Черные розы для снайпера - Нина Васина

– Перемещения чего? – повышает голос Ева – Покрышкин начинает ее катастрофически утомлять, а ехать еще часов шесть.

– Жизни, судьбы, называй как хочешь! Сейчас поймешь. Накладываем пунктиром график условных страданий. Четвертое измерение мы отобразить не можем, но ты должна знать, что оно есть – это пространственный срез. Значит, к указанным уже координатам добавляется пространственный срез, он воображаем. Это важно, не забудь. Теперь рисуем синусоиду пульсации жизни – вверх и вниз, взлеты и падения, как обычно это бывает, ты перемещаешься во времени, пульсируя. Это реальные страдания. А это – условные, воображаемые, видишь, что получается… почти такая же синусоида, но чуть повернута пространственно. Если допустить, что в точках соприкосновения происходит разложение на спектры предполагаемых вариантов – вот такая ситуация получилась, а вот такой ты бы хотела ее иметь, или такой, или такой, условных ситуаций может быть неограниченное количество, а реальных – только одна. Значит, в точках пересечения этих синусоид начинается разложение на спектры в четвертом измерении – в пространстве, с вариантами теории вероятностей – как могло быть, если бы… а в промежутках между точками пересечения именно в местах наложения одного спектра на другой образуются «коридоры неопределенности», да-да, не улыбайся, это научный термин.

– Ладно, – говорит Ева и резко тормозит, – я согласна, твоя взяла. Я куплю бутылку здесь, на заправке, но только вино! Никакой водки. Если, конечно, они открыты в пять утра.

– Мы подошли к главному, что общего у этих двух графиков? Ну-ка думай, умный следователь!

– Точки соприкосновений. – Ева открывает дверцу и выходит.

– А вот и не только! «Коридоры неопределенности», вот что самое опасное! Они одни и те же в реальном графике и в условном, то есть это вообще один коридор. Как только ты в него попадаешь, ты теряешь ориентацию, ты уже не знаешь, на какую синусоиду вернешься по спектрам отражений от точки пересечения – в реальную жизнь или в воображаемую. Ну и что ты стоишь? Вино так вино.

– Ты, когда слегка пьяный, замолкаешь, или твой неутомимый гений будет насиловать меня и дальше?

– Ты не понимаешь. Я объяснил тебе принцип существования твоего собственного «коридора», но еще не сказал самого главного. Ужас не в этом. Это – синусоиды твоих вариантов, а теперь представь, это невозможно отобразить, но ты только представь, что на них накладываются, скользят рядом другие синусоиды, их столько, сколько людей успело тебя своей жизнью-синусоидой зацепить!

– Ну и что в этом страшного? – Ева склонила голову набок, стоя на улице и ежась от прохлады пасмурного утра.

– «Коридоры неопределенности». Они всегда одни и те же.

– Как это?

– Ты теряешься. Потому что твой «коридор неопределенности» и «коридоры» всех чужих судеб оказываются в одном и том же месте! Ну и как не потеряться? Кто ты, вылезшая из «коридора» на свет звезды-пересечения?! – закричал Покрышкин, раскинув руки. – Только уж, пожалуйста, не сухое! Крепленое, я умоляю. А хочешь, давай в гостиницу заедем по пути, в Загорске хорошая гостиница. Там раньше был ночной бар до восьми утра – полгорода опохмелялось, посидим за столиком прилично.

Через пять минут Покрышкин открыл дверцу и взял у Евы из рук бутылку и пачку печенья.

– Покрышкин, – сказала она задумчиво, садясь и доставая ключи от машины из кармана, – а ведь очень красиво. Давно ты это придумал?

– Только что. – Покрышкин отогнул из ножичка маленький штопор и вгонял его в пробку. – Ехал, ехал, скучно, и выпить не дают.

К обеду распогодилось, Полина спала крепко, не просыпаясь больше, из приоткрытого рта опустилась тонкая ниточка слюны. Хрустов остановился у придорожной закусочной и смотрел на женщину, до Ярославля осталось совсем ничего, он мог сейчас выйти из машины, остановить попутку, но оставить ее одну спящей?.. Хрустов посмотрел диски в многослойном кармашке, выбрал классику и приглушил звук.

– Умираю – есть хочу! – потянулась Полина, вставая. – А мы где?

– Мы почти приехали, пойдем перекусим.

– Здесь? – Она посмотрела в окно. – Ну, ты скажешь! Поехали в город, я знаю отличное кафе, там театралы тусуются.

– Нет, – Хрустов покачал головой, – мне пора. Я могу с тобой выпить кофе, а потом попрощаемся. Спасибо, что подвезла. – Он улыбнулся и почувствовал, что улыбка получилась виноватой.

– Какой ты скучный, – вздохнула она и вышла из машины. – Это же пивнушка какая-то! А спала-то я, спала! Как будто порошков наглоталась.

– Я думаю, там есть кофе.

– Ладно, туалет уж там точно должен быть.

В закусочной было на удивление чисто и пусто. А пива не было. Хрустов взял кофе, булочки и ждал Полину за столиком. Она пришла не скоро, на Хрустова пахнуло резким запахом духов, осмотрела столик и пошла к стойке.

– Сок будешь?

