Слабая женщина, склонная к мелонхолии - Волчок Ирина.

– Да уж идите правда, – тревожно прошептал за спиной Аси доктор Ставрогин. И даже в спину ее слегка подтолкнул. – Правда еще вскочит…

– Правда вскочу, – грозно пообещал Тугарин.- Господин майор, вы шантажист, – беспомощно сказала Ася и шагнула к нему. Хотя где-то читала, что шантажистам нельзя уступать никогда и ни в чем.

– Конечно, – с готовностью согласился Тугарин и зашевелил пальцами протянутой к ней руки с особым нетерпением. Даже с жадностью. – А сама виновата… Чего так долго не приходила?

Доктор Ставрогин опять слегка подтолкнул Асю в спину. Наверное, тревожится за состояние больного. За ее состояние никто тут тревожиться не собирается. Ну и ладно. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Главное – вдохнуть побольше кислорода. Интересно, что бы на ее месте сделала нежная и ранимая Светка.

– Та-а-ак… – Ася сделала выражение лица типа «ах вот кто у нас враг народа» и решительно потопала к Тугарину. – Нарушение режима! Так-так… И без бахил… Сразу после операции!… А руки! Руки мыли?! Господин майор, я вас по дружбе предупреждаю…

Она сунула пакет с апельсинами в протянутую руку Тугарина и собралась по дружбе предупредить его, что она сейчас очень расстроится, но Тугарин бросил пакет на кровать – а потом оказалось, что она уже сидит у него на колене здоровой ноги, а его здоровая – совершенно каменная – рука прижимает ее к его перебинтованной – тоже совершенно каменной – груди. Как это получилось, она не поняла. Даже движения никакого не уловила. Просто что-то вроде мгновенного завихрения воздуха – и она уже замурована в каменной стене. Телепортация. Даже тот кислород, который вдохнула перед утоплением, не успела выдохнуть.- Ай, – сказала Ася, выдыхая кислород. Зачем утопленнику кислород?

– Ай, – сказал и доктор Ставрогин. – Больной, вы с ума сошли? После операции и суток не прошло, а вы тут такие цирковые номера показываете!

– Действительно, Илья, – тревожно сказал и один из экземпляров. – Ты все-таки поосторожнее бы… Девочка вон какая маленькая, а у тебя сила – как у танка. Еще поломаешь нечаянно.

– Мал золотник, да дорог… – Тугарин потерся колючей щекой об Асин висок и блаженно вздохнул. – Вы просто не в курсе, ребята… Ася Пална сама кого угодно поломать может… Или в кольцо согнуть… Ася Пална у нас колдунья… Асенька хорошая… Не трепыхайся, мне же больно… Ой, ну и жена у меня будет! Кошмар. Да, ребята, я же не предупредил! Знакомьтесь: Ася Пална – моя невеста.

– Ого! – в один голос сказали экземпляры. – Поздравляем.

– Ага, – растерянно сказал доктор Ставрогин. – А я прямо сразу так и подумал.

– Господин майор, – сурово сказала Ася. – Я вас по дружбе предупреждаю: если вы будете нарушать больничный режим, то я… то я тете Фаине все расскажу.

– Давай вместе все расскажем, – предложил Тугарин и опять потерся щекой о ее висок. – Прямо сейчас. А? Доктор, у вас там никакая важная аппаратура не работает? Один звонок с мобильника можно?

– И это сразу после операции! – Доктор Ставрогин сделал выражение лица типа «будет чего внукам рассказать» и вышел из палаты. Экземпляры вообще убрали с лиц всякое выражение и тоже вышли.

– Ты ведь на меня не обижаешься? – помолчав, спросил Тугарин. – Это я от радости… И дело сделали, и живой остался, и раны пустяковые, и ты пришла… Я мечтал, что придешь. Но вообще-то не надеялся. Нет, надеялся… Мечтал. И ты пришла. Вот я сразу дальше мечтать и стал… Ты сильно сердишься?

– Нет, сержусь не сильно. Я сильно боюсь, – призналась Ася. – Отпусти меня, пожалуйста. А то я даже пошевелиться не могу – вдруг тебе больно будет…

– А ты сразу не убежишь? – нерешительно спросил он. – Ты еще немножко со мной побудешь?

– Я еще долго побуду, – пообещала она. – Я же хочу в конце концов узнать… обо всем.

