Повести древних лет - Валентин Иванов

В дружине Карислава выжило всего тридцать два человека из с лишним ста двадцати здоровых и сильных людей, которые, кажется, еще и мига не прошло, как дышали, жили. И Карислав понимал, что нурманны не станут гоняться за жалким остатком его дружины.

Люди смотрели, как один из нурманнов нагнулся над телом, что-то с ним сделал, и услышали страшный человеческий крик, от которого у них внутри все повернулось. Нурманн, воин громадного роста, не короче Одинца или Карислава, в блестящем рогатом шлеме, разогнулся и высоко подбросил кровавый ком.

Биармины не знали, а новгородцам приходилось слышать, что нурманны хвастаются своим уменьем одним поворотом меча вырезать из живой спины ребра. Это они, дикие хуже зверя, называют «красным орлом».

Уже из трех мест звучали гнусливые рога: от моря, от пристани и сверху с реки. Как видно, и там высадились нурманны с двух низких лодей с головами акул на носах.

3

Сам того не зная, Карислав прожил сто лет за один короткий день. Он видел знакомые лица товарищей и находил в них какое-то чужое обличье. Нечаянный воин наблюдал за другими и за собой, как издали. Он не растерял своего оружия. Лук в налучье и колчан со стрелами висели за спиной, щит — на левой руке, а длинный нож — за сапогом. И топор был с ним, его для Карислава отковал сам Одинец по Кариславовой силе: лезвие в полторы четверти с низко опущенной бородкой, в блестящей медной насечке. Новое топорище в семь четвертей Карислав вырезал из держаной березы, заслышав о нурманнах. Он по-хозяйски попробовал, встряхнув, — не ослабла ли насадка? Держится хорошо. А как у других с оружием?

Четверо поморян остались с одними щитами, и пятеро биарминов были совсем с голыми руками. Карислав отнял щиты и отдал другим, а девяти безоружным сказал без упрека, но и без жалости:

— Найдете себе оружие, придете. Уходите. Что зря стоите?

Между захваченной нурманнами пристанью и Усть-Двинцом лежал ровный, обширный пустырь на версту по берегу и больше чем на половину версты вглубь. Через него наискось шла дорога к городку. Выше пристани от сведенного на постройки леса остался заросший кустами поруб с пнями и отдельными соснами, с пробитыми людьми и скотом тропками. За порубом — овраг, и за оврагом на берег Двины наступал лес, который было несподручно брать из-за кручи. Где-то там высадились нурманны с низких лодей. Карислав провел остаток своей дружины задами Усть-Двинца на поруб. В кустарниках Карислав заметил двух безоружных поморян. На ходу он строго прикрикнул:

— Отстань! Сказано ж вам!

Те возразили:

— Мы с ножами.

Карислав хотел еще строже зашуметь на ненужных людей, но передумал:

— Поспешайте оба вперед. Как заметите нурманнов, бегите назад и предупреждайте криком.

Двадцать три дружинника засели в кустах над оврагом. Вскоре они услышали выкрики:

— Ой, ой! Идут, идут!

От леса скат оврага опускался полого, к этой стороне — круто. Из лесной опушки выкатились, оглядываясь, безоружные поморяне. Карислав свистнул, давая знать.

Сразу за поморянами из-за деревьев высыпали нурманны. Каждый нес полные доспехи, латы или кольчугу, поножи, поручни, шлем и щит. На перевязях висели топоры, мечи и дубины с шипастыми головами, в руках были тяжелые копья, за спинами луки и колчаны. Они тащили на себе большую, но привычную тяжесть и бежали легко.

На открытом месте несколько нурманнов взялось за луки. Заслышав первую тетиву, безоружные поморяне побежали, прыгая в стороны, как над болотом, круто мечась вправо и влево, уходит стремительная долгоносая птица — горный барашек. И все же одного куснула стрела, и он, охромев, побежал медленнее. А первый уже скрылся в кустах, рядом со своими.

Нурманны перестали стрелять — раненого догонял один из их бойцов, громадный, в черненых доспехах, с медвежьими ухватками. Он бежал так сильно, точно на нем была надета одна рубаха.

Раненый, найдя знакомую, тропку, не давался. Нурманн хотел его перехватить, но в кустах попал в яму. Пока он выбирался на тропу, раненый поморянин добежал до Карислава, сел и вырвал стрелу из икры ноги.

Слышалось, как в тяжелом беге нурманн грузно топтал тропу. Звякали доспехи, меч и дубина стучали о поножи. Нурманн одолел подъем и гнал, как собака, по горячему следу, пока не налетел на Карислава.

Нурманн не мог перебросить щит из-за спины, крикнуть не успел или не захотел, но меч выхватил из ножен.

