Хозяин Соколиного гребня - Кэтрин Коултер

– Чесса – дочь короля Ирландии, – сказал он. – Полагаю, это и тебя делает важной особой. Этот браслет очень идет тебе, Кири.

У воинов, пришедших с Кливом, был недовольный, понурый вид. Они явно завидовали ему, и Чесса знала, почему: они тосковали по своим собственным женам и детям. Наверное, они тоже выменяли свои товары на золотые и серебряные украшения, но пройдет еще много времени, прежде чем они смогут надеть их на своих жен.

Пройдет много времени, прежде чем они вернутся в Малверн.

– О-о, белые язычники!

Все мужчины обернулись и увидели старика, до того древнего, что ему явно следовало умереть еще лет двадцать назад. У него была длинная, неопрятная седая борода, свисающая едва ли не до пояса, и совершенно лысый череп. На старике было длинное черное одеяние, подпоясанное веревкой. Он широко улыбался, показывая беззубые десны.

– К нам сюда часто приезжают черные язычники, – сказал он, подойдя ближе, и Чесса подумала: “Вот идеальная пара для Альны”.

– Но долго они тут не задерживаются, – продолжал между тем седобородый старец. – Немного побудут в наших краях, а потом возвращаются к себе в Данло. Им не подходит наш климат.

– Чесса, о чем это он? – прошептала Кири, во все глаза глядя на старика.

– Понятия не имею. Клив, может, ты знаешь?

– Знаю. Белые язычники – это мы, викинги из Норвегии, а черными язычниками здесь называют датчан. Мы отличаемся от них тем, что, как правило, выше ростом и волосы у нас более светлые, ну и, конечно, мы куда честнее этих проклятых датчан.

Меррик улыбнулся старику.

– Я Меррик, владетель Малверна, что в Норвегии, – сказал он. – Мы здесь для того, чтобы вернуть домой одного нашего друга. Он покинул здешний край, когда был малым ребенком. Его семье принадлежит крепость Кинлох.

Старик вдруг съежился на глазах, даже морщины на его лице, казалось, стали глубже. Он, не мигая, уставился на Клива и попятился.

– Ох, чур меня, чур, – тихо проговорил он. – Ты.., ты один из них, один из тех демонов, которые умеют вызывать чудовище.

– Каких демонов? – спросила Чесса.

– Какое чудовище? – спросил Меррик. Старик дрожал всем телом, его узловатые руки нервно сжимались и разжимались.

– Он.., ну, тот, что владеет Кинлохом.., он называет себя Властелином ночи. Он суров и жесток, так же жесток, как те графы, что правят на Оркнейских островах. Он приказывает своим людям убивать и забирать Себе все, что им приглянется. Он демон, он служит злу, он хуже дьявола, который с каждым днем подбирается к нам все ближе. Мы не знаем, кто сильнее: христианский Бог или христианский дьявол, и не хотим узнавать, потому что это опасно. Но у нас тут есть свой собственный дьявол – твой родственник, этот проклятый Властелин ночи, Властелин зла. Уходи отсюда, уходи! Ты такой же, как он и его приспешники! Да, ты чудовище, такое же чудовище, как он. Теперь я это ясно вижу – достаточно один раз посмотреть на тебя, чтобы все понять.

– Весьма любопытно, – заметил Клив, глядя вслед старику, который удирал с проворством, удивительным для его преклонных лет. – Стало быть, я происхожу из семейки демонов и прихожусь сродни этому.., как его… Властелину ночи и зла. Такому же мерзкому, как христианский дьявол. Как видно, этому старичку не понравилось мое безобразное лицо. Честное слово, все это похоже на одну из историй, которые сочиняет Ларен. Кстати, где она?

– Скоро придет, – ответил Меррик. – Они с Эллером сейчас продают миски из мыльного камня. Хорошие миски, самые лучшие из тех, которыми тут торгуют. Их вырезала Сарла перед тем, как она.., э-э.., сошла с ума.

На это никто ничего не сказал.

Они покинули Инвернесс через несколько часов, задолго до того как стемнело, и поплыли по узкой реке Несс, разглядывая маленькие поселения, стоящие на ее берегах, и высматривая какую-нибудь укромную бухточку, где можно было бы провести ночь. Подходящая бухта отыскалась только в устье, там, где река впадала в озеро Лох-Несс. Оба корабля, военный и торговый, завели в узкий залив и вытащили на берег.

Вечером похолодало, а туман, так и не рассеявшийся с утра, стал еще плотнее, Ларен приготовила жаркое из оленины, восхитившее всех.

– Теперь я вспомнил, – сказал Клив, насаживая на нож кусок нежного оленьего мяса. – Вспомнил, что здесь всегда было полно оленей и еще кроликов и тетеревов. А в озере водится пропасть рыбы: тут тебе и лосось, и сельдь – так что в этих краях никто никогда не голодает, даже зимой все сыты, потому что здесь не бывает таких лютых морозов, как в Норвегии.

– В общем, тут край изобилия, – заключил Меррик, обращаясь к Кливу. – Но что ты скажешь об этом треклятом тумане? Сейчас не зима, а лето, и что же? Мы все дрожим от холода и чуть ли не стучим зубами.

Чесса, державшая на руках Кири, подсела ближе к костру.

– Клив, – сказала она, – расскажи нам о том человеке, который женился на твоей матери после того, как умер твой отец.

Клив невольно вздрогнул.

– Его звали Варрик. Знаешь, что я помню лучше всего? Холод. Мне было холодно всегда, даже когда я ложился возле очага. Все в доме ощущали этот холод. Холод, который исходил от него. Да, от него. Думаю, он был такой же “белый язычник”, как и ты, Меррик; хотя волосы у него были не белокурые, а темные. А моя мать была из народа далриада, который также называет себя скоттами. Я до сих пор ясно вижу этого человека – Варрика, как будто я все еще маленький мальчик и гляжу на него снизу вверх. Тогда он казался мне настоящим великаном – ведь сам я был от горшка два вершка, но я уже тогда твердо знал: он должен ненавидеть меня, потому что мы с моим старшим братом были законными наследниками Кинлоха. Я знал, что он хочет нашей смерти, хочет раз и навсегда покончить с нами и только выжидает удобного случая. Он наводил на меня ужас. Нет, он ни разу не ударил меня, не сделал мне больно. Он просто стоял и смотрел на меня сверху вниз, как будто разглядывал какую-то интересную зверушку. Он был высок, как большинство викингов, но очень худ. Я это помню, потому что как-то раз видел его голым в бане – у него можно было пересчитать все ребра. Тогда он был очень молод, не старше, чем я теперь. Как я уже говорил, волосы у него были темные, и он обычно не подбирал их, так что они свободно спадали на плечи, обрамляя лицо. А лицо у него было такое холодное, что и не передать. Он был холоден со всеми: с моей матерью, сестрами, но особенно – с моим старшим братом. Всем он внушал ужас, почему – не знаю. Помню, ему отчего-то нравилось брать меня на руки и поднимать высоко, прямо к своему лицу, а потом он начинал трясти меня – не так чтобы очень сильно, – и я съеживался от страха. Он смотрел на меня и улыбался, и от этого мне становилось еще страшнее. Часто он вдруг обнимал меня и прижимал к себе, и тогда я чувствовал такой ужас, что даже забывал дышать. Помню, он повторял мне, что я принадлежу ему, только ему и что я стану тем, чем захочет он. И что я должен хорошенько это запомнить и никогда не забывать.