязные лохмотья жизни, которыми обросла тропа назад. Вот и железная дорога. Не та ли, с которой начался мой путь? И я, улучив момент, запрыгнул на платформу. Я мчался через ночь. Я ждал какого-то волшебства вокруг или внутри себя. Но ничего не менялось.

… Вот он. Это он? Эта покосившаяся хибара? Это тележное колесо, невесть откуда взявшееся здесь, хотя ни лошади, ни телеги у нас никогда не было?

Подвал.

– Мерцифель! – позвал я. Но звук без сил пал на пол. Я посмотрел на то место, куда он упал и увидел крысу. Она улыбалась мне и, мертвенея, силилась что-то сказать… Я похоронил его возле крыльца.

В комнаты заходить я побоялся и сразу поднялся на чердак.

Старый, выживший из ума почтовый голубь, воркующий в углу что-то сладкое, только отдаленно напоминал Лаэля. Он даже не заметил меня, и я осторожно вышел прочь.

Пробежав через запущенный сад – через заросли крыжовника и малины, – я миновал то место, где раньше был забор, и очутился в соседнем дворе.

– Дина! – позвал я.

Тишина поспешила ко мне на зов.

– Дина!!! – крикнул я снова, вкладывая в это слово всего себя.

Вновь только тишина назойливо вторила мне. И я подумал в этой тишине: «Нет! Не может быть, чтобы все было зря. Все было зря?» Или это я продолжаю кричать? Да, я кричу. Но слова кончились, и я просто вою, запрокинув голову вверх; и потому, что я вижу: деревья здесь точно такие же, как везде. Вот из-за крон их испуганно смотрит на меня брат мой. А кроны – так близко…