Собрание сочинений в 15 томах. Том 8 - Герберт Уэллс

Беатриса была в скромном коричневом платье и простой, но оригинальной широкополой шляпе и неожиданно показалась мне очень взрослой и разумной. Она помогла мачехе справиться с церемонией первого знакомства, внимательно разглядела тетю Сьюзен, затеяла осмотр дома, отвлекла таким образом обеих дам и тогда уже занялась мною.

— Мы не видались, — сказала она с легкой и вопросительно доверчивой улыбкой, — с тех самых пор, как…

— С самого Уоррена.

— Да, конечно, это было в Уоррене! — сказала она. — Я так хорошо все помню, только ваше имя забыла… Мне тогда было восемь.

Ее глаза улыбались и требовали, чтобы я вспомнил все до мелочи. Подняв глаза, я встретил ее взгляд и немножко растерялся, не зная, что сказать.

— Я с головой выдала вас тогда, — сказала она, задумчиво разглядывая меня. — А потом выдала и Арчи.

Она отвернулась от остальных и чуть понизила голос.

— Ему порядком досталось за то, что он лгал, — сказала она так, словно ей и сейчас приятно было вспомнить это. — А когда все кончилось, я пошла в вигвам. Вы не забыли наш вигвам?

— В Западном лесу?

— Да… и плакала там, наверно, потому, что была так виновата перед вами… Я и потом часто думала об этом.

Леди Оспри остановилась, поджидая нас.

— Дорогая моя, — сказала она падчерице. — Взгляни, какая прелестная галерея!

Потом посмотрела на меня в упор с откровенным недоумением: что это еще за птица?

— Многим очень нравится эта удобная лестница, — заметила тетя Сьюзен и пошла вперед.

Леди Оспри одной рукой подобрала подол платья, готовясь подняться на галерею, другой взялась за перила и, обернувшись, кинула Беатрисе многозначительный взгляд, да, весьма многозначительный. Прежде всего он, несомненно, говорил, что со мною следует вести себя поосмотрительнее, но сверх того он был и сам по себе полон значения. Я случайно перехватил в зеркале ответ Беатрисы: она сморщила носик, и на губах у нее промелькнула злобная усмешка. Румянец на щеках леди Оспри стал еще гуще, она просто онемела от негодования и стала подниматься вслед за тетей Сьюзен, всем своим видом показывая, что полностью снимает с себя ответственность за дальнейшее.

— Здесь мало света, но во всем чувствуется какое-то благородство, — громко сказала Беатриса, с невозмутимым спокойствием осматривая холл и, по-видимому, не торопясь догонять их. Она стояла ступенькой выше и глядела на меня и на старый холл немножко свысока.

Дождавшись, когда мачеха поднялась на галерею и уже ничего не могла слышать, она вдруг спросила:

— Но как вы здесь очутились?

— Здесь?

— Среди всего этого. — И широким, неторопливым жестом она обвела холл, и высокие окна, и залитую солнцем террасу перед домом. — Разве вы не сын экономки?

— Я пошел на риск. Мой дядя стал… крупным финансистом. Когда-то у него была маленькая аптека милях в двадцати от Блейдсовера, а теперь мы ворочаем делами, растем не по дням, а по часам — словом, вышли в тузы, в герои нашего времени.

— Понимаю, — сказала она, глядя на меня заинтересованным, оценивающим взглядом.

— А вы меня узнали? — спросил я.

— Почти сразу. Вы ведь тоже меня узнали, я видела. Только я не могла сообразить, кто вы, но знала, что мы уже встречались. А потом ведь там был Арчи, это помогло мне вспомнить.

— Я так рад, что мы опять встретились, — осмелился я сказать. — Я никогда не забывал вас.

— Да, то, что было в детстве, не забывается.

С минуту мы смотрели друг на друга без всякого смущения, очень довольные, что мы снова вместе. Трудно сказать, почему нас потянуло друг к другу. Так уж случилось. Мы нравились друг другу, и ни один из нас в этом не сомневался. С самого начала нам было легко и просто вдвоем.

— Ах, как живописно, как необыкновенно живописно! — донеслось до нас с галереи, и сразу же: — Беатриса!

— Я хочу знать о вас решительно все, — сказала она как-то особенно доверчиво, когда мы поднимались по витой лестнице.

Пока мы все четверо пили чай под сенью кедра на террасе, она расспрашивала меня о моих занятиях аэронавтикой. Тетя Сьюзен вставила словечко-другое о том, как я ухитрился сломать себе ребра. Леди Оспри, видимо, считала полеты самой неприличной и неуместной темой разговора — кощунственным вторжением в ангельские сферы.

— Это не полеты, — объяснил я. — Мы еще, в сущности, не летаем.

