Огненная купель Шантунга - Александр Борисович Чернов

под командованием Григоровича, были жесточайше избиты, и командующий отправил его к транспортам, выводя из боя. Но тяжелее всего досталось Небогатову. Сам он был серьезно ранен, «Победа» оказалась на краю гибели вследствие обширных затоплений в корме, а «Пересвет» с «Ослябей» уже потеряли подбитыми больше половины своих орудий…

Степан Осипович стоял с немецким биноклем на правом крыле мостика, и по всей его фигуре чувствовалось, как он переживает наше временное бессилие. Появись мы здесь раньше хоть на полчаса… Да даже на двадцать минут! И мы бы успели прикрыть наши большие крейсеры. Увы, тщетно… В оптику можно было разглядеть лишь, что «Рюрик» ужасно горит, поворотясь носом к японской линии. Мачты и задняя труба на нем снесены, а японцы продолжают бить его остервенело. «Россия» пострадала меньше, но едва ли продержится в относительном порядке минут пятнадцать. Не поспел к ним даже Рейценштейн, уже отвернувший вправо на соединение с крейсерами Грамматчикова.

На какое-то время «Ретвизан», занятый перестроением, перекрыл нам обзор. На что адмирал очень живо реагировал, приказав докладывать ситуацию с марса. Мичман Кусков помчался выполнять это поручение, когда на фалах «Цесаревича» поднялись флаги какого-то сигнала. Вскоре стало ясно – противник ворочает от нас «вдруг» с очевидным намерением догнать «Россию» строем фронта и добить скопом. «Рюрика» не было видно. Но очередной сигнал с «Цесаревича» принес печальную весть – «”Рюрик” опрокинулся». Как же тяжко стало на душе! Все на минуту замолчали. Кто-то крестился. Адмирал наш обнажил голову, и мы последовали его примеру. Все про себя гадали, сколько теперь продержится «Россия».

Тем временем линия наша подравнялась, и с мостика «Потемкина» стало лучше видно происходящее впереди.

– Смотрите! Смотрите! Что это? Что они делают? – крикнул вдруг старший артиллерийский офицер лейтенант Неупокоев, и в голосе его были и недоверие, и недоумение.

Но я и сам смотрел, смотрел, не отрываясь от бинокля и не веря глазам: японцы продолжали ворочать влево. Не за «Россией», а еще круче – на обратный курс!

Мы стояли, обмениваясь отрывочными замечаниями, недоумевая, почему японцы, не добив за несколько минут оставшуюся в одиночестве «Россию», в чем, не буду лукавить, я практически не сомневался, и не обрушившись потом на наше слабое место, транспорты и их прикрытие – бронепалубные крейсера, вздумали разворачиваться. Ведь до нас было еще миль восемь-девять, и времени у них вполне на все это хватало. Помнится, контр-адмирал Молас высказался именно в этом духе. И тут наш обычно сдержанный и корректный командующий вдруг взорвался.

– Да нет же! Нет у них времени! Ни минуты больше у них нет. Все вышли! Того понял – скорости у него не хватит уйти от меня, если и дальше будет между нами и берегом торчать! Скоростенку ему Руднев с Небогатовым и Григоровичем поубавили. Но только толку-то теперь что? Он же, христопродавец, сейчас пойдет Руднева с его недобитками топить, «пересветы» все покалечены. А потом скорее бежать от меня, на ночь глядя. Может, к себе, а может, к дружкам его английским.

