Современный кубинский детектив - Луис Рохелио Ногерас

Уго сказал, что они похожи на двух глупых наседок: вместо того чтобы держаться друг за дружку и соблюдать спокойствие, они ссорятся. А вот ему действительно нечего бояться, он очень скоро развяжется с этим делом.

Кармен заявила, что обеспокоена тем, как у нее будет дальше с работой у Александра; она не знает, каково сейчас его положение и не повредит ли ей случившееся.

Исмаэль возразил, что все они сейчас в одинаковом положении. Всем им была нужна живая Беттина, но коль скоро она мертва, их виды на будущее весьма туманны. Ее убийство на руку только самому убийце и его сообщнику.

Джонни спросил, что дает ему основание считать, будто в преступлении участвовали двое.

Исмаэль ответил, что почти всегда у убийц бывают сообщники, поэтому он и говорит о двоих, но это лучше сможет объяснить Мигель, который подробнее знаком с такими делами.

Мигель подтвердил: вполне возможно, что убийца был не один, хотя все зависит от обстоятельств, и, не зная мотивов, трудно определить, кому понадобилось убрать Беттину. «Или, быть может, — тут он посмотрел на Уго и Джонни, — вам надоело делить ее?» — «Заткнись!» — взорвался Уго. «В таком случае ее должен был убить Александр, вот подозреваемый номер один. — И со смехом добавил: — Он-то понес наибольший урон!»

Лиана

Я только что закончила свое первое донесение. Мне все еще не верится, что я смогла это сделать. Пока я шла от дома до Лефевров, меня била нервная дрожь. Делия ни за что не должна заметить, что я теперь по-новому ставлю вопросы.

Испытываешь странное чувство, когда говоришь с определенным умыслом. Для меня все это так непривычно. До сих пор я общалась с людьми свободно, раскованно, без заранее обдуманного плана, не стараясь поточнее взвешивать фразы, не стараясь запоминать каждое слово.

И, возвращаясь, я мысленно повторяла весь наш разговор. А вдруг я что-нибудь забуду? У меня не было привычки запоминать. Я шагала очень быстро, мне хотелось отойти подальше и сделать первые заметки, но я боялась привлечь внимание, если примусь писать, стоя прямо посредине тротуара.

А когда уже у себя дома я села за свое сообщение, оно вдруг показалось мне чудовищно глупым. Я же ничего особенного не узнала! Мне стало нехорошо. Я порвала начатые листки и решила сообщить тебе, что ничего не сумела сделать. Но ты сам позвонил, сказал, чтобы я перестала волноваться и постаралась записать хотя бы отдельные фразы. Я снова взялась за перо.

Было как-то не по себе оттого, что приходится сообщать о тех, кого я считала своими друзьями, кому полностью доверяла... Но я вспомнила наш с тобой разговор и стала писать.

Я кончила, остается только поставить мое новое имя. И тут меня охватывает не изведанное ранее чувство.. Именно в тот момент, когда подписывалась, я поняла, что сделала решающий шаг в своей жизни. Лиана. Звучит красиво. Я долго, словно первому ребенку, выбирала себе имя. Мне хотелось, чтобы оно было коротким и легким. Наконец я остановилась на имени дочери своей подруги. Она об этом никогда не узнает.

Лиана только что ушла. Ее первое донесение не назовешь удачным. Но по-другому быть не могло. Бедняжка и так покрылась испариной, переступая порог. Это всегда случается с теми, кто приходит на первую встречу. Из машины я видел, как Лиана пересекла улицу. Она несколько раз посмотрела в одну сторону, в другую, миновала дом, где я должен был ее ждать, даже не взглянув на дверь.

Потом поднялась двумя кварталами выше. Когда Лиана повернула обратно, я направился к подъезду и вошел.

Лишь минут через восемь она постучала. По лицу ее было видно, как она волнуется. Я улыбнулся ей. Она справилась с первым заданием, а этот шаг особенно труден для таких, как Лиана, — их постоянно раздирают противоречивые чувства.

— Добрый вечер, Лиана.

Я впервые назвал ее этим именем, а настоящего никогда больше не произнесу.

5

Худощавая женщина погасила сигарету. Взяла сумочку, встала и наклонилась к тем, кто сидел за столом.

— Пойду сделаю пи-пи. Сейчас вернусь.

Она обогнула стол, пошла по длинному широкому коридору и у двери туалета обернулась. Коридор был пуст. Тогда она быстро вошла в телефонную будку и набрала номер. Слушая звучавшие в трубке гудки, выглянула наружу. Никого.

Ей ответили.

