Час отплытия - Мануэл Феррейра

они запретили строить туземцам их традиционные хижины — табанки, запретили танцевать в городе батуке и коладейру во время праздника святого Жоана». Дона Валентина тоже вставила словечко: «Что верно, то верно, теперь священники совсем другие, чем прежде. К слову сказать, это они стали преследовать тех, кто увлекается спиритизмом, не так ли, нья Жожа? И до тех пор не успокоились, пока не запретили сеансы у ньо Брито Соареса. Пойди разбери, чем он им помешал. Уперлись, и все тут. А ведь спиритизм — своего рода религия, разве от него может быть какой-нибудь вред? В Бразилии спириты на каждом шагу, и никому не приходит в голову их преследовать. Даже письма спиритического центра из Рио-де-Жанейро благополучно доходят по назначению. Да и вообще, где это видано — устраивать гонения на спиритизм? А что касается мятежа, то его участники не учиняли никаких беспорядков, не лезли в чужую жизнь. Во время суда судья обратился к одному из них: «Как тебя зовут?» — «Бунтарь». — «Я уже знаю, что ты бунтарь. Но как твое имя?» А тот заладил свое — бунтарь и бунтарь, хоть кол на голове теши. И остальные вели себя точно так же. Когда зачитывали приговор, я видела отца Витора. Он тоже не назвал своей фамилии. В тюрьме его избили до полусмерти, но он так и не заговорил. И на суде отец Витора хранил молчание. «Как твое имя?» — «Бунтарь». — «А до того, как ты стал бунтарем, как тебя звали?» — «Бунтарь и еще раз бунтарь». Так от него ничего и не добились, он отпирался и все отрицал. Церковные власти пытались было настоять, чтобы мятежники заключили церковные браки и окрестили своих детей. Бесполезно. Отец Витора не стал ни крестить сына, ни регистрировать его в Управлении по гражданским делам. Надо сказать, что мятежники вели трудовую жизнь, они читали свои молитвы и знать ничего не желали о правительстве, о церкви и о губернаторе. Жили уединенно. Так возникла целая секта. Мой двоюродный брат доктор Лопес де Баррос уж на что человек осмотрительный, а и он в конце концов не выдержал и встал на защиту мятежников с Сантьягу, когда они предстали перед судом. На политику этим людям было наплевать, они жили себе тихо-мирно, никому не мешая, помогали друг другу, молились и все в таком роде. И не совали, как некоторые, нос в чужую жизнь. И вот однажды в глухие районы Сантьягу, где жили эти мирные люди, приехала из Минделу санитарная бригада проводить дезинфекцию. Парни с Саосенте — народ отчаянный, сами знаете. Как вихрь, ворвались они в дома, да еще с дикими воплями, точно шли в атаку на врага, провели в два счета дезинфекцию, и тут же смылись, но зато шуму они наделали много! Это было настоящее оскорбление. Негры на Сантьягу не могут терпеть наглого обращения. В знак протеста они все, как один, покинули свои жилища и решили больше туда не возвращаться. Вмешались власти, губернатор, полиция, но обитатели домов, где провели дезинфекцию, не захотели туда вернуться. Тогда их водворили насильно, однако ночью они сбежали и скрылись в лесу. Все пошло кувырком. Отец Витора тоже сопротивлялся, его схватили, привели в дом, он отбивался, как мог, и только все повторял: «Иисус Христос, господь наш, с нами, он мой защитник». Его избивали, а он все твердил: «Один бог властен над нами, он все видит и творит суд праведный». Ньо Той до Розарио был мужчина богатырского сложения и огромного роста — Витор-то уродился в мать, такой же, как она, хрупкий, — так вот, ньо Той до Розарио стойко вынес все побои и притеснения. Только на следующий день он бесследно исчез, как в воду канул. Оно и понятно, для честного человека легче умереть, чем быть несправедливо наказанным. Однако полиция напала на его след, Витор, бедняжка, присутствовал при аресте отца, все происходило у него на глазах. Он до сих пор отчетливо помнит эту сцену. Месяц назад он сказал: «Нья Жожа, однажды отец, перед тем как молиться на ночь, признался мне: «Сыночек, я вступил в секту бунтарей». Я хотел бы теперь встретиться с отцом, только как это сделать?» Когда судья спросил на суде отца Витора, правда ли, что он не хочет жить в своем доме, тот ответил: «Да, истинная правда». Но когда его спросили, правда ли, что он отказывается подчиняться властям, он возразил: нет, просто он с ними не согласен. «Давайте разберемся во всем по порядку, господин судья. Для меня высшая власть — Библия, а единственный учитель — Иисус Христос». И он продолжал в таком же духе. Судья задал ему вопрос, почему он покинул свое жилище, и отец Витора ответил: его дом осквернен. Прежде его очаг был осенен божьей благодатью, в нем жили духи умерших, и вдруг явились парни с Сан-Висенти со своими дезинфекционными аппаратами и устроили настоящий погром. Если говорить начистоту, неграм с Сантьягу, пусть они люди и темные, характера не занимать. Вот так проходили допросы на суде. И чем сильнее били и оскорбляли арестованных мятежников, тем больше они замыкались в себе и становились только тверже духом. Ни один не выдал товарищей, ни один не разомкнул губ, ведь слово не воробей, вылетит — не поймаешь. Судья все допытывался, не замышляли ли они заговора против правительства, не поступали ли к ним приказы откуда-нибудь извне, но они словно воды в рот набрали. Они несогласные — вот и весь сказ. Знаете, дело происходило во время войны в Анголе и Гвинее-Бисау, правительство тогда любого местного жителя подозревало в заговоре. Их судили. Одних суд оправдал, других приговорил к наказанию: кого выслать на отдаленные острова или в метрополию, кого посадить в тюрьму. Отца Витора сослали на поселение на остров Маю. Боже милостивый, что это за остров! Только камни да дикие козы. Но у каждого, как говорится, своя судьба. И судьба наша в руках божьих. Однако господь может ниспослать тебе райское блаженство, а может упечь и в преисподнюю, словно самого закоренелого злодея. Витор был свидетелем ареста отца, и до сих пор он еще пытается разобраться во всей этой истории. Он часто вспоминает об отце, говорит, будто тот постоянно стоит у него перед глазами, он снова и снова видит, как его, избитого, окровавленного, тащат в дом. И теперь Витор только и думает о том, как бы с ним повидаться. Прямо свихнулся парень. Новая его причуда. А вдруг отец