Китайская империя. От Сына Неба до Мао Цзэдуна - Алексей Дельнов

Китайский корабль (XV в.)

В целом бюрократический аппарат был сохранен, управление осуществлялось с привлечением ученых из Академии Ханлинь. Выполняла свое предназначение система экзаменов: на государственную службу поступали в основном те, кто успешно их сдал. Но недоверчивое отношение к сословию шэньши становилось уже характерной чертой династии Мин – поэтому евнухи не только привлекались к делам как исполнители, но и уже дорывались до власти. Они шпионили за всеми госслужащими, а вскоре под их контролем оказалось такое зловещее ведомство, как «Восточный склад» – тайная полиция.

Мы уже говорили, что мало кто из этой категории граждан руководствовался в своей деятельности не своекорыстными мотивами, а благом отечества. Но суровый император держал их пока в установленных им рамках. Тем не менее, они часто были кстати – всегда под рукой. Отправиться со срочным заданием, посмотреть, что творится в казенных мастерских и на складах, разнюхать, кто чем дышит. Бюрократическая машина – она отлаженная, но не оперативная, с «китайскими церемониями». А эти – как «чиновники по особым поручениям». Евнухам же, выходцам из беднейших семей или инородцам, кроме как на милость повелителя, надеяться в этом злом мире было не на что. Их презирала (хоть и побаивалась) придворная знать, их ненавидели служилые умники – шэньши. Так что в их интересах было хранить верность господину.

По примеру своего великого отца Чжу Юаньчжана, Юн Лэ удосужился написать предназначенный для широкого прочтения трактат, в котором поучал, какими этическими нормами должны руководствоваться и государь, и его подданные, чтобы быть примерными конфуцианцами. По его инициативе немало было сделано для науки. Появились новые версии историй правления династий Поднебесной (при создании которых не упускалось из виду необходимость подчеркнуть лишний раз правомерность его собственного прихода к власти). Выдающимся событием стало составление огромной, содержащей 22 тысячи разделов антологии, получившей название «Великий сборник философии человеческой природы». Над ней трудилось более двух тысяч ученых, а в круг отраженных в ней знаний вошли классическая философия, история, ритуалы и этикет, военное дело, законодательство, медицина, драмы и даже сказки. Этот труд снискал большую популярность не только в Поднебесной, но и во многих окрестных странах, чем способствовал еще большему распространению китайской культуры.

Главную свою резиденцию Юн Лэ перенес из Нанкина в Пекин (который был переименован при этом в Бэйцзин, и носил это имя на протяжении нескольких веков, но мы будем употреблять привычное название славного города). Пекин в течение пятнадцати лет кардинальным образом перестраивался, чем неустанно занимались множество архитекторов и сотни тысяч рабочих, и принял тот прекрасный облик, который в значительной своей части сохранился и до наших дней.

Одним из величайших памятников мировой архитектуры и ландшафтного искусства (а также науки «ветров и вод» фэн-шуй) стала императорская резиденция – Запретный город. Этот огромный комплекс из десятков дворцов и парков поражает в первую очередь не размерами (китайцы к этому никогда не стремились), а глубоко органичным единением архитектуры и живой природы, тем воплощенным символизмом, который позволяет душе вознестись к первоосновам бытия – Пути Дао.

Пекин. Запретный город. Павильон Тайхэдянь с главным залом для государственных церемоний (XVI–XVII вв.)

В ту эпоху увеличилось в размерах и зажило более насыщенной жизнью немало городов. Следует выделить Нанкин, Ханчжоу, Сучжоу. Пекин и Нанкин, возможно, были уже городами-«миллионерами».

Появлялись и новые крупные центры, некоторые из которых далеко не сразу получили городской статус, а их жители не очень этого и добивались. В штатных городах бдительнее был надзор налогового ведомства, а ремесленников постоянно привлекали к работам на казенных предприятиях. Крупнейшие центры фарфорового производства, изделия которых славились и в Европе, долгое время существовали как населенные кустарями и торговцами поселки, стихийно возникшие и стихийно разросшиеся – число дворов во многих уже давно перевалило за тысячу. С другой стороны, появились предприятия, которые и по современным меркам можно отнести к крупному промышленному производству. В южной провинции Гуанси на 300 металлургических заводах было занято 50 тысяч рабочих. Появлялись ткацкие фабрики, выпускающие шелковые и хлопчатобумажные ткани, фабрики по производству бумаги и керамики. Крупное купечество – промышленники, торговцы и банкиры – стало оформляться во влиятельный социальный слой, «имеющий о себе понятие».

