Демоны Боддеккера - Джо Фауст

Диктор объявляет:

— Тараканчик: «Уличная грязь СОШЛА! Вар СОШЕЛ! Следы пищевых отходов СОШЛИ!».

В: Что доказывает последний рекламный ролик

Дьяволов фермана?

О: Что Джет был самым большим повесой во всей банде.

Пустой кадр. Снова звуковое сопровождение: «Клац! Бряк!», в поле зрения падает Джет. Когда его тело достигает конца веревки, та дергается и вибрирует, пока не становится на удивление неподвижной. Ненадолго — Джет начинает биться в конвульсиях, силясь выдернуть голову из петли. Воздух наполняется странным низким бульканьем, а Дьявол пытается освободить связанные за спиной руки. На счастье, закадровый голос диктора заглушает звуки борьбы:

— Джет: «Все брызги, пятна и подтеки засохшей крови магическим образом исчезли. Клиническая чистота!».

В: Какая разница между Ровером и настоящим псом?

О: Настоящий пес не синеет и не подыхает, если ему что-нибудь обвязать вокруг шеи.

Снова та же панорама. В кадре оказывается Ровер. С веревкой происходит примерно то же самое, что и у Джета, однако Ровер ведет себя иначе. Глаза у него выкатываются на лоб, лицо быстро приобретает синюшный оттенок, а в паху на униформе Дьяволов расползается большое пятно.

В: Какая разница между Ровером и шестинедельным младенцем?

О: Младенца не надо вешать, чтобы он описал штанишки.

— Но что там с Ферманом?

В самом деле — что там с Ферманом?

Медленный наплыв: все белое. Зима где-то за городом. Деревья тянут к небу голые ветви. Холмы, сугробы, низко нависшее небо. К нам мчится какая-то фигура, наполовину в тени, наполовину на свету. Когда она приближается, мы видим, что это Ферман. Выглядит он так, точно бежит не на жизнь, а на смерть. Строго говоря, так оно и было — я посоветовал Левину организовать побег, чтобы снять эту сцену.

По мере того как изображение Фермана заполняет экран, снова раздается голос диктора:

— Итак, Ферман сбежал с мероприятия в парке, и, как видите, это не составило особых трудов ни для него, ни для его клинически отнаноклиненной униформы. Разумеется, если ты Дьявол, долго оставаться чистым тебе не придется…

Слышатся раскаты грома, и неожиданно по всему телу Фермана расцветают красные цветы. Он начинает откидываться назад, а на груди, животе и ногах — только не на голове — у него появляются огромные дыры. Внезапно выстрелы прекращаются. Ферман падает на снег и уже не шевелится.

Смена кадра: два солдата сидят на крыше бронетранспортера, замаскированного снежным камуфляжем времен Норвежской войны. В руках у каждого двадцатимиллиметровый ручной пулемет. Над дулами пулеметов курится дымок. Солдаты синхронно поворачиваются к камере и поднимают большие пальцы.

— Мы управились!

Наплыв на мертвое тело Фермана, лежащее на покрасневшем снегу. Сверху хлопается большая пачка «Наноклина».

— Больше, чем просто чистота. Клиническая чистота. Суперпорошок «НАНОКЛИН»!

Разряжающие атмосферу титры: «Теперь доступен везде!». Затемнение.

В: Слышали про новую работу фермана?

О: Из него вышло отличное решето!

Судя по ошеломленному молчанию, воцарившемуся в баре, я мог сказать, что ролик достиг требуемого эффекта: облегчение, что вся эта история с Дьяволами наконец-то закончилась, смешивалось с леденящим ужасом, после которого всякий дважды подумает, прежде чем пойти по их стопам.

Я следил за выпусками новостей. За две недели с тех пор, как ролик вышел в сетях, активность городских шаек снизилась на пятьдесят процентов, тем самым достигнув обычного предрождественского уровня. И это означало одно — банды больше не пытаются привлечь внимание городских рекламных агентств.

Я внимательно глядел на Джимми Джаза, который никак не мог оторвать глаз от экрана, хотя давно уже показывали новый ролик.