– Давай, – пожал плечами Хрустов, осмотрел невысокого мужичка, который стукнул дверью, кивнул девушке за стойкой и пошел в туалет. Подумав, Хрустов поднялся и пошел за ним.

Девушка отрезала ножницами уголок у пакета с соком, потом протирала салфеткой длинные бокалы – она решила именно в такие налить длинноволосой красавице сок. К ее удивлению, женщина подумала немного, извинилась и опять пошла к туалету. «Дорога, – пожала плечами девушка, угадав безошибочно столичных гостей, – чего только не съешь!» Еще она подумала, что туалет у них – одна комната, разделенная фанерной перегородкой, а Михалыч, который туда сейчас пошел, ведет себя иногда очень невоспитанно, сморкается на пол и вообще…

Хрустов дождался, когда мужичок выйдет к раковине мыть руки, и спросил, где здесь частный аэродром.

– К Белуге летишь?

– Ну.

– Это перед городом направо. Сразу дорогу угадаешь, ее недавно латали, вся в пятнах.

– Ты на колесах? А то подбрось. – Хрустов говорил скучно, Полина даже не сразу узнала его голос.

– Это ты на колесах, а я на лапах. Твой «мерс» стоит?

– Нет. Попутка.

– А-а-а. А я тут работаю. Слесарю на заправке. Так что поищи кого сам. Сейчас затишье, а часам к четырем поедут.

Полина бесшумно выбежала из-за занавески, закрывающей вход в туалет, девушка налила сок в высокие бокалы, слушала музыку, подперев голову рукой, и вздрогнула, когда перед ней вдруг возникло лицо с черными раскосыми глазами.

– Сколько? – спросила шепотом женщина, наклонясь близко. Девушка завороженно смотрела, как медальон-сердечко опускается в бокал и тонет в оранжевой жидкости.

– Что?..

– Сколько с меня?

– А… Сейчас. Мужчина еще кофе брал, не платил, сказал, что вы сами закажете.

– Прекрасно, – женщина поболтала сердечко и вытащила осторожно, подцепив двумя пальцами цепочку, ни облизывать, ни вытирать его не стала, спрятала мокрое под тонкую ткань и понесла бокалы, так захватывающе покачивая бедрами, что девушка только мечтательно вздохнула.

– Ну что, – звякнула Полина бокалом о бокал, – выпьем за расставание?

Хрустов отпил пару глотков.

– Я пойду. Счастливого тебе пути. – Он доставал из кармана деньги и вдруг почувствовал, как ударилось два раза с перебоями сердце в ребра.

– Посиди. Ты и кофе не выпил. Слушай, ты бледный стал. Давай-ка я тебя отвезу, я успею до вечера к своим, давай.

Хрустов хотел пошутить, что переработал ночью, но не смог говорить.

– Пойдем, что-то с тобой не то, правда, пойдем в машину. – Полина встала и поднимала его. Хрустов удивился, как крепко она его держит. – Девушка, деньги на столике, где у вас тут больница?

– Я открою дверь! – выбежала девушка.

– Ой, извините, пожалуйста! – Полина локтем опрокинула бокал Хрустова, он катился по столику, кружась и заливая соком деньги.

– Ничего, не беспокойтесь, вот же несчастье, что-то с сердцем, да?

Полина затащила Хрустова на заднее сиденье. Хрустов мычал и двигал перед собой руками, словно разгонял мутную воду. Машину надо было отогнать от кафе, пока услужливая девочка не вызвала «Скорую». «Мерседес» медленно проехал по дороге и остановился за рекламным щитом.

– Ну-ну, спокойно, охранник, все нормально, больно не будет. – Полина начала с обуви. Она осматривала сантиметр за сантиметром тело Хрустова, ощупывая одежду. В боковом кармане пиджака лежали удостоверение охранника частного агентства и деньги. Полина расстегнула рубашку и осмотрела его грудь, живот – наколочек нет? Если в сумке ничего не найдется, придется тебя всего раздеть и рассмотреть. Или тебе назвали пароль? Неужели пароль? Это будет грустно. Неужели никакой записки, наколки, отличительного знака?

Сумка выпотрошена. Белье, бритва, пара рубашек, легкая куртка, туалетная вода в стеклянном пузырьке, гель после бритья в баночке. Паспорт – имя совпадало с именем в удостоверении, мобильный телефон – его она разберет в последнюю очередь, пистолет в кобуре – обойма полная, небольшой узкий нож в кожаном чехле, маникюрный набор – в отделении для пилочки что-то есть еще. Полина осторожно вытащила свернутую фольгу, в ней оказался героин, чертыхнувшись, женщина комкает фольгу и засыпает платье белым порошком. Она садится, подвернув ногу, смотрит на вещи на соседнем сиденье, потом в зеркальце – на лежащего сзади раздетого Хрустова и почти интуитивно берет баночку с гелем, открывает ее, засовывает палец – медленно, как в соус вчера, кивает головой и улыбается: кольцо-печатка вываливается ей на колени в комке пузырчатой голубой массы. Полина продвигает кольцо по среднему пальцу и медленно, задумавшись, размазывает гель по ноге, от коленки по внутренней поверхности бедра, а потом, изогнувшись грациозно, двумя пальцами вытаскивает из кармана пиджака Хрустова большой платок и начинает вытирать все, что могло сохранить ее прикосновение.