В руке, которая с раннего детства училась владеть топором, каленое железо летело молнией в темное, выдубленное ветром и солью лицо нурманна. Высекая искры, оно пало на нурманнский меч, меч опустился, но отклонился и топор. Удар рухнул не на шлемное темя, куда метил Карислав…

Верхний угол лезвия вошел между двумя бледными, как морская вода, глазами, просек лицо силача Галля, надвое разделил подбородок и остановился, увязнув в высокой латной груди.

Вмиг размякшее железное тело само собой пошло назад. И на лету, не дав нурманну лечь, Карислав выдернул топор.

Двое безоружных поморян жадно набросились на тело Галля. Один подхватил меч с зазубриной от топора Карислава, другой захватил железную дубину и завладел щитом. Разыскивая, как сорвать доспехи, они вертели тяжелое тело. Хитрые, незнакомые застежки не давались, руки скользили по латам.

Упершись ногой в плечо Галля, Карислав схватил шлем за оба рога и дернул, разорвав подбородные ремни и зацепившуюся за латы кольчужную навеску-бармицу, служившую для защиты шеи. Карислав поднял шлем на кулаке над кустами, показывая отставшим нурманнам, что их товарищ находится здесь. Он так и держал шлем до первого вскрика и бросил железный рогатый горшок ожидавшему его поморянину.

И по одному, и по двое, и по трое накидывались поморяне и биармины на нурманнов, искали ударить и спереди и сзади, старались подсечь ногу, достать лицо под шлемом, находили шею над латами. Скольких валили и как сами валились — никто не видел и не считал. Воины ломали один другого, дикая схватка металась между пней, в чащах ольховника и тальника.

Карислав взял еще одного нурманна в одиночном бою. Третьему просек шлем и череп, но железо завязло в железе. У Карислава едва хватило мощи вырвать топор вместе со шлемом.

Оглушенный нурманнскими криками, Карислав отступил, отмахиваясь топором, на котором торчал заклинившийся шлем, и сам закричал:

— Отходи! Отходи-и!

С этим криком вожак дружины бежал от реки вверх по оврагу, в лес, и беспрестанно кричал, чтобы уцелевшие знали, куда им уходить.

К Кариславу собралось одиннадцать дружинников из двадцати пяти, все в крови — в чужой или в своей, никто не разбирал сгоряча.

Забираясь в лес подальше, они приходили в себя. Под кольчугами, подобно пылким ожогам, вспыхнули нурманнские удары из тех, которые, не прорвав колец, вдавили их в кожу подкольчужных рубах и вместе с ней в живое тело.

У Карислава отнялась левая рука, будто бы в ней все кости размололи принятые щитом удары. И на той же левой руке вместо двух пальцев остались раздавленные лохмотья. Как это было, как под щит попало нурманнское оружие, Карислав не помнил и не понимал. Повалившись на мох, Карислав смотрел без мысли в ясное, среди темной хвои, бледное небо. Вдруг над ним появилось лицо, и он не сразу узнал отца Бэвы Тшудда.

Где же он был, старик? Уцелел… Карислав сел, обнял биармина и заплакал. Заголосил и Тшудд. Они, как обиженные дети, смешали свои слезы и не слышали других жалоб.

У Тшудда был рассечен лоб и отрублено ухо. Кровь в ранах уже запеклась, и Карислав понял, что после боя прошло немало времени. Тшудд добрался до раненой руки друга:

— Худо тебе будет, лишнее не отнять — и ты весь пропадешь.

Тшудд знахарил, знал болезни и раны. Карислав не дрогнул, когда биармин срезал обрывки живого мяса, рассекал жилы и вылущивал из суставов обломки косточек пальцев.

Знахарь закрыл раны зеленой мазью из жеваных трав и обвязал листьями с ивовой корой.

Они думали о своих, об Усть-Двинце, как там бились и бьются ли еще. Но не имели сил сдвинуться с места.

Глава седьмая

1

Судя о нурманнах, Одинец и другие поморяне были уверены, что пришлецы будут высаживаться против Усть-Двинца на реке, что нурманны первым делом нацелятся брать городок, перед ним и будет бой.

Не успела еще лодья с орлиной головой на носу бросить перед пристанью якорь, а уже прибежали со взморья сказать старшине:

— Самая большая лодья ходит по морю.

Вскоре, пока застрельная дружина Карислава без дела ждала у пристани, к Одинцу пришла новая весть:

— Нурманны на большой лодье подошли ближе к берегу, спустили лодки и меряют воду.

От взморья до Усть-Двинца путь близкий. Понял Одинец, поняли Сувор, Вечерко, Гинок и другие: глупо они рассудили, будто на Усть-Двинец нет другой дороги, как от пристани, с Двины. Нет, дорог много, и нурманны хитры. Нельзя принимать бой перед городком на двинском берегу: здесь нурманны зажмут между своими отрядами поморское войско. Самая большая лодья нурманнов нацелилась на взморье, там их наибольшая сила, и там и быть бою.