Штурмана! Сколько у него есть времени до того, как мы подойдем на эффективную дистанцию боя? Наша – шестнадцать. Его – четырнадцать с половиной узлов…

Ну вот. И я так прикидываю, что почти в сумерках… Может. Может уйти, супостат окаянный! Опять. Да еще перед этим дел нам таких наворочает…

Затем адмирал быстро прошел мимо нас в ходовую рубку, где, выдернув пробку из раструба амбушюра связи с машиной, заговорил резкой своей скороговоркой (которая обычно и выдавала его крайнее нервное напряжение), обращаясь к главному механику:

– Машинное, Николай Яковлевич! Макаров говорит… Где Цветков? Ясно. Александр Михайлович, дорогой, сейчас все от вас и ваших «духов» зависит… Нет! Какое там снижать! Цветкову передайте: дать все что возможно, даже невозможно! На два часа. Как минимум. Опаздываем мы. «Рюрик» уже погиб. Выручайте. Если нужно людей, берите, Васильев на смену кочегарам даст народ с противоминного… Но, голубчик! Выжмите мне семнадцать! Приказываю! Прошу… Наши там погибают, понимаете!!

После чего, коротко взглянув на нас, Макаров, нахмурившись, пояснил:

– В машинном сейчас Коваленко. Старшой мех наш во второй кочегарке – у них там магистраль шипит. Не ошпарились бы… Вот нам всем, господа, и предметный урок: что такое фактор скорости в современном эскадренном бою… – И добавил, обращаясь уже к командиру флагмана каперангу Васильеву:

– Сигнал по отряду: Предельный ход! «Цесаревич», «Александр», «Ретвизан» – семнадцать узлов!

Понимая, что до дела нам осталось всего ничего, я спустился в батарею посмотреть, все ли благополучно в плутонгах, подбодрить кого надо, проверить, готовы ли дополнительные противопожарные рукава, на местах ли все по расписанию. Переговорил накоротке со старшим минным офицером лейтенантом Тоном, которого встретил в кают-компании пьющим чай с командиром кормовой башни лейтенантом Григорьевым. Вспоминали общих знакомых с «Рюрика». Стакан в руке Тона дрожал. На «Рюрике» инженером-механиком служил его младший брат Александр. Но держался Владимир Карлович молодцом.

Вообще, настроение и офицеров, и всего экипажа было выше всяких похвал. Известие о гибели «Рюрика» вызвало в команде не уныние, а наоборот, даже подогрело страстное желание скорее схлестнуться с врагом. Хотя грохот боя впереди становился все громче, завершив предбоевой обход заведований, я собрался было перекусить чем-нибудь в кают-компании. Так как до решительных событий по моей прикидке оставалось еще время. Но тут же туда влетели мичман Кусков и адъютант командующего с известием, что впереди японцы схлестнулись со всей остальной нашей эскадрой. Того ткнулся в развернувший ему кроссинг Руднева, Григоровича и Рейценштейна! События приобретали явно более благоприятный для нас оборот. Мы гурьбой заторопились на передний мостик…

Я жадно смотрел в бинокль. Перелеты и недолеты с кораблей Руднева и Григоровича ложились близко, но только самого интересного, то есть попаданий, нельзя было видеть: наши бронебойные снаряды при разрыве почти не дают дыма, и, кроме того, трубки их устроены с расчетом, чтобы они рвались, пробив борт, внутри корабля. Попадание можно было заметить только в том случае, когда у неприятеля что-нибудь свалит, подобьет. Этого не было. Да и понятно: наши там впереди старались, выражаясь языком английского бокса, бить «по корпусу» бронебойными. Ведь именно ими можно достать при удаче и до котлов, и до машин. Они хотели снизить скорость японским броненосцам, чтобы дать нам возможность быстрее настигнуть неприятеля.

Сердце у меня колотилось, как никогда за три с половиной месяца в Артуре… Если бы удалось!.. Дай, Господи!.. Хоть не сразу утопить, хоть только выбить еще кого из строя!..

Вдруг много впереди «Цесаревича», по правому его борту, в небо поднялся дымный водяной фонтан.

– «Якумо» с кормовой установки, – не отрываясь от бинокля, проговорил Неупокоев. – До Эссена ему кабельтовых пятьдесят пять… Ну, уже немногим поменьше, пожалуй.

Все