Дело Романовых, или Расстрел, которого не было - А. Саммерс

Этот потрясающий рассказ о расстреле царя и вывозе его родных живыми был прислан корреспондентом «Нью-Йорк тайме» Карлом Аккерманом из Екатеринбурга в середине декабря 1918 года, когда большинство людей уже потеряло надежду на спасение Романовых. Его сообщение стало одним из главных документов, бросающих тень сомнения на само событие расстрела в Доме Ипатьева.

Мы приводим этот рассказ — с неправильной пунктуацией — так как это было приведено в оригинале, напечатанном Аккерманом на портативной пишущей машинке в вагоне поезда Союзнических вооруженных сил, остановившемся на Екатеринбургской станции.

Мы нашли эту запись, сделанную на пожелтевшем листе писчей бумаги в изодранной папке среди бумаг Аккермана в Библиотеке Конгресса в Соединенных Штатах. Карл Аккерман не сомневался, что в его руках сенсация. Он три дня потратил, передавая текст в Нью-Йорк, затратив на это астрономическую сумму, даже по нынешним временам, в 6000 $.

Он писал своей жене: «В Екатеринбурге ко мне в руки попала рукопись, содержавшая 3000 слов, рассказывающая о последних днях царя и его расстрел большевиками. Это изумительная история, одна из самых лучших историй, которые попадали ко мне в руки».

Каждый иногда делает ошибки, но здесь был журналист международного класса, сообщавший историю, значение которой выходит даже за рамки одной из самых уважаемых газет. Даже более, Аккерман был личным другом и доверенным лицом советника по иностранным делам президента Вильсона в 1918 году, полковника Хауза. По словам Генри Киссинджера, полковник Хауз переписывался с Аккерманом и ценил его достаточно высоко, чтобы поручить ему посылать политические сообщения о происходящем в Европе, которые потом шифровкой посылались в Белый Дом.

У Аккермана не было никакой необходимости придумывать сенсационную историю, чтобы повысить свою репутацию, как журналиста, а при его контактах он не мог позволить выставлять себя полным дураком. Он настолько верил документам Домнина, что использовал их безоговорочно в своей книге о поездках по Сибири.

Первая часть полной рукописи Домнина, сохранившаяся в бумагах Аккермана, рассказывает о последних днях в Доме Ипатьева, включая и 15 июля. За день до того, как его расстреляли, царя увезли из Дома Ипатьева в дом, занимаемый областным Советом, для поспешного суда. Там ему сказали, что раскрыт новый заговор по его спасению, организованный белогвардейским казачьим генералом Дутовым; сам царь обвинялся в том, что он тайно переписывался с генералом Догертом, и ввиду этого, а также предстоящей эвакуации Екатеринбурга, он должен быть казнен.

Вот последняя часть рукописи, взятая из оригинального неотредактированного английского перевода в его личных документах: «Позже было доказано, что никто, кроме жены и его возлюбленного сына, не был допущен попрощаться с бывшим царем. Николай Александрович, его жена и сын оставались вместе, пока не появились еще пять красноармейцев с председателем Совета и двумя другими членами Совета, рабочими.

«Наденьте ваше пальто!» — решительно скомандовал председатель Совета. Николай Александрович, не потерявший самообладания, начал одеваться, поцеловал жену, сына, лакея, еще раз перекрестил их, а затем, обратившись к пришедшим за ним, громким голосом сказал: «Теперь я в вашем распоряжении…»

Николая Александровича забрали, никто не знал куда, и он был расстрелян ночью 15 июля группой красноармейцев, состоявшей из двадцати человек. Перед рассветом председатель Совета снова вошел в комнату, где содержался Николай Александрович, с ним были красноармейцы, доктор и комиссар охраны. Доктор оказал помощь Александре Федоровне и Алексею Романову. Затем председатель Совета спросил доктора: «Можно ли их, наконец, забрать?» — «Да».

«Гражданка Александра Федоровна Романова и Алексей Романов, готовьтесь, вы будете отправлены отсюда. Вам позволят взять только наиболее необходимые вещи, не более чем тридцать или сорок фунтов», — сказал председатель. Стараясь взять себя в руки, но пошатываясь из стороны в сторону, мать и сын вскоре были готовы.

Председатель не разрешил им попрощаться с их любимыми, только торопил их все время… Александра Федоровна и Алексей Николаевич сразу же были увезены в автомобиле. Неизвестно куда».