В деревне первая половина минской эпохи тоже была достаточно благополучной. Из Вьетнама были заимствованы более совершенные методы ирригации, появились новые культуры: арахис, сладкий картофель батат и другие. Но хозяйство становилось, говоря научным языком, все более трудоинтенсивным, а если проще – крестьянину приходилось проливать все больше пота на единицу площади. Во многих местностях мотыга вытесняла плуг: только так можно было обеспечить более тщательный уход и собрать более высокий урожай со своего надела. Без этого все возрастающему населению было не прокормиться – число ханьцев уже приближалось к 150 миллионам. При Юн Лэ был реконструирован Великий канал – в первую очередь для того, чтобы доставлять по нему больше риса в Пекин и окружающие его районы.

Но по самой своей сути такое направление развития сельского хозяйства могло давать прирост урожайности только до поры до времени – ведь семь потов из человека можно выжать только в поговорке, а возможностей и стимулов для совершенствования орудий труда и агротехники было маловато.

Во внешней политике Юн Лэ сразу же чуть было не пришлось расхлебывать кашу, заваренную его предшественниками – да такую крутую, что недолго было и подавиться.

Видно, не отойдя еще от радостного возбуждения при мысли о том, что их недавно освободившееся отечество – опять самая могучая и самая культурная в мире Поднебесная, они оба отправили по посольству в Самарканд, к очередному монгольскому (западномонгольскому) завоевателю полусвета «железному хромцу» Тимуру (Тамерлану). Дипломаты везли с собой очень легкомысленные грамоты, в которых ему – повелителю всей Центральной Азии, Афганистана, Ирана, Закавказья; тому, чьи войска захватили Дамаск, заходили в Индию, Междуречье, Малую Азию, на юг России, – предписывалось выразить чувство глубокого почтения к китайскому императору и приступить к выплате дани.

Послы за такую наглость поплатились головами, а Тимур приступил к подготовке еще одного большого похода. Он решил для себя, что так дешево, как в прошлый раз (при Юань), китайцы не отделаются. А кто уцелеет, будет обращен в ислам. Как бы обернулось все на самом деле – можно только строить предположения, потому что в 1405 г. «железный хромец» неожиданно скончался, а его наследники принялись делить то, что есть, а не думать о новых приобретениях.

Кстати, о дани. Ханьские правители, как мы помним, в отличие от владык прочих восточных супердержав, не видели в ней источник обогащения. Совсем даже напротив. Приняв подношение как свидетельство своего сюзеренитета и высокого престижа, императоры одаривали почтительного вассала в куда большем размере. Так что находилось немало прохиндеев международного пошиба, которые приводили в Пекин караван и выдавали его за якобы посланный Сыну Неба их повелителем – и грузили на своих верблюдов такую ответную милость, что ни в жизнь бы не выручили столько честной торговлей. Видимо, что-то заподозрив, китайское правительство стало квотировать изъявления покорности: от такого-то царства-государства не более, чем столько-то караванов в год.

Нечто подобное наблюдаем и в тех грандиозных морских экспедициях, которые отправляли Юн Лэ и его преемники в дальние, очень дальние и совсем неведомые страны. В период с 1405 по 1433 гг. их было снаряжено семь, и все возглавлял отважный адмирал евнух Чжэн Хэ, мусульманин по вероисповеданию. Строились и снаряжались огромные – длиной в полтораста метров, многопалубные, девятимачтовые океанские корабли. На корабли эскадры, насчитывающей многие десятки вымпелов, погружались до 30 тысяч человек экипажа, солдат, обслуживающего персонала и ученых. Мореплаватели побывали в странах Индокитая, Малайе, на Филиппинах, Суматре, Яве. Затем их путь лежал к берегам Индии, Шри-Ланки, к Персидскому заливу. Достигли даже побережья Восточной Африки.

Практические результаты? Собственно, изначальной целью в далеком 1405 г. ставилось сколотить коалицию против Тимура – хотя, думается, для этого надо было скорее скакать, а не плыть. Если же отбросить этот заведомо нереализуемый и бесполезный дипломатический прожект: были составлены интереснейшие научные отчеты, захвачено и доставлено для разбирательства в Поднебесную несколько мелких правителей (видно, с кем-то были старые счеты, а кто-то не выразил должной радости по поводу прибытия делегации). На тех же кораблях прибыли посольства не менее чем от 18 стран для засвидетельствования почтения и с дарами – среди которых были страусы, зебры и нечто вообще невообразимое – жираф (русский анекдот восемнадцатого века: «Такой не бывает» – сказал старый армянин, увидев жирафа).