42-я параллель - Джон Пассос

Когда она пришла домой, Элиза Тингли сказала, что к ней заходил какой-то мужчина.

– Довольно неотесанный малый, не хотел сказать фамилии, только велел передать, что был Джо и еще раз зайдет.

Джейни чувствовала на себе вопросительный взгляд Элизы.

– Это, должно быть, мой брат Джо… Он… он моряк… служит в торговом флоте…

К Тингли пришли знакомые, составилось две партии в бридж, и они очень хорошо проводили вечер, как вдруг зазвонил телефон – оказалось, что это Джо. Джейни чувствовала, как краснеет, разговаривая с ним. Она не могла позвать его к себе, и все же ей хотелось с ним повидаться. Партнеры кричали, что она задерживает игру. Он казал, что только что приехал и хотел передать ей кое-какие подарки, что он пошел прямо во «Флетбуш» и что хозяева сказали ему, что она живет теперь в Челси и что он говорит из сигарной лавки на углу Восьмой авеню. Партнеры кричали, что она задерживает игру. Неожиданно для себя она сказала, что очень занята срочной работой и не зайдет ли он за нею завтра в пять прямо в ее контору. Она еще раз спросила его, как дела, и он сказал: "Ничего», но голос его прозвучал разочарованно. Когда она вернулась к столу, все стали дразнить ее кавалером, она смеялась и краснела, но внутренне презирала себя за то, что не велела ему прийти сейчас же. На другой день вечером шел снег. В пять часов, выйдя из переполненного до отказа лифта, она стала жадно искать его глазами по всему вестибюлю. Джо не было. Прощаясь с Глэдис, она увидела его сквозь стеклянную дверь. Он стоял на улице, глубоко засунув руки в карманы синей двубортной куртки. Крупные хлопья снега кружились вокруг его осунувшегося красного, обветренного лица.

– Хелло, Джо, – сказала она.

– Хелло, Джейни…

– Когда ты приехал?

– Да несколько дней назад.

– Ну, Джо, как себя чувствуешь?

– Голова трещит сегодня… Вчера вечером здорово накачался.

– Джо, мне очень жаль, что вчера так вышло, но, понимаешь, там было так много народу, а мне хотелось по– видать тебя с глазу на глаз, поговорить как следует.

Джо буркнул:

– Ладно, Джейни… Ты такая нарядная. Если бы кто-нибудь из парней увидал меня с тобой, верно, подумал бы: ишь какую, черт, подцепил птичку.

Джейни стало не по себе. На Джо были тяжелые рабочие башмаки, на штанине брызги серой краски. Под мышкой у него был пакет, завернутый в газету.

– Пойдем куда-нибудь поесть… Жаль, что я не больно шикарен. Мы, понимаешь, растеряли все пожитки, когда наскочили на подводную лодку.

– Неужели вас снова взорвали? Джо засмеялся.

– А как же, у самого Кейп-Рэйс. Да. Это вот жизнь… Второй уже раз с рук сходит… Третий еще туда-сюда, а потом крышка… Но я привез тебе шаль, как полагается, честное слово, привез… А знаешь, где мы поужинаем? Ужинать будем у «Лучоу»…

– А на Четырнадцатой стрит не слишком?…

– Не беспокойся, там отдельный зал для дам… Да что ты, Джейни, неужели ты думаешь, что я поведу тебя куда не следует?…

Когда они пересекали Юнион-сквер, им повстречался какой-то жалкого вида юноша в красном свитере, он окликнул:

– Эй, Джо!..

Джо на минуту отстал от Джейни, и они о чем-то пошептались с юношей. Потом Джо сунул ему в руку несколько бумажек, крикнул:

– Пока, Текс! – и побежал догонять Джейни, которая шла, не оборачиваясь и чувствуя себя неловко. Она не любила ходить по 14-й стрит после наступления темноты.

– Кто это, Джо?

– Да матрос один… Встречал его в Новом Орлеане… Я зову его Текс, хоть не знаю, как его настоящее имя. Он, как видно, засел тут на мели.

– А ты был в Новом Орлеане? Джо кивнул:

– Шли оттуда на купце «Генри Бороу Родней» с грузом черной патоки… «Боров на дне» по-нашему… да он и лежит теперь на дне, на дне Большой Банки.

Когда они вошли в ресторан, метрдотель пристально посмотрел на них и указал им столик в самом углу задней комнатки. Джо заказал полный обед и пива, но так как Джейни не любила пива, он выпил и ее порцию. Когда Джейни рассказала ему все семейные новости, и как она довольна своей работой, и что на Рождество ожидает прибавки, и как рада, что живет у Тингли, которые так с ней милы, собственно, больше не о чем было и говорить. Джо взял билеты в «Ипподром», но до начала оставалась масса времени. Они молча сидели за кофе, и Джо попыхивал сигарой. Наконец Джейни заговорила о том, какая скверная стоит погода, и как должно быть ужасно бедным солдатикам в окопах, и какие эти гунны варвары, и про «Лузитанию», и о том, как нелеп план Форда о корабле мира[170]. Джо засмеялся каким-то новым для него, отрывистым смехом и сказал:

– Пожалей уж кстати и бедных моряков, болтающихся по морю в такую ночку. – Потом он вышел купить свежую сигару.