– А, ну да… – Тугарин заметно погрустнел, осторожно снял ее со своего колена – одной рукой! – и посадил рядом с собой. – Ты всегда должна знать обо всем, что происходит вокруг, я помню. Любопытный котенок… Да нет, я ничего… Имеешь право. В конце концов, ты нам действительно помогла. Я расскажу, что можно. Асенька… А я думал, что ты ко мне просто так пришла. То есть навестить. То есть увидеть хотела. Думала обо мне… Во дурак, да?

– Да, дурак, – согласилась Ася, встала и на всякий случай отошла подальше, к самому окну, даже за тумбочку зашла. – Я именно к тебе пришла. Просто так. То есть навестить, увидеть и апельсинов принести. Но за апельсинами, правда, Светка бегала… И ложись ты, наконец! Хватит уже чудеса выдержки показывать. Тебе это правда вредно, а мне… тоже вредно. Я все время думаю, что тебе больно. И поэтому ни о чем другом думать не могу.

– Да мне не очень-то и больно, – растерянно сказал он. – Вполне терпимо, да еще укол сделали. Чего ты так? Все нормально, не бойся. Но я лягу, если тебе спокойней будет. Все, ложусь уже, все. Ну, иди сюда, посиди рядом, а я тебе рассказывать буду. Ты лучше вопросы задавай, я же не знаю, что тебе интересно.

– Ладно, – согласилась она. – Вопрос первый: и вот с какой стати люди выбирают такую работу?

Глава 9

Отпуск получался трудоемкий. Каждый день, с утра проводив Соню и Митьку в школу, немножко повозившись с просыпающимися позже мелкими, немножко поделав всякие необходимые домашние дела, немножко позанимавшись садоводством и огородничеством, немножко перекусив, попутно немножко разговаривая с тетей Фаиной, Ася собиралась и ехала привычным маршрутом в больницу. Как на работу… Нет, не как на работу, а гораздо чаще. Работала она все-таки посменно, так что в отделение ездила не каждый день, после ночных дежурств у нее вообще два дня подряд свободные были. А сейчас свободных дней не было вообще. Ей это не нравилось. На отпуск у нее было запланировано много полезных дел. А успевала она делать мало. Кому ж это может понравиться?

Нет, не только поэтому ей все это не нравилось. В конце концов, у нее никогда не было столько времени, чтобы успеть все, что хочется, сделать. Но она всегда сама решала, что нужно делать, а что может спокойно подождать. А теперь она решала не сама. Или все-таки сама?

Зависимость – вот как это называется. С самого первого дня, с того дня, когда она пришла к Тугарину в больницу первый раз, с того дня, когда он принародно объявил ее своей невестой, даже не спросив ее мнения, даже не поставив ее в известность заранее, с того дня, когда на ее вопрос он неожиданно откровенно, серьезно и подробно стал рассказывать об извилистых путях, которые в конце концов привели его в это место в это время, – с того самого дня она ясно ощущала зависимость. От всего того, что он рассказывал. И от голоса, которым он все это рассказывал. И от того взгляда, которым он на нее при этом смотрел. И от его вечно колючей щеки, которой он иногда терся о ее висок… Не то чтобы иногда, но все-таки уже три раза. И один раз прижал к своей вечно колючей щеке ее руку. Тогда она мимоходом подумала: Гонсалес сделал то же самое, когда они после побега сидели и боялись, связанные этим страхом гораздо крепче, чем бывают связаны люди даже многолетним знакомством, общим делом или кровным родством. У Гонсалеса тогда была точно такая же колючая щека. Ну и что? Ну и ничего. В смысле – никакой зависимости. Когда через пару дней Плотников разрешил Гонсалесу более или менее свободное перемещение, люди Тугарина приехали и увезли его в Москву… Наверное, в Москву, потому что Гонсалес-пэр и приезжал за сыном вместе с ними, и уехал вместе с ними. После отъезда больного Гонсалеса Ася иногда думала о нем. Вернее – о его глазе. Слегка тревожилась. Действительно слегка – все-таки сам Плотников увезти разрешил, так что тревожиться особо не о чем было. Если только о том, не организует ли кто-нибудь пятое покушение на его жизнь. Но вот как раз об этом Ася почему-то совсем не думала. Во-первых, это не в ее компетенции. У нее совсем другая работа. В эту историю ее занесло случайно… А во-вторых, Тугарин сказал, что все уже кончилось, и кончилось хорошо. То есть для Гонсалеса все хорошо кончилось. Ну, хорошо – и хорошо. Можно порадоваться за человека, поздравить его родителей, выслушать их взволнованные благодарственные речи, на минутку с гордостью поверить, что и ты внесла свой посильный вклад в общее правое дело… А потом спокойно об этом забыть. Не то чтобы совсем забыть, а просто не думать об этом все время.