Вспышка. Книга первая - Джудит Гулд

Несмотря на это, в субботу, 10 марта, на Невском проспекте в результате обстрела демонстрантов были убиты и ранены пятьдесят человек. Всего в этот день число жертв среди гражданского населения Петрограда составило двести человек.

Погибших было бы гораздо больше, если бы все солдаты выполняли отдаваемые им приказы. Одна рота, которую офицер криками заставлял открыть огонь по толпе, вместо этого застрелила его самого. Другой полк предпочел разрядить в воздух свои винтовки, чем стрелять в безоружных людей.

В ту ночь царю была отправлена телеграмма следующего содержания: «В столице анархия».

Царь не замедлил ответить, прислав подкрепления, но в воскресенье днем вспыхнул мятеж среди солдат, и они сотнями начали переходить на сторону восставших.

Ко вторнику в городе был единственный форпост царизма: полуторатысячный гарнизон, оставшийся верным царю, охранял Зимний дворец. Повстанцы дали войскам двадцать минут на эвакуацию, в противном случае угрожая им обстрелом из орудий.

Гарнизон бежал.

Это была сцена из «Ада» Данте.

Величественный, некогда спокойный город находился в самом центре революционного урагана. Толпа неистовствовала, занималась грабежами и мародерством. Оружейная стрельба не прекращалась ни днем, ни ночью. Воздух сотрясался от криков. На военно-морской базе неподалеку от Петрограда матросы зверски убили одного офицера, а второго похоронили заживо рядом с трупом первого. Все утратило цену, и прежде всего сама жизнь. Столетия голода и тирании нашли выход в одном смертельном кутеже. По улицам с грохотом разъезжали броневики, на которых сидели кричащие революционные лозунги повстанцы с развевающимися красными флагами в руках. Совершалось много поджогов: по мере того как загорались все новые здания, в ночном небе одна за другой вспыхивали ослепительно алые зарницы. Когда прибывали пожарные команды, их неизменно прогоняли прочь. Убийства и поджоги были своего рода катарсисом. Толпы людей плясали как одержимые вокруг гигантских костров, на месте которых некогда стояли правительственные здания и величественные дома.

При звуке раздавшихся совсем близко выстрелов, за которыми последовал приветственный рев, Сенда подошла к стеклянной двери, слегка раздвинула шторы и осмелилась выглянуть наружу. Затаив дыхание, она замерла на месте. Сквозь замерзшее стекло перед ней предстало очередное проявление бесчисленных актов насилия. Прямо напротив, на другом берегу покрытой льдом реки, загорелось еще одно здание. В поднимающемся вверх столбе дыма вспыхивали искры, их огненные споры уносились ветром высоко в небо. Танцующие оранжевые языки пламени отражались в ледяном зеркале реки, отчего ужасное зрелище казалось еще страшнее.

Сопровождающие пожар оглушительные крики напоминали рев толпы на скачках. Прошло немало времени, прежде чем до нее дошло, чей это был дом.

«Боже мой, это же дом Матильды Кшесинской! – с ужасом поняла Сенда. – Что они имеют против балерины? Неужели даже артисты не ограждены от этого безумия?»

Она вспомнила о том, как часто прима-балерина бывала по воскресеньям у нее в салоне; как боготворила ее Тамара. Одним из самых ценных сокровищ дочки была гипсовая корона, которую надевала Матильда, танцуя «Спящую красавицу», она занимала почетное место среди других Тамариных сокровищ в ее книжном шкафу.

И вот теперь дом Матильды подожгли. Сенде не оставалось ничего другого, как затаить дыхание и молиться о том, что ее подруге каким-то образом удалось убежать от толпы и она находится в безопасности.

– Мамочка? Что происходит? – произнес у нее за спиной тоненький голосок.

Сенда опустила на место штору и медленно обернулась к дочери. Вид девочки разрывал ей сердце. Тамарины глаза были широко раскрыты от ужаса, а на щеках виднелись влажные бороздки, оставленные слезами. Она тащила за лапку своего любимого игрушечного мишку.

– Ничего, детка, – нежно солгала Сенда, взяв дочь за дрожащую ручку. Она попыталась придать своему испуганному лицу спокойное выражение. – Все в порядке.

– Но когда я выглянула из своего окна…

– Мне кажется, я говорила тебе не подходить к окнам! – прошипела Сенда, голос которой вдруг сделался строгим. – Сколько раз я должна повторять тебе это! Тебя могли увидеть и… и…

– Но я испугалась, мама… весь этот шум и огонь… я увидела оранжевый свет сквозь занавески, – захныкала Тамара.

Вызванная беспокойством вспышка гнева оставила Сенду.

– Прости меня, детка, – прошептала она. – Я не хотела тебя ругать. Конечно. Тебе страшно. Нам всем страшно.

– И тебе тоже страшно? – Девочка в ужасе взглянула на мать.

Сенда через силу улыбнулась и притянула ее к себе.

– Даже мамам время от времени бывает немного страшно. Конечно, это скоро проходит. – Опустившись на колени, она крепко прижала Тамару к груди. – Ты должна запомнить, что все не так страшно, как кажется. Мы в безопасности, и мы вместе. Все остальное не важно. Когда мы вместе, мы сильны и непобедимы. Я хочу, чтобы ты всегда это помнила. – Она отодвинулась и вытерла слезинку с нежной щечки дочери. – Ты не забудешь об этом? Никогда?

Тамара торжественно покачала головой.

Неожиданный громкий стук в дверь заставил их окаменеть, лицо Сенды стало пепельно-белым. В дверь били словно тараном.

Чутье ей подсказывало, что надо бежать. Но в доме была всего одна дверь.

– Gott im Himmel! – Находящаяся на кухне Инга забылась и неожиданно заговорила по-немецки.

– Мне надо пойти посмотреть, кто там, – пробормотала Сенда.

– Мама, это они! – заплакала дрожащая Тамара. – Они хотят нас сжечь!

– Шшшш! – проговорила Сенда, изо всех сил сохраняя спокойствие. Она приложила палец к Тамариным губам. – Все в порядке, золотко, отправляйся в свою комнату и не выходи из нее.

– Открывайте! Мы знаем, что вы там! – прокричал грубый голос на лестничной клетке.

Сенда поднялась на ноги, подтолкнула Тамару к ее комнате, а сама направилась к холлу.

– Я открою! – крикнула она Инге. Голос ее, несмотря на мрачные предчувствия, звучал спокойно. Что бы ни случилось, необходимо оставаться собранной. Ни при каких обстоятельствах нельзя поддаваться панике. На карту были поставлены три их жизни.

Выйдя в переднюю, Сенда тупо уставилась на дверь, сотрясавшуюся от ударов. Послышался треск деревянных филенок. Еще минута, и они выломают дверь.

Автоматически, как если бы она готовилась к встрече гостей, Сенда обернулась к висящему на стене зеркалу и провела рукой по волосам, прекрасно сознавая, насколько нелеп этот жест. Однако эти последние отголоски нормальной жизни, какими бы несвоевременными они ни были, вдруг приобрели первостепенное значение. С испуганным видом открыть им дверь означало признать поражение еще до начала сражения.