«Кровавый карлик» против Вождя народов. Заговор Ежова - Леонид Наумов

О двойниках. А почему забыли дело Оперпута? Почему выводов из него не делали? А мало ли было других подобных дел и по эсерам и по попам! Почему не учили на этих делах народ и не воспитывали кадры работе с агентурой? А теперь, выходит, с разговорчиками вообще мощи открывает. (Смех. Голос с места. Кто мощи открывает?) Ягода. Не годится так выступать.

Теперь он говорит, что они в 1934 г. оторвались от масс. И привел Шахтинское дело как пример раскрытого дела на основе связи органов ОГПУ с массами. Я хочу рассказать сжато, как было раскрыто Шахтинское дело и кому мы обязаны открытием этого Шахтинского дела. Обязаны мы т. Сталину. (Микоян. Расскажи подробнее.) История поучительная со всех сторон — и с точки зрения того, как агентурная мысль у нас тогда билась, и с точки зрения нашей связи с массами, и с точки зрения текущих вопросов: как нащупывать и раскрывать врагов.

Вы помните 1926–1927 годы. В нашей стране на ряде крупных предприятий прошла полоса пожаров и аварий. Естественно, что мы, чекисты, задумались, как, каким способом повести борьбу, как нащупать врага. И мы на Северном Кавказе над этим думали. В Москве в 1926 или в 1927 г., точнее не помню, в ОГПУ было совещание полномочных представителей ОГПУ, на котором был поставлен доклад на тему «Борьба с диверсиями». Вопрос очень важный, однако руководители ОГПУ почему-то на себя не взяли этот доклад, а выпустили докладчиком помощника начальника особого отдела Стырно. В докладе был выдвинут такой тезис — говорю по памяти, — что для борьбы с диверсией — пожарами, авариями — надо применить метод так называемого легендирования чисто диверсионной группы. Что это означало? Создается группа из наших людей, выдающих себя за диверсантов. Эта группа посылается за рубеж с тем, чтобы там установить связи с действующими против нас диверсионными центрами эмиграции и таким путем раскрыть организаторов диверсии и их агентов в нашей стране, на наших предприятиях. Вообще метод так называемой легенды в деле раскрытия контрреволюционных организаций нами применялся. По этому методу были взяты: первым — Тютюнник, вторым — Савинков. Однако я и ряд товарищей с мест выступили против этого метода «чисто диверсионного легендирования» по следующим соображениям (по крайней мере, я их выдвигал).

Во-первых, в легендах, которые у нас применялись для поимки Тютюнника и Савинкова, мы вкраплялись в соответствующие на наших территориях диверсионные организации и таким образом проникали в зарубежные центры. А тут предлагалось создавать чисто диверсионные группы из наших людей, не имея связи на нашей территории с действующими диверсионными организациями. Какой напрашивается поэтому вопрос? Ладно, группу сколотили из самых крепких большевиков, пошлем ее за границу. А там ей скажут: «Хорошо, вы — диверсанты. Ну, так взорвите что-нибудь в Советской стране, и мы вас тогда узаконим».

Второе соображение, которое я выдвинул в то время, что в качестве действующих на нашей территории диверсантов являются не только посланные из-за рубежа специальные агенты (как бы слабо тогда не охранялась граница, но мы много брали шпионов, и не так-то свободно было гулять через границу), очевидно, полагал я, основные кадры диверсантов имеются внутри страны и сидят у нас непосредственно на предприятиях. (Голос с места. Кадры.) Тогда я даже образно так выразился — товарищи чекисты могут подтвердить, они действуют, говорил я, не торпедами, не плавающими минами, а и фугасами. Так что диверсантов нужно искать среди людей, работающих на наших предприятиях. Так, т. Ягода, или нет? (Ягода. Когда это было?) Ах, ты уже забыл! К этому периоду мы в основном с бандитизмом покончили. (Ягода. Какой год?) 1926–1927 гг., дорогой товарищ, перед Шахтинским делом. К этому времени, как известно, мы произвели разоружение на Северном Кавказе, Чечне и Дагестане и добивали остатки бандитских шаек. В этот период в стране восстанавливалось хозяйство, промышленность. Враг вначале не верил, что мы с этим делом справимся, но потом видит, что дела у нас идут успешно, он все свое понимание в борьбе с Советами сейчас же переключает на хозяйство. Борьба с бандитизмом отвлекала наше внимание от охраны промышленности.

Когда я вернулся на Северный Кавказ с совещания из Москвы, я собрал чекистов и поставил задачу как вывод из всех наших разговоров в Москве — говорил о том, что нам нужно покрепче заняться изучением всех наших промышленных предприятий, особенно тех, где аварии происходят. Поставил и вторую задачу — выяснить, кому эти предприятия принадлежали в прошлом, каким фирмам, каким акционерным обществам, кто на этих предприятиях из старых служащих работает, и пустил в ход маленькую догадку — кто из этих старых служащих через АРА получал помощь. Здесь находятся товарищи, работавшие тогда на Северном Кавказе, могут подтвердить. (Голоса с мест. Правильно.) Когда мы занялись предприятиями, натолкнулись первым делом на срыв работы на предприятиях цветной промышленности — Кавцинке, на Садонских рудниках. Т. Миронов, работавший тогда во Владикавказе, здесь и может подтвердить. (Голос с места. Здесь.) Наблюдая работу на Кавцинке, мы обнаружили, что до 1926 г. это предприятие работало и развивалось неплохо, кривая шла вверх. В 1927 г. — это совпало как раз с нотой Керзона — начались неполадки. Кривая повернула вниз. Одновременно по Осетии пошел хабар, что скоро Советская власть падет, придут англичане и прочие. (Голоса с мест. Что такое «хабар»?) Слово «хабар» у горских народов Северного Кавказа означает то же, что и в Средней Азии «узун кулак» — слухи. Факты, имевшие место на предприятиях Кавцинка, в связи с осетинским хабаром говорили нам о наличии контрреволюционной организации. Среди работников этих предприятий обнаруживаем чуждых и враждебных людей, связанных с эмигрантскими кругами за границей, в том числе и в Польше. Провели аресты. Среди арестованных оказались бывшие офицеры, жены расстрелянных и прочие.