Вот не подумала бы, что способна произвести обыск в чужом доме. Когда он передал мне это задание, моим первым побуждением было отказаться. Но он даже не стал слушать мои сбивчивые возражения, а просто назначил встречу в кинотеатре «Ривьера» и назвал место, где я должна сидеть. В этот час народу в кино почти не было. Я догадалась о его присутствии, лишь когда он попросил разрешения пройти. Он оперся на ручку кресла, где лежала моя рука, и я почувствовала в ней ключ. А он прошел дальше и сел через несколько рядов. На меня он не обращал никакого внимания, хотя я продолжала на него смотреть. Через несколько минут я покинула зал.

Даже в автобусе я все еще сомневалась, что смогу это сделать, а сойдя на остановке, совсем растерялась. Я побрела по улице, где жили Лефевры, то замедляя, то ускоряя шаги. Я не знала, подождать ли, пока пройдут люди, оказавшиеся рядом со мной, или смешаться с ними.

Когда я вошла в садик, сердце, казалось, было готово выскочить из груди... Затаив дыхание, я вставила ключ в замок. А что, если кто-нибудь случайно окажется дома? Он сказал мне, что приняты все меры, что никого не будет, — ну а вдруг произойдет что-нибудь непредвиденное? Ведь и я сама иногда возвращаюсь в неурочное время — захочется вдруг побыть дома. Я прикрыла за собой дверь. В доме стояла мертвая тишина, все окна и двери заперты, даже боковое окно на лестнице.

Сердце по-прежнему колотилось. Я решила было обойти весь дом и увериться, что он действительно пуст, но, направляясь к гостиной, отбросила эту мысль. Слишком много времени пришлось бы потерять, а оно мне так дорого. Нельзя задерживаться ни одной лишней минуты. Наверняка без меня все проверили.

По лестнице я поднялась на второй этаж, прошла по маленькому коридору и оказалась у дверей Беттининой студии, расположенной в некоем подобии башенки.

Мне хорошо знакома эта комната, похожая на стеклянный фонарь. Вот книги Беттины на французском и испанском: произведения классиков, которые она иногда читала вечерами; ее гордость — книги по искусству; поваренные, куда она частенько заглядывала, чтобы приготовить нам какой-нибудь сюрприз; брошюры о народном ткачестве, о том, как обставить дом, полицейские и шпионские романы, от которых она была без ума...

И повсюду — керамика Беттины: сосуды, пепельницы, статуэтки. Я их потрогала. Мне вдруг показалось, что Беттина здесь, в этой комнате, которую называла «мои апартаменты». Это напыщенное выражение, наверное вычитанное в каком-то романе, приятно щекотало ее тщеславие.

На софе валялись модные журналы. Магнитофон, проигрыватель, карта Кубы, которую она изучала с таким тщанием, будто готовилась к экзамену по географии. Я вспомнила, как она любила ошарашивать нас вопросом: «Так вы не знаете, где находится?..» — и произносила одно из тех названий, что на картах печатают самым мелким шрифтом. А вот и ее кораллы.

Тут я вспомнила, что нахожусь в этой комнате с определенной целью, принялась лихорадочно искать кассету, о которой упомянула Делия. На магнитофоне ее не было. У меня перехватило дыхание при мысли, что придется прослушать все записи, пока я не найду нужную.

Было душно, и захотелось открыть окно, но я понимала, что это было бы безрассудством. Потом захотелось курить, я подавила и это желание, боясь забыть где-нибудь окурок. Я все переворачивала вверх дном, но старалась затем положить вещи на старое место. Мне начало казаться, что более опытному сотруднику было бы легче справиться с этой работой, и уж совсем неубедительно для меня звучали сейчас доводы насчет того, что мое появление не удивит соседей и поэтому должна пойти именно я, и никто другой.

Порой мне казалось, кто-то поднимается по лестнице, сердце мое замирало, но я продолжала искать. Наконец поверх разбросанных эскизов я заметила кассету и, до предела приглушив звук, поставила ее на магнитофон. Слава богу! Это она или, во всяком случае, что-то похожее.

Потом мне пришло в голову проверить ящики письменного стола. Они были отперты. В среднем лежала толстая пачка фотографий: Беттина, Уго, Джонни, дети, на большом снимке вся семья... рука у меня дрогнула.

Мои пальцы держали давно забытую фотографию. Мы с Беттиной улыбаемся на ней. И тут у меня появилось чувство, будто я надругалась над чем-то святым для Беттины. Припомнился тот день, когда мы сфотографировались: однажды в субботу на пляже в Хибакоа. Беттина только что выучила слово «щепетильный» и ежеминутно повторяла его, чтобы лучше усвоить. У нее это выходило очень мило.