Последний орк - Сильвана Мари

Опасность, грозившая миру, вероятно, была настолько огромной, что заставила людей подавить ненависть к его роду, настолько жестокой, что они об этой ненависти забыли.

Йорш вдруг заметил, что замедлил шаг.

Он не хотел слышать о том, что случилось.

Он не хотел знать.

Он желал, чтобы его жизнь продолжалась, как прежде. Он. Роби. Эрброу. Все остальные. Рыбалка. Его дом. Берег. Он сам построил свою жизнь, отрывая моллюсков от рифов и убивая стрелами рыб, чтобы его дочери было что есть, укладывая один камень на другой, чтобы иметь крышу над головой во время гроз и непогоды.

Второй ребенок, что рос в теплой темноте внутри Роби, родился бы так же, как Эрброу, под убаюкивающие звуки волн, встреченный в этом мире объятием своего отца.

Йорш желал, чтобы так продолжалось вечно.

Он не хотел знать, что случилось.

Он никому ничего не был должен.

Они никому ничего не были должны. Они бежали, преследуемые всем и всеми, без чьей-либо помощи, не считая Последнего Дракона, который был убит тем же Миром Людей, что сейчас пришел просить Йорша о помощи. Они сами построили свою жизнь, собирая ракушки в песке вдоль линии прибоя, дрожа от холода зимой и жарясь на солнце летом.

Йорш остановился.

Искушение было слишком велико. Просто уйти.

Они еще не увидели его.

Они никогда бы не узнали, что он находился всего в полумиле от них.

Никто никогда бы этого не узнал.

Наверняка они не умерли бы с голоду и не разбились бы, спускаясь с обрыва. Они же взрослые люди, мужчины. Воды у них было вдоволь, и так или иначе они смогли бы поймать хоть одну форель на двоих. Они вылечили бы друг друга, утешили бы друг друга и ушли бы себе вдвоем туда, откуда пришли.

Это была не его проблема: он не звал их, не приглашал, не усыновлял.

Под сенью леса свет становился зеленым, цвета папоротника, среди которого шел Йорш. Он вспомнил крылья Последнего Дракона, своего брата.

Впервые в жизни Йорш спросил себя: перед тем как пожертвовать собой, чтобы дать всем им возможность жить, не было ли у Эрброу-младшего искушения бросить все и спастись самому?

И родители Роби, Сайра и Монсер, тоже не звали Йорша, не приглашали, не усыновляли: они просто споткнулись об его жизнь и спасли ее.

Народ Эльфов никогда бы не подумал преследовать живое существо, но так же редко он занимался чьим-либо спасением, за исключением мошек, кроликов… одной курицы. Они, эльфы, увидев преследуемое существо, горячо оплакивали бы его участь, сложили бы великолепные песни и нежные стихи о его смерти, а как же иначе? Они рассказывали бы об этом в пергаментах, покрытых золотыми буквами. Они создали бы прекрасные фрески, которые превратили бы стены в вечный памятник этим событиям. Но никогда и ни за что эльфы не помогли бы ему спастись. Не только потому, что бессмертие — это двойственный дар, который иногда делает трусливыми тех, кто им обладает, из-за немалого риска его утратить, но и потому, что спасение преследуемых часто требует еще более серьезных жертв. Жертвовать можно не только своей жизнью, но и своей душой.

Чтобы спасти кого-то, иногда нужно сражаться.

Сражаешься — значит рискуешь быть убитым. Рискуешь получить удар мечом, который может что-то сломать, отрубить или изуродовать. Рискуешь тем, что у тебя будет уже не две ноги и нельзя будет бежать навстречу собственным детям, или уже не две руки и нельзя будет взять ребенка на руки. Рискуешь тем, что твоя собственная кровь смешается с пылью, превращаясь в грязь. Рискуешь тем, что твои собственные глаза станут едой воронам, или червям, или и тем и другим: у природы имеется бесконечное число всевозможных способов.

Сражаешься — значит рискуешь убивать и слышать боль того, кто умирает.

Сражаешься — значит рискуешь убивать так много, что когда-нибудь перестанешь слышать боль того, кто умирает, а значит, рискуешь потерять собственную душу.

Люди преследовали, убивали, спасали.

Иногда они были беспощаднее орков, но их милосердие могло быть больше, чем милосердие богов.

Йоршу стало стыдно. Он видел двоих раненых мужчин, впавших в отчаяние среди глыб на краю водопада. Что бы ни привело их сюда, не спасти их было недопустимо.

Он спасет их, накормит, вылечит, приютит.

