Своя дорога - Галина Ли

Я прокашлялся, привлекая к себе внимание, приложил руку к сердцу, слегка поклонился и сказал:

– Уважаемые, не подскажете, где можно купить большую лодку?

Женщина тоненько вскрикнула и упала на дно плоскодонки, а вот гребец не испугался, перестал работать веслом и развернул суденышко к берегу носом.

Парочка долго нас рассматривала, перекидываясь короткими фразами, видно, решала, что делать, а потом мужчина ткнул пальцем вниз по течению и сказал:

– Тетонго! Тетонго!

Я не знал, что означает слово «тетонго», но решил последовать указанию рыбака.

Идти пришлось долго, около часа. Узкая тропа, усеянная козьими катышками, вывела к поляне, застланной толстым слоем срубленного тростника. Там нас уже поджидали.

Маленький, мне по подбородок, мужчина стоял у тропы, рассматривая чужаков блестящими, словно надкрылья черных жуков, глазами. В руках он сжимал короткое копье с кремниевым наконечником.

На первый взгляд рядом больше никого не было, но здравый смысл и нажитый опыт подсказывали, что в густых зарослях наверняка спрятались с десяток воинов: копейщиков или лучников, а может, и тех и других.

Как добрый гость, я заговорил первым, поздоровался и повторил просьбу о продаже лодки.

Мужчина тут же широко улыбнулся:

– Лодки нет. Делать надо. Пойдем! Я зовут Лаод.

Надо же, не ожидал услышать так далеко от дома язык Наорга. Хотя чему удивляться? Сплав по реке – самый быстрый и безопасный способ передвижения в этих краях. Смельчаки, проходящие через Пустошь, нет-нет да встречаются, купцы, желающие быстро обогатиться, – тоже, так что возможность выучить наш язык у рыбаков есть.

– Дюс, – слегка поклонился я туземцу, потом представил спутников, – Агаи, Морра.

– Дюс, идти, идти дом, – позвал за собой туземец.

Сняв Морру с лошади, хотел привязать коня к ближайшему дереву, но мужчина снова махнул рукой, – Кьяр идти, не надо стоять.

Ну как скажешь. Гость хозяину не указчик. С конем, так с конем.

Мужчина провел нас в глубину тростниковых зарослей по длинному деревянному мостку. Когда мы дошли до открытой воды, появилась деревня. И какая деревня!!!

Ступая по дощатому, щелястому настилу, я ожидал, что нам предстоит плыть на лодке или пароме до другого берега, но того, что плоты это и есть деревня, не думал. Оказалось, учунгу жили на искусственных островах из срубленного тростника! Многочисленные слои высушенного растения, скрепленные бечевой, заменили прибрежному народу землю. Не знаю, почему эти люди выбрали столь ненадежное место для своих жилищ, но, наверное, были причины.

Прежде чем ступить на «остров», я огляделся, рассматривая поселение. Необычное внешне, в остальном оно мало отличалось от других, встречающихся около рек.

Рядом с небольшими плосковерхими хижинами на каменных постаментах курились дымком очаги, готовили еду женщины. Сидя на пороге ближайшего дома, древняя старуха молола на круглых каменных жерновах зерно. Бродили, выискивая между желтых стеблей еду, голенастые курицы. Вялилась на шестах рыба, сушились одежда и сети. В общем – обычная рыбацкая деревенька.

Я сделал первый шаг и почувствовал, как мягкий остров спружинил под ногами, словно живой.

Неуютно мне что-то.

Конь тоже разделял мое настроение. Он недоверчиво пофыркивал и прядал ушами, осторожно ступая по камышовой «земле». Местами сквозь настил просочилась вода – видно, течение вымыло нижние слои настила, образовав «полыньи» – и это тоже не добавляло уверенности.

Как эти учунгу каждую ночь спокойно ложатся спать, не боясь очнуться в гостях у раков?! Жизнь на воде… Невероятно.

Тростниковая «суша» в очередной раз колыхнулась от набежавшей волны. Мне захотелось обратно на берег.

Деревня состояла из десятка островов, каждый шириной шагов в тридцать, да еще в длину все пятьдесят.

Как же учунгу ими управляют? Не думаю, что все время проводят, пришвартовавшись к берегу, иначе теряется смысл «водяной» жизни. Значит – плавают? Если да, то недалеко.

Сооружение казалось слишком неуклюжим, чтобы на нем можно было быстро передвигаться. Недаром у края плота качались привязанные мелкие плоскодонные лодочки, похожие на ту, что встретилась нам раньше.

Наш провожатый, катившийся впереди с проворством ртутного шарика, обернулся.

– Лодка стоить немного, – сказал туземец, ведя нас с острова на остров. – Лаод делать хороший лодка. Очень хороший лодка. Тоден не жалеть!

Занятный парень. Судя по всему, живет по принципу: себя не похвалишь – никто не похвалит. А может, правду говорит, кто его знает.

Обращался туземец только ко мне. Отстраненный вид сирин желания общаться у него не вызывал, а Морра по малости лет в серьезные собеседницы не годилась. Хотя пару раз Лаод ей подмигнул. Девочка в ответ тут же заулыбалась.

Между тем нас подвели к стоящей в центре селения хижине шириной шагов в шесть-семь, не больше.

– Дом здесь жить тоден! – пояснил туземец, сдвигая в сторону циновку на двери.

Похоже, с местом ночевки определились. Это хорошо, а то уже темнеет.

Через некоторое время женщины учунгу принесли нам поесть. Расставляя еду, они с любопытством поглядывали на чужестранцев, так не похожих на мужчин племени. Кажется, мы им нравились. Оно и понятно – симпатичной внешностью учунгу похвастаться не могли: невысокие, темнокожие, с покатыми плечами и крепким, бочкообразным туловищем. Низкие лбы, глаза маленькие, носы приплюснутые. Девушки, конечно, миловиднее, но тоже… далеки от идеала. Никакого сравнения с росм. Боги явно поскупились для учунгу на красоту, зато, похоже, с лихвой одарили здоровьем и ловкостью. Достаточно щедрый дар для того, чтобы выжить.

Еда оказалась вкусной, но радовалась ей только Морра. Дети обладают счастливой способностью быстро забывать постигшие их невзгоды. Мы с сирин это полезное качество уже потеряли, так что ужин получился мрачный. Все мысли крутились вокруг рош-мах. Я думал о том, чего не сделал, что сделал не так, как следовало, чего не предусмотрел.

Как ни крути, получалось, основная вина все равно на мне! Я ведь подозревал, что нежить опасна до тех пор, пока ее не превратят в костяное крошево, но не сказал об этом другим! Если бы рош-мах знала, она обошла бы паука далеко стороной. Или сразу, еще в бою, растащила бы на отдельные кости.

Ладно, чего уж тут. Чего не воротить – про то лучше забыть.

Я покосился на сирин, свернувшегося клубком. В начале ужина он еще пытался бодриться, делал вид, что ничего страшного не произошло, даже улыбался перекошенным от усилия ртом, но потом сник, закутался по самые уши в плащ и лег в угол, спиной к нам. Сейчас он тихо плакал. Не подобает мужчине плакать, но на этот раз я его не осуждал.