— Рад, что все закончилось? — спросил я.

Он встряхнул головой, словно с трудом возвращаясь обратно, к реальности.

— Трудно поверить, что все это происходит за шестьдесят секунд.

— Я имел в виду твое членство в Дьяволах.

— Да. О да. — Джимми слабо кивнул. После ролика в лице у него не осталось ни кровинки. — Собственно, я этому уже давно радуюсь.

— Еще не видел этой рекламы?

— Ох, видел. Просто… никак не привыкну.

— Прости, — сказал я.

— Ничего. Не за что извиняться. Теперь-то я в жизни не собьюсь с прямой дорожки, клянусь.

— Вот и хорошо, — произнес я.

Со сцены донесся какой-то шум. Оркестр занимал места для нового выступления.

— Пожалуй, надо отпустить тебя работать. — Я поднялся и протянул ему руку.

Он тоже поднялся и пожал ее.

— Да. Спасибо за все, мистер Боддеккер. — , Не за что.

Джимми не выпускал моей руки.

— Простите, но я должен спросить. Если бы я остался в Дьяволах…

— Я бы сделал все, что в моих силах, чтобы вытащить тебя оттуда до этого ролика, — ответил я. — Я бы вытащил тебя оттуда еще до ролика с собакой.

— А как бы вы это сделали?

— Уж поверь мне, — сказал я.

Этот ответ его устроил. Он разжал руку.

— А как насчет другого последнего ролика?

— Какого еще другого последнего ролика?

– «Гангленд-уикли» перепечатал статью из «Прыгги-Скок», где говорится, что Дьяволы сняли еще два ролика до того, как… гм… отошли от дел.

— Не верь всему, что прочтешь в газетах, — сказал я. — Это была просто глупая мечта кучки малолетних девиц.

Он улыбнулся с явным облегчением.

— Спасибо. А ведь мы продали уйму стирального порошка, правда?

— Да, Джеймс. Да.

В: Чем будут заниматься Дьяволы фермана в следующие выходные?

О: Болтаться в Центральном парке.

Эпилог,

добавленный в последнюю минуту

Тут бы и все с этой историей — жирная точка, как сказал бы Левин. Однако я еще долго собирался к отъезду и перебирал перед включенным для развлечения телевизором всякое старое и не такое уж старое барахло. Из груды разнообразных и по большей части совершенно никчемных памяток прошлого я вытащил розу, купленную у Весельчака в то злополучное утро целую вечность назад. Само собой, она была так же прекрасна, как в день, когда я отдал ее Бэйнбридж, и так же великолепна, как в день, когда она швырнула ее мне в лицо.

Я вновь восхитился мастерством, которое Весельчак вложил в этот цветок. Вот чего мне будет недоставать. А еще — его ежедневных самозваных визитов, помогавших даже в самые черные дни видеть вещи в перспективе.

И все же останется хоть эта роза. Она заставит меня думать о том, за что мы боремся в жизни. Большинство из этого преходяще и мимолетно, как слава, деньги, дома в Принстоне и секс с таинственными и роскошными красавицами. Но есть и иное — например, справедливость, любовь и роза Весельчака — то, что пребудет вечно.

Сия незатейливая мысль и подвела меня к главному прозрению — озарению поистине эпического масштаба, которое я хотел сделать прощальным словом в этой главе моей жизни. Но когда я шел добавить его к тому, что успел накропать в ноутбуке, воздух прорезал жуткий пронзительный крик.

Я выбежал в гостиную и распахнул дверь в прихожую.

Ничего.

А потом я повернулся к телевизору. Там-то он и был, во всей красе.

Френсис Герман Мак-Класки в полном «дьявольском» облачении. Он обрушивал гитару прямо на голову одного из испуганных «Сыновей певцов „Битлз“» и что есть мочи вопил:

— Заткнись! ЗАТКНИСЬ! ЗАТКНИИИИИИИИИИСЬ!

Никто не называет печатный станок злом только из-за того, что на нем можно печатать порнографию. На нем можно напечатать и Библию. Реклама становится злом, только когда рекламирует зло.

Дэвид Огилви