Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

— Конечно, нет, — поддержала ее Цзиньлянь. — А хозяин нынче не занят случайно?

— Какие могут быть дела в такой снег! — воскликнула Юйлоу. — Иду я сейчас мимо ее спальни — тишина. Гляжу: дверь приоткрывается, Сяоюй воду понесла.

Цзиньлянь торопливо причесалась, и они с Юйлоу направились к Ли Пинъэр. Та еще спала. Инчунь доложила об их приходе, и они вошли в спальню.

— Привольно ты живешь, сестрица Ли! — воскликнули вошедшие. — До каких пор спит! Все потягивается, дракон ленивый.

Цзиньлянь просунула руку под одеяло и нащупала серебряный шарик с благоуханиями.

— А ты яйцо снесла, сестрица, — пошутила Цзиньлянь и стащила одеяло.

— Хватит тебе ее смущать! — одернула Юйлоу насмешницу, видя, как Пинъэр спешно пытается прикрыть свое белое холеное тело, и, обращаясь к последней, продолжала: — А ты поскорее вставай! Мы тебе что расскажем! Знаешь, сам с хозяйкой поладил. Мы решили пир устроить и их пригласить. В такую погоду только снегом любоваться. Мы по пять цяней даем, а с тебя больше причитается — все ведь из-за тебя пошло. Как ты на это смотришь?

— Прекрасно! — поддержала Пинъэр. — Сколько же с меня?

— Лян отвесишь и хватит, — сказала Цзиньлянь. — А я пойду у Ли Цзяоэр и Сунь Сюээ спрошу.

Ли Пинъэр оделась, забинтовала ноги и велела Инчунь открыть сундук. Она вынула серебряный слиток и дала Цзиньлянь прикинуть на весах. Он потянул на лян два цяня пять фэней.

Юйлоу оставила Цзиньлянь с Пинъэр, пока та причесывалась, а сама пошла к Цзяоэр и Сюээ. Должно быть, целая стража ушла у Ли Пинъэр на туалет. Наконец, в дверях показалась Юйлоу.

— Если б знала, — ворчала она, — ни за что не стала бы затевать все это. Ведь дело-то общее, нас всех касается! Что я их обирать, что ли, пришла! А эта лукавая чертовка Сюээ и заявляет: несчастная я, ко мне муж совсем не заглядывает. Откуда, мол, я вам серебра возьму. И ни медяка не дает. Полдня у нее выпрашивала. Наконец-то вынимает вот эту шпильку. На, свешай.

Цзиньлянь положила на весы. В серебряной шпильке оказалось всего три цяня семь фэней.

— А как Ли Цзяоэр? — спросила она.

— Сперва твердила, денег нет, — продолжала Юйлоу. — Хоть через мои руки, говорит, серебро проходит, да строгий учет ему ведется: сколько получила и сколько израсходовала. Лишних, мол, у меня не имеется. Уж я ее и так и сяк уговаривала. Если, говорю, у тебя, экономки, деньги не водятся, то у нас и подавно. Я ж, говорю, ничего особенного не требую, а тут дело общее. А потом зло меня взяло. Ладно, говорю, не давай, не надо. Так ни с чем от нее и вышла. Тогда, смотрю, за мной служанку выслала, зовет. Воротилась. Гляжу: протягивает вот это серебро. Все они мне настроение испортили.

Цзиньлянь взвесила серебро. Оно потянуло четыре цяня восемь фэней.

— Вот коварная потаскуха! — заругалась Цзиньлянь. — Ты хоть самого черта пошли — из нее не выколотишь, обязательно сколько-нибудь да не додаст.

— Чужое серебро она на больших весах вешает, а когда у самой просят, жмется, будто у нее мозг из костей выбивают. Сколько уж с ней ругани было!

Когда Юйлоу и Цзиньлянь выложили свои паи, всего набралось три ляна один цянь. Они велели Сючунь позвать Дайаня.

— Ты был вчера с хозяином у Гуйцзе? — сразу же спросила слугу Цзиньлянь. — Чего он такой злой воротился?

— От Чан Шицзе разошлись рано, — обстоятельно начал Дайань. — Дядя Ин с дядей Се позвали хозяина-батюшку к Гуйцзе. А тамошняя хозяйка им сказала, что Гуйцзе нет дома: она, мол, в гостях у тетки. Но когда хозяин вышел по нужде, видит: Гуйцзе в задней комнате сидит, заезжего гостя вином угощает. До того это взорвало батюшку, что он без лишних слов позвал нас и велел у них там полный разнос устроить. Хозяин хотел этого заезжего южанина-дикаря вместе с певичкой в сторожке запереть, но его отговорили дядя Ин и остальные. Домой батюшка ехал злой и по дороге все грозил расправиться с потаскухой.

— Потаскуха проклятая! — подхватила Цзиньлянь. — Я ж говорила, это горшок с медом — так к себе всех и притягивает. Но вот, наконец, и ей досталось! А хозяин, правда, грозился? — переспросила она слугу.

— Не стану ж я вас обманывать, матушка! — подтвердил Дайань.