Окончание рассказа «Домнина» исчезло в атмосфере беспорядка и паники, которая возникла в городе, когда большевики эвакуировались из Екатеринбурга. Рассказ Домнина не стал «историческим документом», как ожидал Аккерман: он забыл, что расследование «дела Романовых» уже сосредоточилось на проверке версии расстрела всей царской семьи. Документ мог бы рассматриваться как правдоподобный, если бы не одно, очень мешающее этому верить, несоответствие. Не было никого с такой фамилией среди прислуги императорского семейства, и никто из прислуги не пережил расстрел в Доме Ипатьева.

Единственный человек, который мог бы быть Парфеном Домниным — это камердинер императора Терентий Чемодуров. Хотя Чемодуров действительно был привезен в Екатеринбург вместе с Романовыми, в конце мая он заболел, и был удален из Дома Ипатьева в местную тюремную больницу. Там, по словам французского учителя Жильяра, «о нем забыли, и он таким образом избежал смерти». Но если камердинер находился в тюремной больнице, он никак не мог быть свидетелем событий в Доме Ипатьева 15–16 июля. А больше никто из прислуги не подходит под описание «Домнина» Аккермана.

Настоящий камердинер родился в Курской области, в то время как «Домнин», описанный в «Нью-Йорк тайме», родился в Костромской, в деревне, которая называлась «Домнино». С другой стороны, есть и какие-то признаки сходства между этими двумя камердинерами. Обоим, по их словам, было около шестидесяти, оба говорили, что они долгое время служили во дворце царя. И есть одна крошечная зацепка, чтобы предположить, что, возможно, речь идет об одном и том же человеке.

В статье, помещенной в «Нью-Йорк тайме», приведено только имя без отчества. Но, в рукописи Домнина приведено отчество не как упомянутое ранее «Алексеевич», а как «Иванович» которое действительно было отчеством реального камердинера Чемодурова. Может быть, пытаясь скрыть личность свидетеля, он забыл в одном месте изменить отечество. Это обычная практика журналистов, используемая 50 лет назад — для того, чтобы защитить анонимность свидетеля, используется псевдоним.

Если имя «Домнин» использовалось для того, чтобы скрыть имя реального камердинера, то это замечательно вписывается в реальные факты. Чемодуров также заявлял категорически, что царица и ее дети покинули Екатеринбург живыми. Полковник Кобылинский, офицер, который организовывал охрану и занимался хозяйством в Тобольске, встретив слугу царя после занятия Екатеринбурга чехами, рассказал: «…Чемодуров не думал, что семья царя была убита. Он сказал, что Боткин, Демидова и Трупп были убиты, а семья эвакуирована; он сказал мне, что убивая всех этих людей, солдаты симулировали убийство царской семьи, а хозяева дома были удалены». Ту же самую историю Чемодуров рассказал двум другим свидетелям. Гиббс был поставлен в тупик восклицанием старого камердинера: «Слава Богу, дети живы!»

Но даже более чем через месяц после того, как он собственными глазами увидел подвальную комнату и зловещие свидетельства в лесу, Чемодуров не изменил своего мнения. В Тюмени он встретил Жильяра, и его первые слова были: «Слава Богу, император, ее величество и дети живы, остальные убиты… Он сказал мне, что всех переодели в солдатскую форму и увезли».

Те, кто встречал Чемодурова в это время, решили, что его слова — последствие болезни, и что вся эта история была выдумана убитым горем стариком. Соколов целиком опустил его свидетельство. Человек, прослуживший всего несколько недель, вряд ли мог придумать все это.

Но даже если кто-то и задумался над его рассказом, то, как мог Чемодуров/Домнин рассказывать о последних часах жизни императорской семьи, если он находился в это время в тюремной больнице? Возможно, он был освобожден и возвратился в Дом Ипатьева незадолго до конца. Но если так, то почему большевики не убили его, как они убили других слуг? Рассказ настолько отличается от общепринятой версии о судьбе Романовых, что к нему следует отнестись с большой осторожностью.

Можно было бы подозревать, что опытному журналисту Аккерману всучили «утку». Но подтверждение его истории было получено из совсем другого источника — главы вооруженных сил, офицера американского Экспедиционного корпуса в России. Из письма Аккермана следует, что, направляясь в Екатеринбург, он ехал в одном вагоне с «майором Слаутером, американским военным атташе, работавшем с чехами и американским консулом Екатеринбурга Палмером». Записи в военных отчетах, показывают, что это был майор Гомер Слаутер, который находился во Владивостоке в качестве военного атташе весной 1918 года. Позже он стал связующим звеном и офицером разведки, прикрепленным к чешскому военному штабу на Уральском фронте.