Деловые письма. Великий русский физик о насущном - Пётр Леонидович Капица
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Искренне Ваш П. Капица
Ленинград. 23 октября 1934 г.
Дорогой Профессор!
Постепенно оправляюсь от шока. Вам все уже, наверное, известно от Анны, вот почему я и не писал Вам раньше. Спасибо Вам большое за Вашу доброту и за помощь – за то, что Вы приглядываете за моими мальчиками в лаборатории. Тут надо позаботиться лишь о двух вещах. Первое: не давать Милнеру делать слишком много разных приспособлений. <…> И второе: сказать Шёнбергу, что эксперимент важнее теории. <…> И это все. Остальное я попытаюсь сделать по почте.
Надеюсь, что Вы и Ваша семья здоровы.
Сердечный привет и лучшие пожелания от искренне Вашего Питера.
Москва, 14 мая 1935 г.[151]
Дорогой мой Профессор!
Меня информировали, что вопрос моего задержания попал в газеты. Каковы бы ни были намерения и цели этой дискуссии, я только бы хотел никак в нее не вмешиваться. Справедливости ради я хотел бы только, чтобы всякий, замешанный в эту дискуссию, знал, что, во-первых, я сочувствую и всегда сочувствовал работе советского правительства по реконструкции России на принципах социализма и готов делать научную работу здесь. Во-вторых, Советское правительство делает все от него зависящее, чтобы построить мне лабораторию.
Конечно, есть вопросы, по которым мы не согласны. В особенности в том, что касается отношения к чистой науке, так как здесь гораздо выше ценится решение прикладных проблем. Также мы расходимся насчет того, как правильно надо обращаться с учеными. Но нет никакого сомнения, что [здесь] действуют [с] самыми лучшими намерениями, чтобы развивалась наука в Союзе.
Лично я очень несчастен [из-за того], что все это случилось. Я скучаю по Вам, лаборатории и в особенности по моей научной работе, [и] я не ожидаю, что скоро могу [ее] возобновить, и все это делает меня несчастным.
Глупость создавшегося положения [в том], что оно всецело основано на взаимном непонимании и каждое причастное [к этому] лицо на самом деле действует с лучшими намерениями.
Мои лучшие пожелания и любовь.
Всегда Ваш П. К[апица]
P.S. Я ничего не имею против, если Вы опубликуете это письмо либо целиком, либо по частям.
Москва, 19 октября 1935 г.
Дорогой лорд Резерфорд!
Г-н Рабинович показал мне Ваше письмо от 8 октября и рассказал мне о тех основных положениях, на основании которых может быть заключено соглашение между [Кембриджским] университетом и правительством СССР о передаче оборудования и приборов Мондовской лаборатории с тем, чтобы дать мне возможность приступить к исследовательской работе в Институте физических проблем Академии наук, который сейчас строится в Москве и которым я руковожу. Я с этим планом согласен[152].
Г-н Рабинович передал мне также на мое утверждение список оборудования. В целом я считаю его довольно полным и достаточным для начала моей работы. <…>
Как мне сообщили здешние власти, как только университет даст согласие на эту сделку, сумма в 30 000 фунтов стерлингов будет переведена в торговое представительство в Лондоне для оплаты передаваемого оборудования. Мне обещали, что торговое представительство официально известит Вас, как только деньги будут в их распоряжении. Тем временем, если Вы сочтете это желательным, для оплаты заказа на изготовление дубликатов может быть немедленно выплачен аванс в сумме 5000 фунтов. В отношении этого аванса должно быть оформлено некое соглашение. Я предлагаю, чтобы Вы сами выступили с подобным предложением. Я же думаю лишь о том, чтобы не потерять ни одной минуты из-за бюрократических формальностей, потому что я чувствую себя совершенно больным без моей работы и только и думаю о том, чтобы скорее ее возобновить.
Я очень рад, что Вы с пониманием отнеслись к тому, что помощь Пирсона и Лаурмана совершенно необходима, по крайней мере в начальной стадии моей работы здесь. Я понимаю, с какими трудностями это связано. Мне было очень приятно услышать от г-на Рабиновича, что Вы надеетесь, что в случае, если они захотят приехать, университет предоставит каждому из них отпуск по крайней мере на год. Власти СССР обещали мне устроить их вознаграждение таким образом, чтобы на время их отсутствия университет был совершенно свободен от каких-либо расходов на них. Мне очень жаль, что Пирсон собирается приехать только на шесть месяцев, и мне бы очень хотелось, чтобы ему была предоставлена возможность продлить срок своего пребывания здесь по крайней мере до года, если он захочет.
Вероятно, при изготовлении дубликатов возникнут некоторые вопросы, возможно, потребуются некоторые переделки, большую часть из них я пометил в прилагаемом списке, но, поскольку все они имеют второстепенное значение, я не думаю, что они вызовут возражения, и лучше было бы не беспокоить Вас этими незначительными делами и решать их все с Кокрофтом, которому, я полагаю, Вы поручите реализацию этой сделки.
Хотелось бы только еще раз сказать, как мне не терпится получить все это хозяйство как можно скорее, и я был бы Вам очень благодарен, если бы Вы нашли приемлемый для Вас способ начать отправку оборудования до завершения формальностей. Я был бы очень признателен за любое предложение, направленное на ускорение этого дела, поскольку мне было обещано, что со стороны властей СССР задержек не будет[153]. <…>
Искренне Ваш П. Л. Капица
[23 ноября 1935, Москва]
Дорогой мой Профессор!
Жизнь – непостижимая штука. Мы сталкиваемся с трудностями даже тогда, когда пытаемся исследовать какое-нибудь физическое явление, так что я думаю, что люди никогда не смогут разобраться в человеческой судьбе, особенно такой сложной, как моя. Она представляет собой такую запутанную комбинацию всякого рода явлений, что лучше не задаваться вопросом о ее логической согласованности. В конце концов, мы все лишь крошечные частицы, плывущие в потоке, который мы зовем судьбой. Единственное, что мы сможем сделать, – это лишь слегка изменить наш путь и удержаться на поверхности. Поток ведет нас. Поток, который несет русского, – это свежий, могучий, даже завораживающий поток, и потому он груб. Он поразительно подходит для преобразователя, экономиста, но подходит ли он такому ученому, как я? Будущее покажет. Во всяком случае, страна серьезно рассчитывает на то, что наука будет развиваться и займет важное место в социальной структуре. Но все здесь новое, и положение науки должно быть здесь заново определено. В таких условиях ошибки неизбежны. Мы не должны быть слишком строгими судьями, и не следует никогда забывать, что объект [нашей критики] – тот, кто прокладывает новые пути. Я не испытываю
