Почему я не люблю дождь - Андрей Петерсон

Расстояния…направления… – все это растаяло и исчезло, потеряв всякий смысл, как растаяло и исчезло чуть раньше время, лишив мир столь привычных и незыблемых понятий, и нарушив естественный ход вещей.

Осси стояла в абсолютной тишине, посреди великой и безграничной пустоты, вне времени и пространства, а вызывающая головокружение и тошноту серая муть, застилавшая все вокруг, клубилась непрерывно меняющимися узорами, неподвластными нормальному человеческому восприятию, порождая фантазии и образы совершенно уже фантасмагорические.

А когда серый морок, вдоволь натешившись играми с подсознанием, развеялся, Осси увидела холодную, вымаранную смертью равнину, над которой словно остовы гигантских, вознесшихся до самого неба деревьев возвышались исполинские колонны. Огромные, необхватные они еще в незапамятные времена были старательно вылизаны ветрами и дождями, а безжалостное время власти над ними, похоже, не имело.

Вокруг них бесконечными лентами изгибались лестницы, выстроенные из тысяч и тысяч ступеней. Их широкие, как полноводные реки пролеты сходились и разбегались, образуя сложную переплетенную паутину без начала, без конца, и безо всякого, казалось бы, смысла.

Если не считать, конечно, смыслом этой невероятной путаницы из лестниц и колонн широко распахнутые двери из которых на утопающую в густых сумерках равнину бил нестерпимо яркий солнечный свет, разрывая в клочья затаившуюся здесь хмарь. Во всяком случае, большая часть лестниц заканчивалась именно так, хотя были и те, что обрывали свой бег где-то высоко над головой, просто повиснув в пустоте.

И, наверное, все-таки, именно двери эти были главной частью пейзажа, потому что было их превеликое множество, и стояли они везде докуда только глаз хватало. До самого горизонта.

Были они очень разными, и казалось, что нет тут двух похожих: широкие и узкие, высокие и совсем крошечные – такие, что не каждый карлик пролезет, все они изливали на пустошь потоки ослепительного света. Такого яркого, что смотреть на него просто невозможно было, и хвала Страннику, что потоки эти были очень узкими и почти не рассеивались в тихом сумраке. Хотя и того, что было с лихвой, что называется, хватало – очень скоро глаза уже резало и щипало так, будто в них не скупясь сыпанули турганского перца. А потому ничего удивительного, что леди Кай очень – ну, просто до невероятной жути, – хотелось убраться отсюда подальше, и лучше – если обратно в темноту.

И тогда, словно услышав ее невознесенную мольбу, двери стали закрываться.

Одна за другой.

Не закрываться даже, а просто свет, истекающий из них, становился все тусклее и тусклее, будто приворачивал там кто-то внутри адскую лампу, и сияние это безумное потихонечку меркло, а потом и вовсе постепенно исчезало. А вслед за ним также потихоньку и незаметно начали таять и двери. Причем делали они это так медленно, что если бы смотреть на них неотрывно, то даже и заметить это трудно было. Просто как-то понемногу бледнели они, становясь все прозрачней, и сливаясь со скудным пейзажем, да темнее как-то вокруг становилось. Так и погасли все.

Кроме одной.

Самой ближней.

Она стояла прямо на земле шагах в десяти от леди Кай, и ни гаснуть, ни растворяться, судя по всему, не собралась. Более того. Истекающий из нее поток невероятно яркого света расширился и теперь бил Осси прямо в глаза, заслонив весь мир, и не оставив в нем ничего, кроме ослепительно бело-голубой пелены и радужных зайчиков перед глазами. Смотреть на это было больно, а не смотреть не получалось.

Не получалось и все. Не могла леди Кай ни глаза опустить, ни прикрыть. Хотела, пыталась, но безуспешно. Так и пялилась она в это иностороннее сияние, пока слезы не выкатили, и это хоть немного, но смягчило жгучую боль в обожженных глазах.

Смягчить-то – смягчило, но, наверное, именно из-за этого Осси и пропустила тот момент, когда в белом проеме показалась чья-то фигура. Сначала почти такая же сияющая и невесомая, как и окружающий ее свет, она становилась все плотнее и темнее, и вскоре сомнений уже не было: она приближалась.

Шаг за шагом.

Вечность за вечностью.

В силуэте ее, да и во всем ее облике угадывалось что-то до боли знакомое, вот только лицо оставалось по-прежнему неразличимым.

Еще шаг, и еще одна вечность…

Она подходила все ближе и ближе, и наконец в какой-то момент Осси увидела ее столь отчетливо, что не сразу поверила своим глазам. А когда поверила, ей стало по-настоящему страшно.

Еще шаг, и развеялись последние сомнения: к ней, застрявшей посреди этой каменой пустыни меж гигантских лестниц и исполинских колонн, приближалась она сама – Осси Кай урожденная Шаретт, графиня и интесса Лиги. Во плоти, что называется, и наяву.

Лицо, фигура, одежда и даже оружие – все это было воспроизведено с невероятной, пугающей точностью, и до последней мелочи повторяло подробности оригинала. Хотя кто из них оригинал, а кто – хорошо и со вкусом сотворенная копия, Осси уже была не очень уверена. Во всяком случае, внешне двойник ничем от нее не отличался.

Да и не только внешне…

Леди Кай почувствовала, что сознание ее раздваивается, расплывается, и теперь находится сразу в двух телах одновременно.

Она видела себя выходящую из залитых светом врат предстояния (откуда взялось в голове это название она, кстати говоря, понятия не имела), и в то же время столь же ясно и отчетливо видела саму себя, стоящую в клубах темного тумана в самом центре каменистой равнины. И кто из них двоих – настоящая, леди Кай больше не знала. Она была и той и другой одновременно, оставаясь полновластной хозяйкой обоих тел, и, в то же время, чувствуя себя и там и там незваной гостьей.

А фигура, тем временем, вышла уже из распахнутого в пустоту дверного проема, и до Осси ей оставалось никак не более десяти шагов. И, по всей видимости, она намеревалась их сделать.

Это было плохо…

Раздвоенное сознание леди Кай не выдержало натиска противоречивых чувств и эмоций и запуталось окончательно: одна его часть страстно желала оказаться как можно дальше отсюда и, по возможности, как можно быстрее, вторая же, напротив, – изо всех сил стремилась добраться до нее и… слиться!

Слиться?..

Это новое, всплывшее из ниоткуда знание радости никакой леди Кай не доставило. Более того – ее охватил такой ужас, что по сравнению с ним все пережитое прежде казалось, так, – легким волнением и пустяком… Вот только сделать она, похоже, ничего не могла, потому что та ее часть, что мечтала поскорее отсюда убраться продолжала пребывать в оцепенении и полной неподвижности.

Чего никак нельзя было сказать о второй ее половине, которая продолжала приближаться. Медленно, но неумолимо.