Наследство - Кэтрин Вебб

— А ты подслушивала, что ли? — спрашивает он с непонятным выражением.

Я пытаюсь изобразить раскаяние.

— Что ты имел в виду, Динни? Это как-то связано с Генри? — настаиваю я с яростно бьющимся сердцем.

Динни глядит на меня исподлобья:

— Мне кажется, я ей должен… нет, не то. Это неверное слово. Я уверен, что ей нужно, обязательно нужно узнать кое-что о… о том времени, когда мы были детьми. Я не знаю, что она об этом думает, но… кое-что тогда произошло совсем не так, как это выглядело, — тихо произносит он.

— О чем ты? — Я резко подаюсь вперед, впиваюсь в него глазами.

Динни колеблется, замолкает.

— Бет все время втолковывает мне, что время нельзя повернуть вспять и мы не можем возвратиться в прошлое.

Я быстро поднимаю на него глаза:

— Но я просто хочу, чтобы ты знал, Динни… ты можешь мне доверять.

— Доверять тебе? В чем, Эрика? — спрашивает он, и в голосе его слышится горечь.

— Да в чем угодно. Я на твоей стороне. Во всем, что происходит или происходило.

Я понимаю, что выражаюсь недостаточно ясно. Но просто не знаю, как объяснить ему лучше. Динни трет переносицу и на мгновение прикрывает глаза. Когда он снова их открывает, я испытываю потрясение, увидев в них слезы, которые еще не готовы пролиться.

— Не знаю, о чем ты говоришь, — тихо говорит он.

— Как же так?

Снова молчание, он задумывается.

— Ты закончила все дела в городе? — спрашивает он, готовый к отъезду.

Проверив мобильник, я обнаруживаю три пропущенных звонка от моей соседки по квартире, Аннабел. Это имя всплывает будто из другой эпохи, из совершенно иного мира. Я ошарашенно соображаю, что могло случиться: у нее проблемы с платой за квартиру или радиатор в моей комнате снова протек и испачкал ковер? Но все эти вопросы кажутся мне неважными, слишком далекими. Вот тогда-то я и понимаю — то, что осталось там, больше не моя жизнь. Это была жизнь, которой я жила, но в какой-то момент, сама того не заметив, перестала. И у меня не так уж много времени на то, чтобы понять, чем это для меня обернется. Я поднимаюсь в свою комнату, чтобы дочитать письма и подумать. Слушаю тишину, которая кажется звенящей после городской суеты и шума. Из-за окна доносится приглушенная перепалка грачей. Ни музыкальных птичьих трелей, которые радовали бы слух, ни перезвона церковных колоколов, ни детского смеха. Только глубокая тишина, которая поначалу выводила меня из себя. Я позволяю ей снова проникнуть в себя. Удивительно, а ведь это и есть ощущение дома.

Во вторник я еду на машине в Вест Хатч, щурясь на неярком солнце. Это небольшая деревня. Я дважды объезжаю вокруг нее, пока не обнаруживаю то, что ищу. Перед маленьким кирпичным домиком, явно построенным в шестидесятые, стоит, перегородив проезд, потрепанный дом на колесах. Когда-то он был новеньким, кремового цвета, с поперечной кофейной полосой с обеих сторон. Сейчас он весь позеленел от сырости, с колес сняты шины. И все же я мгновенно его узнаю. Ведь я не раз бывала внутри, сидела на мягких, набитых волосом пластиковых сиденьях и пила замечательный домашний лимонад. И сейчас у меня комок в горле. Это дом Микки и Мо. Я вспоминаю Мо, какой она была тогда — кругленькая и с плутоватой улыбкой, — вспоминаю, как она прислонялась к дверному косяку и, вытирая руки о голубой фартук, провожала глазами убегающего Динни и нас с Бет. И Микки, с его холеными усами, в комбинезоне, вечно перемазанном машинным маслом, с черной сажей, въевшейся в руки.

Подойдя к дверям, я обнаруживаю, что нервы у меня на взводе. Но я не боюсь, скорее взволнована. Звонок отзывается мелодичным электронным динь… дон. Никогда бы не подумала, что Мо станет откликаться на такой звонок, но она появляется в дверях. Она кажется мне меньше, постарела, конечно, и волосы слегка поредели, но я узнаю ее моментально. На лице появилось больше морщинок, а волосы стали неестественного каштанового цвета, зато глаза все те же, с хитрой усмешкой. Она смотрит на меня твердым, оценивающим взглядом, и я радуюсь, что мне не нужно ничего ей продавать.

— Да?

— Ээ… здравствуйте, а я хотела проведать Хани. И малышку. Я Эрика. Эрика Кэлкотт. — Я с радостью вижу, что Мо узнает имя и пристально всматривается в меня, пытаясь различить знакомые черты.

— Эрика! Бог ты мой, да я в жизни бы тебя не узнала! Ты стала совсем другой!

— За двадцать три года с девочками такое случается, — улыбаюсь я.

