Король-сердцеед - Пьер Понсон дю Террайль

— А теперь я вспомнил, что есть средство сделать это вполне безопасно!

— Какое средство?

— Это уж мой секрет, ваше высочество! — ответил Рене подмигивая. — Вот вам книги об охоте; займитесь ими, чтобы не было так скучно ждать, и я очень скоро вернусь!

Рене так быстро, как только позволяла ему больная нога, вышел из лавочки, запер дверь и заковылял к Лувру.

«Хотя королева и выгнала меня, — думал он по дороге, — но в глубине ее сердца все же осталась часть прежней симпатии. и стоит мне только оказать ей серьезную услугу, как милость вернется ко мне во всем прежнем объеме. Случай пришел ко мне на помощь: у меня в лавочке сидит такой красный зверь, как сам Генрих Гиз, и, если я отдам его в руки королевы, между мной и ею восстановится мир!»

Рене был уже совсем близко от Лувра, когда вдруг услыхал заглушенный женский крик, причем голос показался ему знакомым. В этот момент темноту прорезал луч света: это открылась дверь кабачка Маликана. Рене замер в ожидании. Из двери показались два человека; в тот же момент он услыхал знакомый голос, говоривший:

— Не беспокойся, друг Ноэ, это какой-нибудь воришка ограбил зазевавшегося прохожего. Не будем мешаться в чужие дела, друг Ноэ!

Дверь закрылась, и луч света скрылся. Рене направился по направлению услышанного им крика. Подойдя ближе, он увидал какие- то две тени: молодой человек склонился к женщине, упавшей в обморок, и пытался поднять ее.

Рене подошел к ним.

— Кто вы и что вы здесь делаете? — спросил он.

— Мессир Рене!

— Годольфин!

Они крикнули так громко, что женщина очнулась.

— Отец! — слабо простонала она. Рене, объятый сильным волнением, приник к дочери, а Паола сказала ему:

— Прости меня, отец, и отомсти за меня!

XXV

В то время как Рене так нежданно-негаданно нашел дочь, герцог Генрих Гиз по прозванию Балафре (что значит «покрытый рубцами») поджидал в лавочке парфюмера возвращения своего вестника.

Герцог по-прежнему был без памяти влюблен в принцессу Маргариту Валуа и делал уже не одну попытку вступить с нею в письменные сношения. Читатель помнит, как Генрих Наваррский однажды перехватил его записку, предназначавшуюся принцессе. В первое время после этого герцог хотел терпеливо выжидать, но любовное нетерпение победило благоразумие, и он кинулся в Париж, где, как мы только что видели, натолкнулся на Рене.

Оставшись один, герцог некоторое время занимался тем, что рассеянно перелистывал врученные ему парфюмером книги. Затем он стал беспокоиться, почему Рене так долго не возвращается. Ведь до Лувра близко. Уж не замыслил ли Рене что-нибудь скверное?

Герцог встал и вышел в лавочку. Там он убедился, что выходная дверь заперта.

— Э! — сказал он. — Похоже на то, что я попросту попал в ловушку! Пожалуй, чего доброго, еще прирежут здесь!

Герцог решил скрыться из этого опасного места. Прежде всего он тщательно осмотрел дверь, но, как помнит читатель, ее замок отличался совершенной неприступностью. Тогда герцог стал осматривать окна. Окно комнаты Паолы выходило на воду, и Гиз решил воспользоваться им. Он стал искать какую-нибудь веревку и внезапно напал на шелковую лестницу, оставленную в комнате Паолы.

— Ну что же, — сказал Гиз, — лучше принять холодную ванну, чем дать изрешетить себя пулями и кинжалами!

Он привязал лестницу к решетке окна, спустился к воде, прыгнул в Сену и доплыл до берега. Затем он опять взобрался на мост, отвязал лошадь, сел в седло и помчался к площади Мобер, где помещалась гостиница, в которой обыкновенно останавливались небогатые дворяне.

Хозяин этой гостиницы, некто Мальтравер, был ревностным католиком и отчаянно ненавидел гугенотов. Это не мешало ему делать большое различие между бедным католиком и богатым гугенотом не в пользу первого, и скромно одетый Генрих Гиз был встречен им более чем небрежно, что нисколько не удивило слуг. Но это и было лишь комедией, предназначенной для слуг, и, когда герцог уселся в зале перед жарко растопленным камином, Мальтравер сейчас же подбежал к нему, почтительно шепнув:

— Не нужен ли я на что-нибудь вашему высочеству?

— Да, нужен, — ответил Гиз. — Нет ли у тебя под рукой какого- нибудь паренька, который был бы одновременно смел и ловок?

— А вот рекомендую вам своего сына. Ему пятнадцать лет, он учится в Сорбонне, а временно состоит в хоре церкви Святой Женевьевы. Он хитер и ловок, как обезьяна.

— Позови мне его!

Вскоре хозяин явился вместе с сыном, Гаргуйлем, типичным парижским уличным мальчишкой. Герцог взял его за ухо и спросил:

— Знаешь ли ты Рене Флорентийца?

— Как же мне его не знать, сударь? — ответил мальчишка. Однажды я назвал его на улице отравителем, так он меня догнал и здорово поколотил. Я очень радовался, когда его хотели колесовать, да что-то не вышло с этим делом!

Герцог внутренне вздрогнул: значит, Рене не соврал ему, когда говорил о постигшей его немилости.

— Ну так вот. Ты отправишься на мост Святого Михаила и будешь гулять около лавочки Рене. Потом придешь и доложишь мне, что там случится.

— А если ничего не случится?

— Тогда так и скажешь.

— Странное поручение!

— Если тебе его мало, могу дать тебе второе. Приходилось ли тебе бывать в Лувре?

— Как же! Я отлично знаю пажа Рауля… Мне частенько приходится носить ему вино.

— Значит, тебе известно, где его комната, и ты можешь свести меня туда?

— Хоть с закрытыми глазами! — сказал Гаргуйль.

— Ну, так сначала проводи меня ко мне в комнату, — ответил герцог, которому внезапно пришла в голову оригинальная мысль.

Гаргуйль взял свечу и повел герцога в отведенную ему комнату. Там Генрих Гиз сказал:

— Сколько вина ты обыкновенно носишь Раулю?

— О, целую корзину в шесть бутылок.

— Ну так сегодня ты отнесешь ему две корзины!

— Но мне этого не снести, пожалуй!

— Одну из корзин понесу я сам.

— Вы? — удивленно крикнул Гаргуйль.

— Да, я, и ты дашь мне для этого жилет и нитяной колпак, какие носят слуги в гостиницах.

— А, понимаю! — сказал Гаргуйль. — Я знаю, что вам нужно! И он убежал и сейчас же вернулся с одеждой конюха.

Принц поспешно переоделся и стал неузнаваем.

Выло уже довольно поздно, когда сын трактирщика и его мнимый слуга пришли к рогатке Лувра. Часовые даже не хотели пускать их на первых порах, но Гаргуйль пустил в ход все свое красноречие, и имя пажа Рауля победило сомнения швейцарцев.

Теперь дальнейший путь был уже совершенно свободен. Гаргуйль поднялся по одной из боковых лестниц и постучался в дверь комнаты Рауля.