Стоя на краю неба - Екатерина Белецкая

– Ит…

– Я сказал, ты не расслышал? Могу повторить еще раз – я не уйду.

– Ит, я очень тебя прошу, пожалуйста…

– Нет, это я тебя прошу! Последний раз прошу, Фэб! Что тебе мешает сейчас? Мы выполнили все твои идиотские условия, разве не так? Ты сказал, что если мы женимся… все, Фэб, я женат! Твое условие – вот оно!..

– Что ты хочешь от меня сейчас? – мертвым голосом спросил Фэб, садясь на постели.

– Правду, – жестко сказал Ит. – Только правду. Я хочу знать, эти семьдесят лет были ложью или чем-то еще? Почему ты ведешь себя так? Потому, что все это время ты держал нас при себе из жалости, или потому, что действительно любил?

Фэб ничего не ответил. Сгорбился, опустил голову на руки, сжался. Медленно глубоко вздохнул, поднял голову.

– А как ты сам считаешь? – спросил он.

– Никак, – отрезал Ит.

– Врешь.

– Не переводи разговор!

– Все равно, врешь. Потому что ты отлично знаешь, что я люблю вас обоих.

– Нет, Фэб, это ты врешь, – Ит чувствовал, что его начинает трясти. – Ты врешь – потому что на самом деле ты не любил нас. С тем, кого любишь, так не поступают.

– Как? – Из голоса Фэба, казалось, ушла сама жизнь.

– Вот так! Так, как ты сейчас! Подло, низко, в угоду не знаю даже чему!.. Давай уж начистоту, хорошо? Ты пригрел двух ублюдков, верно? И потом долго-долго в этом раскаивался, – Ит горестно покачал головой. – Потому что на самом деле… на самом деле ты…

– Иди сюда, – приказал Фэб. Ит дернулся, словно его ударили, но сделал несколько шагов вперед. Фэб кивнул – садись. Ит покорно сел на кровать рядом с ним. – Отдай мне то, что у тебя в кармане. Отдай немедленно!.. Я не хочу, чтобы ты потом наделал глупостей.

– Потом?

Фэб снова глубоко вздохнул. Лег поверх простыни, закрыл глаза, вытянулся, положил руки под голову.

Хорошо.

В конце концов…

Ведь можно сделать как-то так, что он просто ничего не поймет.

Я не хочу терять.

Я не могу терять.

Я…

А самое страшное – это пустой дом и тишина по ночам.

Такая тишина, от которой голова начинает болеть.

И пустота…

«Господи, прости меня, пожалуйста, – просил Фэб беззвучно. – Я так страшно виноват и сейчас буду виноват еще больше… Что же я делаю, что я делаю?.. Будь я проклят за то, что я сейчас делаю…»

– Ит, ответь, если можешь, на один вопрос, – попросил он.

– Какой?

– Зачем тебе это нужно? Кроме работы, тестов и всего остального – тебе самому это для чего? Чего ты хочешь?

– Жить.

Фэб замер.

Это «жить» сейчас произнес не Ит.

Это сказало то существо, которое не появлялось все семьдесят лет, все счастливые семьдесят лет, которые они прожили вместе в этом доме. То смертельно усталое существо, которое брело из бесконечности в бесконечность, помня о том, что бесконечность – существует на самом деле, а не в чьем-то воображении.

– Иди сюда.

Ит лег рядом. Его трясло так, что зубы выбивали дробь.

«Какой, к черту, секс, – пронеслось в голове у Фэба. – Какие гермо? Какое удовольствие? Какие тесты? Какое «жить»?!

Даже не смешно».

– Ит, я все понимаю, – начал он осторожно. – Но… ты сейчас не в состоянии. Вообще ни для чего. Ты боишься?

Ит кивнул – получилось не очень.

– Боли?..

Абсурд. Вот уж чего-чего, а боли они совершенно не боятся.

– Нет… Н-н-не знаю, – Ита, казалось, трясло с каждой секундой все сильнее. – Не вздумай меня выключать!..

– Я вроде бы не собирался, – Фэб, который именно это и примерился сделать, тут же убрал руку. – Слушай, давай просто полежим, хорошо? Полежим, поговорим. Ладно?

Ит снова кивнул.

– Не бойся, пожалуйста, – попросил Фэб. – Я скорее сам умру, чем обижу тебя, клянусь…

– Ты ведь тоже… боишься? – Ит сглотнул. – Ведь так?

– Так, – печально кивнул Фэб. – Да, я боюсь. Боюсь сделать тебе плохо. Больно. Унизить. Я… Ит, родной, пойми… ты сказал, что эти семьдесят лет… Да я с ума сходил все эти семьдесят лет!.. Потому что быть с тобой вот так – нельзя, а не быть – невозможно.

– Потому что я не гермо? Не совсем гермо? Я… неполноценный, так?

Фэб едва слышно засмеялся.

– Нет, не поэтому.

– Почему?

– Потому что ты – идиот…

– Фэб, я не шучу!

– Ты успокоишься сегодня? – укоризненно спросил Фэб.