Он еще раз повторил себе, что не обязан идти за ними после того, как спасет и накормит их. Он повторял это всю дорогу, вновь и вновь, но лишь потому, что сам себе не верил. Какой бы ни была опасность, нависшая над Миром Людей, после того как он узнает о ней, нравится это ему или нет, эта опасность будет касаться и его.

Наконец лес закончился. Перед ним открылась поляна. Шум водопада и солнечный свет оглушили и ослепили Йорша.

Мелилото и Палладио заметили и сразу узнали его. Не здороваясь, они рассказали, что орки вернулись, как во времена Ардуина, только в этот раз Ардуина не было. Рассказали, что Варил, город, приютивший их, их жен и детей, находился в осаде и, если никто не придет на помощь, он мог перейти в руки орков. И еще они сказали, что защищать город было некому. Армия Варила была уничтожена. Судья-администратор из Далигара не собирался давать им ни одного солдата, это знали даже дети.

Оставался лишь он. Ведь он был принцем, верно? Нет? Но что-то в этом роде? Воином? Кем-то же он должен был быть: они видели. Они видели, как он вытащил меч из камня. Это должно было что-то значить! Те, кто вытаскивают мечи из скал, потом всегда побеждают. Об этом даже в книгах написано: тех, кто вытаскивают мечи из камней, потом никто не может победить. Нет, читать они не умели, что правда, то правда, но эти вещи, их знали даже дети. Они не хотели ему мешать, они пришли лишь спросить, не будет ли он, Йорш, так любезен, чтобы пойти и выиграть для них эту войну. Тогда они могли бы убраться и вернуться к себе домой, чего сейчас сделать не могли, так как дом их был в осажденном городе, и в этом городе, окруженном орками, находились их дети.

Потом они оставили бы его в покое. Они же не хотели мешать, просто он был последним эльфийским воином, это единственное, что пришло им в голову. Если не он, то кто? Он хоть что-то должен был уметь. Ведь правда же, он хоть что-то мог сделать?

Они знали, что у него когда-то был дракон. Знали также, что его дракона прикончили солдаты, — молву ведь не остановишь. Все знают всё обо всех, что правда, то правда. Они очень сожалели, что солдаты прикончили его дракона. Может, у него был еще один? Нет? Вот жалость! Дракон против орков — это было бы здорово! Но ведь и без дракона он был принцем? Нет? Ничего подобного? Тогда, может, воином? Тоже нет? Но кем-то же он должен был быть! Он наверняка смог бы что-нибудь сделать! Ведь это он вытащил из камня меч мертвого короля, значит, он мог что-нибудь сделать!

Йорш почувствовал тяжесть отчаяния.

Он не хотел оставлять свою жизнь ради кого бы то ни было. Ни на день, ни на час.

Он не хотел оставлять Роби, которая ждала еще одного ребенка. Не хотел оставлять свою дочь, которую называли ведьмой и которую лишь он один мог понять и защитить.

Он не хотел покидать берег, который носил имя его брата-дракона, берег, где он проводил свои наполненные солнцем дни.

Все, что он хотел сделать для города Варила, — это сложить поэму. Прекрасную поэму. Естественно, в эпическом жанре. Двенадцатисложными стихами, с перекрестной рифмой. Он мог бы разделить эпическую часть мелодраматическим повествованием. Король-воин — нет, слишком банально. Королева-воительница. Король-воин погибает ради своей супруги, но ужас его смерти и сила ее любви помогают ей выиграть безнадежную войну.

Ему пришел в голову и другой тип стихосложения, с еще более необычными размером и рифмой, и тогда Йорш прекратил думать о всяких глупостях и кивнул бывшим стражникам, дети которых находились в осажденном орками городе.

Не только из-за того, что если бы орки одержали победу, пусть со временем, пусть лет через десять или, может, через полвека, но когда-нибудь они добрались бы и до моря. Когда-нибудь жители селения проснулись бы ранним утром и увидели бы, что от орков их отделяет лишь вертикаль обрыва.

Здесь было и другое.

Он не хотел, чтобы Роби и Эрброу были женой и дочерью кого-то, кто мог сражаться за осажденный город, но не сделал этого.

Конечно, если бы он прогнал Мелилото и Палладио, если бы повернулся к ним спиной и ушел, то ни Роби, ни Эрброу никогда бы об этом не узнали. Но он знал бы и не смог бы смотреть им в глаза с этого момента и до конца своих дней.

Он был Последним и Самым Могучим Эльфом.

Что-нибудь пришло бы ему в голову. Что-нибудь он бы сделал.

Если не он, то кто?

Глава восемнадцатая

Эрброу совсем запуталась. Происходило что-то странное.

Ее папа поднялся со стороны скал и спустился со стороны водопада. Он отправился, неся с собой Ангкееля, и вернулся, ведя за собой двух других пап.