Бабочки Креза. Камень богини любви (сборник) - Елена Арсеньева

Алёна удовлетворенно кивнула. Если отпечатать снимок и показать в шейпинг-зале, кто-нибудь из тренеров эту особу непременно вспомнит. На тренировку невозможно попасть, не оставив своих паспортных данных администратору. Узнав их, Алёна найдет эту особу, предъявит ей браслет и спросит наконец, зачем он ей понадобился. А также потребует обмена ценностями, чтобы восстановить, так сказать, историческую справедливость.

И еще какая-то мысль мелькнула… что-то связанное с этим выражением ужаса на лице Константина… но тут Алёна случайно взглянула на часы и обнаружила, что уже шесть. А ей нужно еще голову вымыть, собраться, накраситься и доехать до «Зергута»! И цветы, не забыть про цветы!

Все, теперь не до расследований и дознаний. Пора бегом бежать!

И она в самом деле побежала домой, ни о чем больше не думая, кроме как о заботах нынешнего вечера, ибо довлеет дневи злоба его… ну и, само собой, не заметила человека, который, сначала таясь, а потом открыто, даже нагло пошел за ней до самого дома и посмотрел, в какой подъезд вошла наша рассеянная героиня…

Единственное, чего он не мог узнать, — это номер квартиры Алёны, однако внимательным взглядом он засек, в каком окне вспыхнул свет вскоре после того, как она вошла в подъезд. Может быть, это была ее квартира, может быть, нет, но человек не сомневался, что выяснит это доподлинно, и очень скоро.

Вслед за этим он вышел из двора и отправился своим путем.

Дела давно минувших дней

— Господи Боже! — вскричал я, как громом пораженный. — Какой же это ужас…

— Конечно, — грустно кивнула Эльвира Михайловна. — Особенно потому, что ни девушка, ни ее возлюбленный не знали, кто они. Согрешили по неведению.

— Как же это может быть? — недоверчиво спросил я. — Петрозаводск — небольшой город, можно сказать, городишко, здесь все друг друга знают…

— Да вот так вышло, — объяснила Эльвира Михайловна. — Раймо Турккила — крестник матушки Паисилинна, у которой вы сняли комнату. У его отца была большая семья, и после того, как дети осиротели, потеряв обоих родителей разом, их раздали в другие семьи. Кого-то, в основном мальчиков, взяли близкие и дальние родственники, а двух крошечных девочек удочерили богатые и бездетные люди из Гельсингфорса. Раймо вырос в деревне, а потом, уже повзрослев, переехал к матушке Паисилинна и нанялся на работу к брату своей покойной матери, своему дяде, — Яаскеляйнену. Девочками были Синикки и ее младшая сестра. Им дали другую фамилию — Илкка. Они больше не виделись со здешней родней. Сначала все шло хорошо, но год назад госпожа Илкка и младшая девочка умерли, и Синикки осталась на попечении приемного отца. К несчастью, он оказался порочным человеком и воспылал к девушке нечистыми чувствами. Она и на мой женский взгляд весьма хороша, — грустно сказала Эльвира Михайловна, — а мужчины перед такими и вовсе не могут устоять. Даже если девушка ведет себя прилично и скромно, мужчины этому не верят и пытаются вовлечь ее во грех. Ханжи говорят, что на таких девушках лежит проклятье, они сами виновны в своей судьбе. Но Синикки воспротивилась и однажды тайно бежала из Гельсингфорса. У нее было немного денег, оставленных ей покойной госпожой Илкка, и она кое-как, на перекладных, добралась до Петрозаводска. Первым делом отправилась к госпоже Паисилинна. На беду, та уехала навестить заболевшую сестру в ближнее село. Раймо же парень непутевый, хоть и красивый, ударился в загул. Сутками пьянствовал невесть где, бросив дом, а потом являлся и отсыпался, не обращая внимания на то, что дверь нараспашку. Вот в такую минуту в дом и вошла Синикки. Увидав, какой беспорядок царит кругом, она принялась наводить чистоту, изредка поглядывая на спящего. Догадывалась ли она, что это ее родной брат? Думаю, нет. Она знала, что Раймо живет где-то в деревне… В это время проснулся Раймо. Повторяю, он необыкновенно хорош собой, сущий Леминкайнен или Куллерво из «Калевалы». «Калевала» — это свод прекрасных сказаний, — пояснила Эльвира Михайловна. — Я в восторге от них… Кроме того, Синикка пошла внешностью в отца, а Раймо — в мать, он темноволосый и темноглазый. Они совершенно непохожи друг на друга. Итак, Раймо проснулся, увидел красавицу, которая мыла пол, и решил, что это служанка его тетки. Он спросил, как ее зовут. «Синикка Илкка», — ответила она. Раймо совершенно забыл о существовании сестры, а новой ее фамилии не знал. Он поддался чарам Синикки, а она поддалась его чарам. Они согрешили… и только потом, начав расспрашивать другу друга о семьях, поняли, что они брат и сестра.