Ит судорожно вздохнул и внезапно почувствовал, что его начинает разбирать нервный, истерический смех. «Ну, дожили… дожили, – думалось ему. – Да уж…» Вся нелепость ситуации вдруг стала яснее ясного, и он начал смеяться, не в силах остановиться.

«Вот это все – нельзя, да? Лежать рядом с Фэбом – по мнению Фэба – нельзя. Это… нехорошо. Оставить на растерзание взбесившейся толпе миллион таких же, как ты сам, гермо – это можно. Уничтожить женщину, которая, по мнению социологов, одна из первопричин процесса – тоже можно. Убивать, обманывать, вводить в заблуждение – можно. А вот заниматься сексом, простите за откровенность и цинизм, нельзя. Потому что это нехорошо. Потому что есть двойная генетическая форма. Господи… Видимо, думать об этом тоже нельзя, потому что таким образом можно сбить себе все ориентиры, все настройки… лояльность… да что ж такое-то?..»

– Тебе воды принести?

– Не… не надо, – простонал Ит. От смеха заболел живот. Он всхлипнул, попытался приподняться, но оказалось, что собственный локоть придавил прядь его же волос. Надо завтра отрезать, не забыть. Мешают. – Фэб… я сейчас действительно… ох… пойду к себе. Извини, что я так…

Фэб вдруг повернулся набок, просунул свою руку Иту под голову, обнял, прижимая к себе, и стал гладить по волосам другой рукой. Это было настолько неожиданно, что Ит опешил.

– Прости меня, – еле слышно прошептал Фэб. – Что же я наделал, дурак. Ты ведь прав – во что тебе верить, если… все вот так? Ведь то, что ты и Скрипач, и вообще все, такие же, как мы, делаем – оно должно хоть на чем-то держаться. А ты прав, нельзя держаться за пустоту. Только дело не в «можно» или «нельзя», родной.

– А в чем тогда? – Смех, слава богу, постепенно проходил.

– Видимо, в том, что… нужно иногда делать то, что просит сердце, а не то, что диктуют «можно», «нельзя» или обстоятельства. – Фэб вздохнул. – Мы слишком долго лгали сами себе… и я эту ложь начал… я думал, так будет лучше…

– Почему? – Ит вдруг почувствовал, что вокруг что-то неуловимо стало меняться.

– Видимо, потому, что я неимоверно глуп… потому, что ты – такой же человек, как я – нэгаши… а я гнал от себя это и не верил в то, что вижу… у меня такое ощущение, что это уже было, Ит… точно тебе говорю – это было, только… тогда это было иначе… в тот раз я так и не сумел… перебороть и тебя, и то, что во мне… не смог решиться… – Фэб говорил словно про себя, он не обращался сейчас к Иту, словно его и не было рядом. – Что я наделал… я помню… это длилось годы, очень, очень много лет. Можно было только сидеть рядом, даже прикоснуться нельзя, и я… я сидел, просто сидел… а потом… неужели это действительно был я? Такая печаль, такое бессилие… даже протянуть руку боялся, дотронуться… ведь я понимал, что может быть иначе… и сейчас понимаю… Родной, прости меня, если сумеешь, прости, слышишь? Кроме тебя мне это никто простить не сможет… только ты…

Воздух теплел, по телу прокатилась горячая, пьянящая волна, голова закружилась. Фэб «отпускал» себя, снимая собственные блоки, разрушая запреты, взламывая их, уничтожая; внезапно пришло новое ощущение, совершенно ни на что не похожее – словно со всех сторон протянулись к телу бесчисленные теплые руки и прикоснулись одновременно.

– Прости меня, ладно? – едва различимый шепот. – Если что-то не так, сразу скажи.

Последней связной мыслью было – «не так» уже здесь, потому что «так» не бывает. Горячие волны гуляли по телу, только это было уже что-то еще, что-то новое, и он понял, что это никакой не секс, это больше, это гораздо больше, это… наверное, это и называют избитым словом «любовь», потому что это Фэб, это он, и только он, и это правильно, все происходящее сейчас – правильно, и никогда до этого, ни после, никогда… когда-то… все-таки… когда-то… в бесконечности… это уже было…

Примерно через час они вдвоем сидели в ванной. Ванная располагалась рядом с комнатой Фэба. Перепуганный, он оттащил туда Ита и, не рискнув вызывать помощь, пытался привести его в порядок самостоятельно.

В ход пошло все: и холодная вода, и вино, полстакана которого Фэб влил в Ита чуть ли не насильно, и релакс, и какая-то настойка, которую рауф достал из своих личных запасов. Ита отпустило лишь через полчаса, а окончательно он пришел в себя еще позже. По крайней мере, сейчас он сидел, прижавшись к Фэбу, а тот ласково и неторопливо гладил его по спине. Вода в круглой чаше старой каменной ванны была теперь теплой, сведенные мышцы, наконец, почти полностью расслабились, а разбежавшиеся мысли пришли в относительный порядок. Насколько это было возможно в тот момент.

– Ты понял, что ты сделал? – спросил Фэб.

Ит отрицательно покачал головой.