— И никогда не будете летать, — отрезала она. — Никогда.

— Что ж, — сказал я. — Каждый делает, что может.

Леди Оспри приподняла свою маленькую руку, затянутую в перчатку, фута на четыре над землей.

— Вот так, — сказала она. — Вот так. И не выше этого. — Щеки ее побагровели. — Не выше, — повторила она самым решительным тоном и отрывисто кашлянула.

— Благодарю вас, — сказала она, разделавшись то ли с девятым, то ли с десятым пирожным.

Беатриса громко рассмеялась, весело поглядывая на меня. Я расположился на траве, и, быть может, это и заставило леди Оспри смутно вспомнить об изгнании из рая.

— «Ты будешь ходить на чреве твоем, во все дня жизни твоей», — негромко и внушительно произнесла она.

После чего мы больше не говорили о воздухоплавании.

Беатриса сидела, забившись в кресло, и смотрела на меня так же испытующе, с тем же дерзким вызовом, как когда-то во время чаепития у моей матери. Просто удивительно, она ничуть не изменилась — маленькая принцесса моих блейдсоверских дней: все так же упрямы и непокорны вьющиеся волосы, и голос тот же, а казалось бы, все это должно было неузнаваемо измениться. Она по-прежнему была скорой на выдумку, опрометчивой и решительной.

Беатриса неожиданно поднялась.

— А что там, за террасой? — спросила она, и я тотчас оказался около нее.

И, конечно, объявил, что оттуда открывается необыкновенно красивый вид.

Она отошла в противоположный угол террасы, подальше от кедра, вспрыгнула на парапет и, очень довольная, уселась на замшелых камнях.

— А теперь рассказывайте о себе, — потребовала она. — Все, все расскажите. Мои знакомые мужчины такие тупицы! И все они делают одно и то же. Но как же вы-то здесь очутились? Все мои знакомые всегда здесь были. Не родись они тут, они бы никогда сюда носа не показали. Сочли бы, что это не по праву. Но вы одолели этот подъем.

— Если это можно назвать подъемом, — ответил я.

Она круто переменила тему разговора:

— Это… не знаю, поймете ли вы… это так интересно — опять встретиться с вами. Я помнила вас. Сама не знаю почему, но вот помнила. Вы всегда были действующим лицом в каждой сказке, которой я себя тешила. Но только вы были какой-то неуловимый, как тень, и такой неподатливый, упрямый… в костюме из магазина готового платья… Какой-нибудь лейборист, член парламента, второй Бредлаф или что-нибудь в этом роде. А вы… ну ни капельки не такой. И все же такой!

Она посмотрела на меня.

— Пришлось выдержать серьезную борьбу? Говорят, это неизбежно. А я не понимаю почему.

— Нет, — сказал я. — Меня занесло сюда случайно. И не было никакой борьбы. Разве только за то, чтоб остаться честным. И не я тут главная фигура. Мы с дядей придумали одно лекарство, и оно-то вознесло нас так высоко. Тут нет никакой заслуги! Но вы-то всегда обитали на этих высотах. Расскажите, что вы делали все эти годы.

— Одного мы так и не сделали. — Она задумалась на минуту.

— Что именно? — спросил я.

— Мы не произвели на свет маленького братца — наследника Блейдсовера, и его прибрали к рукам Филбрики. И теперь сдают его внаем! И мы с мачехой поселились в крохотном домишке, а свой тоже сдаем.

Беатриса мотнула головой, указывая куда-то в сторону.

— Ну, что ж, предположим, что это случайность. А все-таки вы здесь! А раз вы здесь, что вы намерены делать дальше? Вы еще молоды. Подумываете о парламенте? На днях я слышала, как про вас говорили. Я тогда еще не знала, что это вы. Говорили, что вам прямая дорога в парламент…

Она допытывалась о моих намерениях с живым и настойчивым любопытством. Совсем так же она много лет назад пыталась вообразить меня солдатом и найти мне место в мире. Она заставила меня яснее, чем когда-либо, почувствовать, что я не хозяин своей судьбы, а игрушка случая.

— Вот вы хотите построить летательный аппарат, — продолжала она. — А когда вы полетите, тогда что? Это будет машина для войны?..

Я рассказал ей кое-что о моих опытах. Она никогда не слыхала о машине, парящей в воздухе, пришла в восторг от одной мысли об этом и стала жадно расспрашивать. Она думала, что до сих пор все сводилось к фантастическим проектам, к машинам, которым не суждено летать. Поскольку это касалось Беатрисы, Пилчер и Лилиенталь погибли напрасно. Она просто не знала, что существовали на свете такие люди.

— Но ведь это опасно! — воскликнула она, осененная внезапной догадкой. — О, это так опасно!..