— Какая трагическая история! — сказал я. — И что же было с ними дальше? Герои романа ушли бы в монастырь, узнав правду! Или покончили бы с собой.

— В «Калевале» они поступили именно так, — кивнула Эльвира Михайловна. — Там есть один трагический герой — Куллеро, сын Калерво. Он соблазнил сестру, не зная, кто она… девушка утопилась сразу, а он через некоторое время, отомстив своим врагам, покончил с собой на том же месте, где совершилось его грехопадение.

Он пришел к тому лесочку,На ужасное то место,Где он деву опозорил,Обесчестил дочь родимой.Калервы сын, Куллервойнен,Юноша в чулочках синих,Рукояткой меч втыкает,Глубоко вонзает в землю,Острие на грудь направил,Сам на меч он повалился,Поспешил навстречу смертиИ нашел свою кончину.Так скончался этот юный,Куллерво погиб бесстрашный,Такова кончина мужа,Смерть несчастного героя [9].

Я в изумлении уставился на свою спутницу:

— Вы так хорошо знаете эти местные сказки, что читаете их наизусть?!

— Это не просто сказки — это величественный эпос, на мой взгляд, не менее значительный, чем сказания «Эдды» или «Одиссея». Просто в «Калевале» больше внимания уделено обычным людям, а не божествам, от этого он и кажется приземленным и простым людям несведущим. Они ведь и русские сказки презирают оттого, что в них речь идет об Иванах-царевичах и даже об Иванушках-дурачках, а не о каком-нибудь там Чернобоге, Белбоге или Моране!

— А кто такие Чернобог, Белбог и Морана? — наивно спросил я.

— Древние славянские божества, — чуть усмехнувшись, ответила Эльвира Михайловна, и я почувствовал себя полным невеждой… я ведь если и знал о Троянской войне, то лишь благодаря оперетке Оффенбаха «Прекрасная Елена», а об античных богах лишь понаслышке, что же говорить о славянских?!

Эльвира Михайловна мгновенно ощутила мое смущение и перевела разговор:

— Впрочем, я отвлеклась и не рассказала вам, что было дальше с Раймо и Синикки. Вернулась госпожа Паисилинна — и разразился ужасный скандал. Однако во всем винили бедняжку Синикки. Раймо с помощью крестной и своего дяди Яаскеляйнена уехал в Петербург, нашел там работу. А Синикки осталась. В Гельсингфорс она не могла вернуться — боялась своего приемного отца. Сняла жилье на окраине, у спившейся старухи, и в положенное время родила сына. Благодаря тому, что у нее еще оставались деньги, она не пропадает с голоду, но сейчас ребенок болен, и ни один из финских врачей, фельдшеров или знахарей не хочет ей помочь. Она пошла к русским докторам, но и те отказали — думаю, просто потому, что несведущи в болезни. Мне кажется, у ребенка дифтерит, там нужна трахеотомия, и, если ее не сделать вовремя, дитя погибнет неминуемо. Леонтьевский — очень умелый доктор. Он сделает трахеотомию, и дитя будет спасено.

— Вы так хорошо обо всем знаете, даже и о медицине! — воскликнул я восхищенно.

— У меня был сын, который слишком поздно попал в умелые руки Леонтьевского, — после паузы тихо сказала Эльвира Михайловна. — Он сделал трахеотомию, но ребенок уже не мог бороться со смертью… Меня успокаивали, а один здешний знахарь, старый лапландец — один из жителей Похъёлы, — чуть заметно улыбнулась она, — даже уверял, что грех вырывать из лап смерти обреченных, что, выжив, они невольно несут на себе отпечаток зла и причиняют зло людям… Это было десять лет назад, но это горе невозможно забыть. Я буду счастлива, если ребенок Синикки останется жив благодаря моим стараниям. Умоляю вас только об одном — молчите о моем горе. Об этом не знает никто, кроме вас. Я доверилась вам — не обманите же моего доверия.

Я смотрел на нее, как на божество, плача ее слезами… откуда нам с ней было знать, что в словах старого лапландца крылось зерно смертоносной истины?!

Наши дни

Зоя оказалась некоторым образом права, когда сказала, что мясо будут готовить буквально на глазах посетителей ресторана. Тот столик, за которым сидели ее гости, был втиснут между стенкой и кухней — открытой кухней с открытыми печами, на которых непрестанно готовилось мясо, так что сухой жар просто выжигал чувствительные Алёнины глаза, и без того измученные экраном компьютера, на который она пялилась большую часть своего времени. Алёна немедля пожалела, что купила платье со стойкой и длинным рукавом. В такой горячей обстановке больше подошел бы невесомый топик со столь же невесомой юбкой. Чтобы несколько охладиться, приходилось пить как можно больше холодного, чудесного розового вина, которое самым приятнейшим образом напомнило Алёне, как она однажды выпила вот такого же чудесного вина во французской деревушке, и это потянуло за собой совершенно невероятные приключения, из которых она, конечно, выпуталась с обычным блеском, да еще и преступление, совершенное в старинном шато, мимоходом распутала… [10]