— Ну, что же ты стоишь, заходи, мы как раз все тут, в гостиной. — Мо пропускает меня в дом, показывает рукой на левую дверь, а я вдруг робею. Интересно, кто эти все тут.

— Спасибо, — говорю я, входя в прихожую, сжимаю в ледяных руках цветы в пластиковой обертке.

— Входи, входи, — приговаривает Мо, и у меня не остается выбора. — Я уж слышала, как ты чуть было не познакомилась с маленькой Хайди по пути в больницу!

— Чуть было! — вторю я… и оказываюсь единственной, кто стоит в комнате, полной сидящих людей.

Здесь жарко натоплено. Вид из окна слегка колышется из-за теплого воздуха от батареи, и лицо у меня, чувствую, уже густо покраснело. Я озираюсь, улыбаясь как идиотка. Динни, сидящий на краю дивана, бросает быстрый внимательный взгляд и улыбается, увидев меня.

Рядом с ним сидит Хани, около нее пустая коляска, на руках сверток. Рядом с ней еще одна девочка, мне она незнакома, с ярко-малиновыми волосами и серьгой в губе. Мо представляет ее как Линду, подружку Хани. Пожилой мужчина, субтильный, худощавый, — Кейт, бойфренд Мо. Сесть в комнатушке некуда, так что я смущенно переминаюсь с ноги на ногу, а Хани пытается подняться.

— Ой, нет, не вставай! — говорю я, протягивая ей цветы и коробку шоколадных конфет, потом пристраиваю их на столе между пустых кружек из-под кофе и тарелкой со сдобным бисквитным печеньем.

— Я и не собиралась. Это я тебе ее даю, — объясняет Хани, взмахивая густо намазанными ресницами, и протягивает мне младенца.

— Ой, нет. Не надо. Мне кажется, ей у тебя удобно.

— Да не трусь. Подержи ее, — настаивает Хани, кривя губы в улыбке. — Как ты нас разыскала?

— Сначала отправилась вниз, в лагерь и наткнулась на Патрика. Он сказал, что вы дома. — И я бросаю взгляд на Динни, просто не могу удержаться.

Он пристально смотрит на меня, но я не могу понять, с каким выражением. Я бросаю сумку и принимаю Хайди из рук ее матери. Ярко-розовое личико, все еще помятое и сердитое, под копной темных волос, тоньше паутинки. Она не шевелится, пока я кое-как пристраиваюсь на подлокотнике дивана. Я нерешительно целую ее в лоб и чувствую молочный запах новорожденного. Мне вдруг становится любопытно, что бы я почувствовала, будь это мой ребенок. Хочется оказаться посвященной в эти секреты — откуда берется сила во взгляде Бет, когда она смотрит на сына? как ему удается придавать матери сил, исцелять ее одним своим присутствием? Эти создания имеют над нами такую власть. Я внезапно ощущаю в себе зародыш, намек на какое-то желание, какую-то потребность, о которой раньше даже не подозревала.

— Совсем кроха, — беззвучно говорю я, и Хани округляет глаза.

— Да уж, не говори. Такое пузо, столько суеты, и все из-за ничтожных пяти фунтов! — говорит она, но грубоватый тон не может скрыть, как она счастлива и горда.

Начало разговору положено, и атмосфера в комнате, кажется, слегка разрядилась.

— Она просто красавица, Хани. А ты молодец! Она много кричит?

— Нет, пока не очень. Довольно спокойная…

Хани тянется ко мне, не может долго оставаться даже на расстоянии вытянутой руки от ребенка. Наклонившись поближе, я замечаю темные тени у нее под глазами, кожу бледную настолько, что на висках просвечивают голубые вены. Вид у нее усталый, но она радостно возбуждена.

— Она еще покричит, даже не сомневайся, — ехидно замечает Мо, и Хани обжигает ее взглядом.

— Поставлю-ка еще чайку. — Кейт поднимается и собирает пустые кружки на поднос. — Вы не откажетесь выпить чашечку, Эрика?

— С удовольствием. Спасибо.

Я ощущаю на себе взгляд и оглядываюсь. Это Динни, он все еще смотрит на меня. Какие же темные у него глаза, сейчас опять кажутся черными как у тюленя. Я отвечаю на его немигающий взгляд, целых два удара сердца, потом он отводит глаза и резко встает. Мне вдруг становится неловко, приходит в голову, что ему, возможно, неприятно мое бесцеремонное вторжение.

— Мне нужно идти, — объявляет Динни.

— Что? Почему? — удивляется Хани.

— Да так… дело есть. — Он наклоняется, целует сестру в макушку, потом, поколебавшись, поворачивается ко мне: — Мы всей компанией собираемся в паб завтра вечером, может, вы с Бет присоединитесь?

— Ой, спасибо. Да… я предложу Бет.

— Принесите мне стаканчик, — ворчит Хани. — Новый год, а я буду сидеть дома и в девять залягу спать.

— Ничего, скоро привыкнешь, так что не волнуйся, — бодро произносит Мо, и у Хани вытягивается лицо.