В 1927 г. я встретился в Сочи с т. Сталиным. Он, как обычно, спрашивает, как дела. Я ему рассказал, и, в частности, рассказал об этом деле. Он внимательно выслушал, расспрашивал о подробностях дела. Я в конце беседы сказал о следующем: «Для меня ясно, что мы имеем дело с людьми, сознательно срывающими производство, но для меня не ясно, кто ими руководит. Или это идет по линии штабов, в частности, Польского штаба, или в срыве производства заинтересованы фирмы, которым в прошлом принадлежали эти предприятия, то есть по линии Бельгийского акционерного общества». Помню точно, т. Сталин мне сказал: «Когда окончишь дело, пришли его в ЦК». Вы сами понимаете, это меня вздыбило, как боевого коня. Вернулся я, собрал братву, извиняюсь за выражение, товарищей (смех), говорю — так и так, беритесь. Взялись мы за это дело, крутили, крутили, однако не сумели доказать в то время вредительство, арестованные не «раскололись» (смех) и путали нас. Одновременно, товарищи, мы накопили материалы о всякого рода неполадках на шахтах Донецко-Грушевского рудоуправления, а этих неполадок-аварий и прочего было огромное множество. Мы все материалы привели в известный порядок, систематизировали, причем связали происшествия с людьми, от которых зависел ход производства, которые руководили шахтами. Прояснили их прошлое и настоящее, их политическую физиономию. В результате выяснилось, что неполадки неслучайного характера и зависят от чужих людей, сидящих у руководства, занимавшихся, кстати, контрреволюционными разговорами в быту. Произвели аресты первой группы, и вот тут, товарищи, начинаются, как говорится, перипетии. Вот я смотрю, кто там был. Да, вот т. Рухимович знает это дело. Ломова нет? (Ломов. Здесь, как же.) Билик тоже знает это дело. В общем достаточно разговоров было у нас с вами. Должен здесь в порядке самокритики сказать, что обвиняли нас в головотяпстве, в том, что мы действуем методами 1918–1919 годов. Я спрашиваю, вот вы, Ягода, были тогда моим начальником, какая помощь с вашей стороны была в этом деле оказана? (Ягода. В Шахтинском деле? Вы сами в него не верили.)

Брось ты мне петрушку тут крутить. Брось трепаться, ты никакой помощи в работе не оказал. Тут люди живые и могут подтвердить. (Голос с места. Верно, т. Евдокимов.) Я с Семеном Шварцем разговаривал на пленуме. Он меня спрашивал, зачем я посадил шахтинцев. Я сказал, что эти люди связаны с контрразведкой, и он сразу успокоился. Возились мы с арестованными месяца 2 или 3. Раза 2 или 3 я докладывал о деле на бюро крайкома (тогда секретарем крайкома был т. Чудов). Что было неясно на первых порах? Неясны были особенности контрреволюционной деятельности вредителей. Тогда еще не было и таких слов, как вредительство. Мы в то время работали ощупью, нюхом, и в этом деле в начале центральный аппарат ОГПУ — говорю прямо — никакой помощи не оказал. К моменту приезда т. Андреева в край в качестве секретаря крайкома мы получили показания арестованных о вредительстве и приоткрыли завесу над происходившими на шахтах неполадками. Когда я доложил т. Андрееву об этих показаниях, он тут же написал телеграмму в ЦК, а я послал в ЦК обзор Шахтинского дела. Когда я поехал в Москву, то с собой захватил кипу документов, информационных донесений в ОГПУ, потому что я знал, что Менжинский будет мне говорить, почему мы послали материал в ЦК помимо ОГПУ, почему это сделали не они. Факт это или не факт? (Голоса с мест. Факт.) Так оно и случилось. С Менжинским я объяснение имел. Вы, т. Ягода, сидели в центральном аппарате сложа ручки и ничего не делали в этом отношении. Если бы мы понадеялись только на вас, если бы не послали в ЦК материал, то я не знаю, как бы выглядело Шахтинское дело и увидело ли бы оно вообще белый свет. Что вообще вредительство независимо от Шахтинского дела было бы открыто — в этом нет сомнений, к этому шли наши органы. Но было бы ли оно первым делом, открывшим вредительство, в этом я сомневаюсь. Это вполне понятно, потому что нам всем известно, как т. Ягода относился к Рыкову, и знаем отношение Рыкова к этому вопросу и политическую оценку Рыковым Шахтинского дела. А вы, т. Ягода, с Рыковым тогда, что называется, в одной постели спали, и его влияние на вас сказывалось. Вот, в чем дело, и вот, к чему речь моя клонится. (Ягода. Да что вы думаете, что я в этом деле участвовал?)