Джейни думала, как нехорошо, что он бреет затылок и шея у него такая красная и вся в морщинках, и она по думала, какую, должно быть, тяжелую жизнь он ведет, и, когда он вернулся, она спросила его, почему он не перейдет на другую работу.

– На какую это? В доках, что ли? Оно, положим, в доках ребята загребают монету, но только, черт побери. Джейни, я все-таки предпочитаю шататься по свету. Все-таки новые ощущения, как сказал один парень, взлетая на воздух.

– Да нет, вот у нас в конторе служит много молодых людей, которые в подметки тебе не годятся, и все они на спокойной, чистой работе… и у них есть будущее…

– Ну, мое будущее все позади… – со смехом сказал Джо. – Могу вот еще отправиться в Перт-Амбой служить на пороховом заводе, только, видишь ли, предпочитаю взлетать на свежем воздухе.

Джейни опять заговорила о войне и о том, как бы она хотела, чтобы Америка вступилась за спасение цивилизации и за маленькую, беспомощную Бельгию.

– Будет тебе чушь молоть, Джейни, – сказал Джо и широким жестом своей большой красной руки словно разрубил воздух над скатертью. – Ровно ничего вы здесь не понимаете… Вся эта проклятая война – гнусность от начала до конца. Почему, скажи ты мне, не нападают лодки на суда Французской линии? А очень просто. Потому что лягушатники столковались с колбасниками, что если, мол, колбасники оставят в покое их пароходы, то они не будут бомбардировать с воздуха германские фабрики в тылу. Вот и надо нам сидеть смирно и продавать им снаряды и ждать, покуда они друг друга разнесут в щепы. А эти голубчики в Бордо, в Тулузе, в Марселе гребут полны карманы золота, когда их же собственные сыновья тысячами дохнут на фронте… И у цинготников то же самое… Верь мне, Джейни, эта чертова война – такая же мерзость, как и все остальное.

Джейни заплакала.

– Ну неужели ты не можешь не браниться и не чертыхаться на каждом шагу?

– Прости, сестренка, – смиренно сказал Джо, – но что я такое – просто бродяга, а бродяге это как раз и пристало, только не надо ему связываться с такой щеголихой, как ты.

– Да нет, ты меня вовсе не так понял, – вытирая слезы, сказала Джейни.

– Ну полно. А про шаль-то я и позабыл.

Он развязал бумажный сверток и тряхнул его. На стол выпали две испанские шали: одна черного кружева, другая зеленого шелка с вышитыми большими цветами.

– О, Джо, зачем же мне обе… Ты оставь одну для своей подружки.

– Ну, девушкам, с которыми я знаюсь, такие вещи не к лицу… я их тебе купил, Джейни.

Джейни подумала, что шали действительно очень хороши, и решила, что одну из них она подарит Элизе Тингли.

Они пошли в «Ипподром», нотам было не очень весело. Джейни не любила такие зрелища, а Джо совсем засыпал. Когда они вышли из театра, было холодно. Жесткий, колкий снег крутил по Шестой авеню, почти скрывая эстакаду надземки. Джо довез ее до дому на такси и оставил у дверей, отрывисто буркнув: «Пока, Джейни!» Она с минуту стояла с ключом в руке у дверей, глядя, как он, сгорбившись и вразвалку, шагал по направлению к 10-й стрит и пристаням.

В эту зиму Пятая авеню каждый день была разукрашена флагами. Каждый день за завтраком Джейни жадно читала газеты, в конторе только и было разговору, что о германских шпионах, о подводных лодках, о зверствах и пропаганде. Однажды утром Дж. Уорда посетила французская военная миссия, красивые бледные офицеры в красных галифе и синих мундирах, увешанных орденами. Самый молодой из них был на костылях. Все они были тяжело ранены на фронте. Когда они ушли, Джейни и Глэдис едва не поссорились, потому что Глэдис заявила, что офицеры просто бездельники и что лучше бы составили миссию из солдат. Джейни уже подумывала, не сказать ли ей Дж. Уорду про германофильство Глэдис: может быть, это ее долг перед родиной. А вдруг Комптоны шпионы, недаром они жили под вымышленным именем. Бенни был социалист или еще хуже, она знала это. И она решила быть настороже.

В тот же день в контору пришел Дж. Г. Берроу. Джейни весь день провела в кабинете Уорда. Они обсуждали позицию президента Вильсона и нейтралитет, и положение на фондовой бирже, и отсрочку с вручением ноты по поводу «Лузитании». Дж. Г. Берроу был принят президентом. Он был членом комитета, организованного для посредничества между железнодорожными компаниями; и Братствами, угрожавшими стачкой. Джейни он понравился гораздо больше, чем во время поездки по Мексике, и, когда он, уходя, встретил ее в вестибюле, она охотно разговорилась с ним, и, когда он предложил ей пообедать вместе, она согласилась, чувствуя себя при этом чертовски задорной.