Час "Д" - Юлия Фирсанова

— Истина, хоть через тысячу лет, а выплывет на белый свет, — словно вслушиваясь в смутные отголоски былого, прошептала Элька.

— Вы мудры, госпожа, — склонил голову юноша, вновь вспоминая, что болтает как с давней приятельницей с посланницей богов.

— Не я. Эта мудрость одного из народов того мира, откуда я родом, — отказалась признавать чужые заслуги девушка.

— Вы мудры, если помните эту мудрость, — не согласился Шарль.

— Ах, дружок, хватит меня хвалить, пока мы ничего еще толком сделать не успели, — отмахнулась Елена.

— Вы уже начали — это главное. Идет истребление моего народа, вражда уже посеяна, госпожа, — серьезно возразил король, всматриваясь в лицо девушки своими все понимающими карими глазами, кажущимися в сумраке почти черными. — И, наверное, только правда сможет ее унять. Если что и сможет, то только она. Лекарство редко приятно на вкус.

— А ты тоже умен, парень, хоть и молод, — заметила девушка, заправив за ухо выбившуюся из прически прядь. — Наверное, мудрость и быстрое взросление — участь всех истинных королей. Конечно, мы надеемся, что завтрашний день положит конец истреблению драконов, и хоть всегда остается риск неудачи, но медлить нельзя, нужно действовать быстро.

— Вы — наша единственная надежда спасти мир от братоубийственной религиозной войны, а она обязательно разгорится, как только поползут слухи о настоящем храме Доримана. Вы должны рискнуть. Я прошу вас ради всего Дорим-Аверона, ради моего народа, пожалуйста, делайте то, что хотели, — очень торжественно попросил Шарль, схватив Эльку за руку, и скорбным шепотом добавил: — Я не хочу каждый праздник смотреть, как заживо сгорают люди, и в один из подобных дней взойти на костер сам.

Каким-то потаенным ехидным уголком сознания отмечая комичность этой ситуации: хорошенький паренек в кружевной ночной рубашке вещает о судьбе мира, девушка порывисто обняла Шарля и не менее торжественно ответила:

— Мы совершим все, что сможем, и ты тоже, Шарль. А теперь слушай, что ты завтра должен будешь сделать.

Елена инструктировала доведенного до нужной кондиции короля почти полчаса, подробно рассказывая ему о том, что должно будет произойти на площади и как он должен будет на все реагировать.

Поняв, что Элька не вернется, Лукас прекратил бесполезные вопли, надеясь от всей души, что мосье Эсгалу не приспичит проинспектировать текущие дела коллег. А не то, за то, в каком виде беспечная девушка отправилась в Дорим-Аверон на ночное свидание с королем, попадет всем, и в первую очередь магу — не доглядел! Так что, решил мосье, сейчас самое время приняться за свои дела и исчезнуть из поля зрения бдительного воителя.

Ненадолго покинув зал, маг вернулся в него с большой плетеной корзинкой, прикрытой вышитым полотенцем, скрывавшим ее содержимое, но не аппетитные запахи, исходящие от него. Коротко салютнув Максу, Лукас нажал на перстень и тотчас переместился в нужном направлении, а именно туда, где сейчас находился жрец-покровитель Мануа Форо.

В скромной, но не лишенной комфорта комнате, в довольно потертом, широком кожаном кресле, удобно вмешавшем все его телеса, восседал, поставив ноги на маленькую скамеечку, обитую тканью, бедолага Форо, обреченный злодеем Авандусом на пост. Жрец бодрствовал в этот поздний час, с тоской разглядывая маленький кусок весьма черствого черного хлеба грубого помола и кружку воды, казавшиеся крохотными на массивном столе, привыкшем, как и желудок толстяка, к куда более роскошным трапезам. Скорбное бурчание в животе явно показывало причину бессонницы святого мужа, и это было не религиозное рвение.

— Разве угодное богу дело лишать человека пищи насущной? Не она ли, наполняя живот, дарует освобождение от забот телесных, дабы могли мы направить мысли свои на возвышенную стезю? — с ходу осведомился Лукас, материализуясь рядом с креслом жреца.

— И я мыслил также, чадо, — тоскливо откликнулся Форо, даже не пошевелившись в кресле, — но архижрец рассудил иначе, на мудрость его уповая, стремлюсь справиться с искушениями слабой плоти и воспарить духом над бренным телом, ненасытно алкающим пищи.

— А я, многогрешный, рассудил иначе и к источнику мудрости жреца-покровителя Мануа припасть возжаждав, счел, что ничто лучше беседы застольной быть не может, — скорбно вздохнул хитрый маг, демонстрируя глубочайшее раскаяние, и «ненароком» сдернул с корзинки полотенце.

Задвигались ноздри Форо, алчный взгляд голодающего устремился на корзину, в которой по запаху и очертаниям угадывались пара истекающих соком жаренных птиц, окорок, толстые сардельки, слезящаяся головка сыра, пышнейшие булочки, несколько горшочков с паштетом и бутылки вина.

— Кто ты? Уж не Черный ли Дракон меня искушению подвергнуть сподобился? — в первый раз задавшись вопросом, а что собственно делает в его запертой комнате посторонний человек, слегка насторожился толстяк и, повернувшись вправо, подкрутил колесико лампы на столике рядом, потом, близоруко прищурившись, поднял хитрый взгляд на лицо мага.

Лукас польщенно улыбнулся, встряхнув кудрями, еще бы, уже второй раз за сегодняшний день его принимали за великого бога, но незаслуженный комплимент принять отказался, скромно ответив:

— Нет, я всего лишь посланец богов, но не того, о ком ты толковал, жрец.

Только теперь Форо сообразил, на кого похож его ночной визитер, а сообразив, разом успокоился окончательно, раз с предложением перекусить к нему пришел сам посланец богов, жрец охотно разделит с ним трапезу. Даже сам Авандус, если пронюхает, возражать или карать хранителя Мануа не станет, не посмеет пойти поперек воли Совета Богов. К тому же, кушать хотелось просто отчаянно!

— Что ж, воля гостя — закон, — благостно признал жрец, сцепив на животике пальцы, пухлые, как те сардельки из корзины мага. — И во имя высшего призвания готов я нарушить свой пост, разделив с тобою трапезу и беседу.

Щелчком пальцев убрав жалкий ужин Форо, Лукас сноровисто сервировал стол аппетитным содержимым своей корзины. Толстяк неожиданно проворно вскочил со своего кресла и пересел на один из массивных коротконогих табуретов с мягкими подушками на сидении, предложив магу занять второй.

И под прекрасное вино и вкуснейшую пищу, загодя выпрошенную предусмотрительным Лукасом у самобранки, потекла содержательная застольная беседа. Ведя разговор, мосье убедился в том, что лорд Дрэй говорил правду, толстяк жрец не был дураком, он живо схватывал все то, что счел нужным поведать посланец, задавал резонные вопросы, внимательно выслушивал ответы и снова спрашивал. Карие глазки Форо горели неподдельным интересом и не только к накрытому столу. Он жаждал знаний не меньше, чем пищи, и ясно понимал, что истина часто совсем не то, что ты хочешь слышать.