Борис Ельцин: От рассвета до заката - Александр Коржаков

Некоторое удивление вызвала у меня способность Черномырдина ругаться. Я, честно говоря, могу позволить себе ненормативную лексику, но только в узком мужском кругу. А под влиянием шефа, который мата не выносил, я вообще почти перестал выражаться. У Виктора Степановича же мат был нормальным языком общения. Горбачев, кстати, без мата даже на Политбюро фразы произнести не мог. Это всегда сильно коробило Бориса Николаевича…

Виктор Степанович через несколько месяцев премьерства стал предлагать президенту:

— Зачем вам это решать? Давайте этим вопросом займусь я, не взваливайте на себя такое количество дел.

Чем чаще возникали подобные разговоры, тем острее Ельцин ощущал: вместе с обязанностями он отдает и власть. Она потихонечку перетекает в другие руки.

Однажды шеф предложил Виктору Степановичу стать преемником. Но Черномырдин от предложения категорически отказался.

Вслед за Черномырдиным возникла фигура Лужкова. До этого свою власть Юрию Михайловичу добровольно отдал первый мэр Москвы Гавриил Попов. Он взял Лужкова к себе в заместители по настоятельной рекомендации президента. По моему глубокому убеждению, карьеру Лужкову в значительной степени помог сделать Борис Николаевич. И не ошибся. Они начали сотрудничать вместе еще в ту пору, когда Ельцин работал первым секретарем Московского горкома партии. Юрий Михайлович показал себя предприимчивым, хватким и жестким руководителем. Шеф помнил, что именно Лужков оказался единственным чиновником, который до конца выполнил дорогостоящую программу по овощехранилищам.

После опалы Ельцина они не общались года три, но, как оказалось, шеф постоянно помнил о крепком хозяйственнике.

Попов действительно без сопротивления отдал власть, но над Лужковым довлело чувство неполноценного вхождения в мэрскую должность: Гавриила Харитоновича выбрали москвичи, а Юрия Михайловича назначил президент. Позднее, в 96-м Лужков выиграл выборы с блестящими результатами.

Что же помешало Ельцину остановить выбор на Лужкове как на преемнике? Причин было две.

Вокруг нового мэра крутились люди из труппы «Мост». Предприниматель Борис Березовский постоянно до февраля 1996 года (тогда, на экономическом форуме в Давосе, Березовский решил подружиться с Гусинским) рассказывал умопомрачительные вещи про руководителя группы — Владимира Гусинского. Борис Абрамович где-то добывал «компромат» на конкурента, и у меня, как у руководителя Службы безопасности, волосы дыбом вставали от приводившихся там фактов. Ельцин тоже после всех этих «охотничьих» рассказов искренне считал, что страшнее зверя, чем Гусь (так называл Гусинского Березовский), в природе быть не может. Поэтому дружеские отношения Лужкова с Гусинским настораживали шефа.

Другая причина была банальной. Ельцина пугало влияние Лены Лужковой на супруга и его окружение. Еще никто не забыл кипучей деятельности Раисы Максимовны в Кремле, и никто не желал повторения печального опыта. Тема «властных жен» в отечественной политике могла бы стать основой серьезного исследования. Может, я когда-нибудь этим займусь. Но пока не устаю задавать вопросы: почему у Брежнева жена не была тайным руководителем? У Сталина ни жена, ни любовница никем не командовали? Почему у Андропова супругу никто в глаза не видел? А почему у тех, кто сегодня у власти, либо жены, либо дочки заправляют всем? Видимо, это происходит оттого, что не все женщины способны реализовать себя самостоятельно. Им обязательно нужен трамплин в виде должностного положения мужа или отца. А уж с высоты его карьеры гораздо проще прыгнуть вверх. И прыгают, не понимая, что все вокруг, даже внешне доброжелательные люди, знают истинную цену таких «взлетов».

…Лужков тоже не принял предложения стать преемником. Зная хитрющий характер шефа, и премьер, и мэр Москвы допускали, что Борис Николаевич просто испытывал их преданность. Потому отказывались резко, энергично, но только на словах.

Третьим кандидатом в преемники стал Олег Сосковец. Он прекрасно зарекомендовал себя в работе, в личном общении. К тому же у Олега Николаевича была приятная, умная, скромная жена. Но возникли непредвиденные обстоятельства — кандидат в преемники э 1 на дух не выносил кандидата э 3. Виктор Степанович неоднократно, иногда в ультимативной форме, просил президента снять с должности первого вице-премьера Олега Николаевича. Это была примитивная, первобытная ревность, которая со временем приобрела чудовищные масштабы.

Окружение Черномырдина собирало компромат на Сосковца. Прокуратура организовывала проверки. Никто, разумеется, ничего существенного не нашел, но кровь друг другу попортили.

Несмотря на конфронтацию, симпатии Бориса Николаевича к Олегу Николаевичу росли, и как-то шеф мне пожаловался:

— Опять пришел Черномырдин и начал просить, чтобы я снял Сосковца. Я ему ответил: «Делайте что хотите, а Сосковца я вам не отдам».

Это случилось за год до выборов-96. Олег Николаевич прочно укрепился в самом ближайшем окружении президента и стал одним из тех, кого шеф принимал в неформальной обстановке, иногда один на один. Я никогда не ревновал. Олег Николаевич потом рассказывал мне об этих встречах в благоговейном по отношению к президенту тоне.

А Виктор Степанович искал союзников в другом лагере. Он заходил к Илюшину и докладывал о беседах с Ельциным. Потом все стало наоборот. Когда Борис Николаевич лежал продолжительное время в больнице, Илюшин, навестив шефа, тут же мчался к премьеру, и они подолгу беседовали.

За «дружбу» Илюшин после выборов получил пост первого вице-премьера и кураторство социальной сферы. Правда, такая должность в правительстве равнозначна чугунному хомуту. Под его тяжестью Илюшин и пал при первой же реорганизации кабинета.

Помимо трех основных кандидатов в преемники возникла кандидатура еще одного, дополнительного. Идея передать полномочия Борису Немцову родилась после поездки в Нижний Новгород. Шефу очень понравился молодой нижегородский губернатор.

Ко мне он тоже часто заходил в Кремле и сначала производил впечатление доброжелательного, открытого, энергичного человека. Мы как-то сразу перешли с Немцовым на «ты», и, когда у меня спрашивали его отчество, я не сразу вспоминал, что он — Ефимович.

Но поразительно быстро Немцов изменился — стал снобом, мог публично позволить себе критиковать Ельцина, а уж в неформальной обстановке просто оскорбительно о нем отзывался. Шутки губернатора не отличались эстетизмом, и все чаще мне жаловались на сальности, ставшие нормой в высказываниях Бориса Ефимовича о Борисе Николаевиче.