— Вот арестантское отродье! — набросилась на слугу Цзиньлянь. — Какая б она ни была, она у твоего хозяина содержанка. Кто же тебе, негодник, давал право ее обзывать?! Мы, бывало, к тебе с просьбой, а от тебя отказ — «Занят, мол. К госпоже Ли спешу, батюшка приказал серебро отнести». Тогда ты ее госпожой величал, а теперь, когда она в немилости, ты ее потаскухой обзываешь? Погоди, я на тебя хозяину пожалуюсь, что тогда скажешь?

— Ой-ой-ой! Что я слышу! — удивился Дайань. — Знать, солнце с запада взошло. Вы, матушка Пятая, и вдруг на ее защиту встали? Да разве стал бы я ее обзывать, если б не ругал ее батюшка самыми последними словами!

— Пусть его ругает! — обрезала Цзиньлянь. — Но тебе никто такого права не давал.

— Знал бы, и рассказывать не стал, — промолвил Дайань.

— Ну, хватит, арестант, — вмешалась Юйлоу, — довольно отговариваться. Вот тебе три ляна один цянь и ступайте с Лайсином за покупками. Мы хозяина с хозяйкой на пир приглашаем. А ты нашим серебром не больно швыряйся, будь поэкономнее. Я Пятой скажу, чтоб она на тебя хозяину не жаловалась.

— Посмею ли я сорить вашим серебром, матушка! — заверил ее Дайань, взял серебро, и они с Лайсином отправились в лавку.

А пока расскажем о Симэнь Цине. Он уже умылся и причесывался в спальне Юэнян, когда заметил Лайсина. Тот в снежную пургу нес на кухню кур и гусей. За ним следовал Дайань с кувшином чжэцзянского вина.

— Юйсяо! — крикнул хозяин. — Это откуда они взяли?

— Сударыни наши пир устраивают, — отвечала горничная. — Вас с матушкой приглашают снегом полюбоваться.

— Откуда у тебя чжэцзянское? — спросил Дайаня хозяин.

— Мне матушка Третья серебро дала, купить велела.

— Ну к чему это! — досадовал Симэнь. — Дома вино стоит, а они покупают. Ступай за ключами, — обратился он к слуге, — и принеси из переднего флигеля два кувшина жасминной настойки. Смешаем.

Немного погодя в задней гостиной все было готово: расставлены ширмы, развешаны расшитые ветками зимней сливы в цвету теплые занавеси и роскошный парчовый полог, а в жаровнях зажжен фигурный уголь. Подали закуски и вино. Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь и Ли Пинъэр пошли приглашать Симэнь Цина и У Юэнян. Цзяоэр держала кубок, Юйлоу кувшин с вином, Цзиньлянь потчевала закусками, а Пинъэр, опустившись на колени, поднесла первый кубок Симэню.

— С какими почестями ты меня встречаешь, как преданно служишь родителю, послушная дочь моя! — пошутил Симэнь, принимая кубок. — Как трогательно!

— Дорогой ты наш сынок-переросток! — сразу вставила бойкая на язык Цзиньлянь. — Видишь, мы перед тобой земные поклоны кладем, а ты стоишь и не согнешься — будто лук стрельчатый. Чем старей, тем толще да горше. Разве что скоту на корм сгодишься. Стали бы мы тебе кланяться, не приведи тебя за ручку наша старшая сестра!

Осушенный Симэнем кубок опять наполнили до краев вином и поднесли Юэнян, но прежде пригласили подняться на почетное место.

— Скольких хлопот, должно быть, это вам стоило! — говорила благодарная Юэнян. — А мне и не сказали ни слова.

— Какие пустяки! — говорила, улыбаясь, Юйлоу. — Этот скромный стол мы наскоро устроили, чтобы вас с батюшкой порадовать в снежную погоду. Сядьте, сестра, просим вас, и соблаговолите принять наши поклоны. Юэнян никак не решалась сесть и раскланивалась в ответ на приветствия.

— Если вы не сядете, сестра, — сказала Юйлоу, — мы так и будем стоять на коленях.

Они еще долго упрашивали друг дружку. Наконец Юэнян согласилась принять обычные приветствия.

— Я вот о чем хотела бы вас попросить, сестра, — шутливым тоном заговорила, обращаясь к хозяйке, Цзиньлянь. — Ради всех нас уж вы его простите на сей раз. А если еще позволит такое непочтение, мы за него больше просить ни за что не станем. — Она обернулась к Симэню и продолжала: — А ты что из себя дурачка строишь, а? Ишь, на почетном месте расселся, заважничал. А ну, слезай! Поднеси старшей жене кубок да проси прощенья!

Симэнь Цин рассмеялся, но остался на своем месте. Когда вино обошло круг, Юэнян, сев пониже, велела Сяоюй наполнить бокалы и сама поднесла каждой из сестер. Только Сюээ опустилась на колени, когда принимала чарку, остальные ограничились поклонами.

Симэнь и Юэнян заняли почетные места, по обеим сторонам от них разместились Цзяоэр, Юйлоу, Цзиньлянь, Пинъэр, Сюээ и дочь хозяина, Симэнь Старшая.

— Сестрица Ли! — опять заговорила Цзиньлянь. — Тебе следовало бы поднести старшей сестре еще особый кубок. Нечего истуканом сидеть. Из-за тебя ведь все началось.

Пинъэр тотчас же вышла из-за стола и хотела было поднести Юэнян чарку, но ее остановил Симэнь.