Сын Человеческий - Руслан Хазарзар

Из числа Двенадцати трое учеников как бы составляли особо приближенную к Иисусу коллегию, это — Симон Кифа и братья Зеведеевы. Эти трое (Петр, Иаков и Иоанн), согласно синоптикам, сопровождали Основателя при Его преображении (Мф.17:1–8; Мк.9:2–8; Лк.9:28–36), скорби в Гефсиманском саду (Мф.26:36–46; Мк.14:32–42) и воскрешении дщери Иаира (Мк.5:22,37–42; ср. Flavius Philostratus.Vita Apollonii.IV.45), то есть присутствовали при таких таинственных деяниях Иисуса, при которых, по мнению евангелистов, могли присутствовать лишь наиболее развитые и приближенные ученики. Хотя вышеуказанные примеры исторически весьма сомнительны, но идея о преимуществе Симона Барионы и сыновей Зеведеевых пред другими учениками Иисуса сложилась в раннюю эпоху и, вероятно, уходит корнями в историческую почву.

Правда, Квартус в своем Евангелии совершенно не упоминает об Иакове, лишь в добавочной главе названы без имен сыновья Зеведеевы (Ин.21:2). Однако здесь, по-видимому, прослеживается желание антииудействующего автора четвертого Евангелия принизить значение другого Иакова — брата Господня, который был главой экклесии Иерусалима и ратовал за иудейский образ жизни христиан. Хотя Иаков Зеведеев и Иаков Ахмара — разные лица, в понятии древних христиан они часто как бы обменивались между собой ролями (ср. Мк.5:37; 9:2; 14:33 и Гал.2:9; Eus.HE.II.1:2–5).

Ученики Иисуса вряд ли понимали Учителя и вряд ли глубоко вникали в Его идеи и планы. То, что при таком Учителе они до самой Его смерти мечтали о восстановлении царства Израиля (Лк.24:21), и то, что впоследствии они какое-то время упорно противились допущению язычников в христианскую общину, — все это отнюдь не говорит о силе разумения апостолов. Апокалипсис, основная часть которого написана, вероятно, Иоанном Зеведеевым, мало проникнут истинным духом учения Иисуса, эта книга написана в духе мести и злобы, а ее чисто иудаистская точка зрения и форма изложения настолько отличается от Нагорной проповеди, что невольно начинаешь сомневаться, что Иисус «знал, которых избрал» (Ин.13:18). Вообще, ученики, кажется, чуть не загубили все дело. Если бы миссионерами были только апостолы из числа Двенадцати, то учение Основателя, возможно, потонуло бы в числе множества химер Палестины, как ушли в забвение школы назореев и эбионитов. Христианство по-настоящему стало распространяться и обретать силу и твердую почву в кругах язычников лишь с миссионерскими путешествиями тех людей, которые лично не знали Иисуса и которые ввиду этого все более Его обожествляли. И только в свете этих представлений мы понимаем, почему апостол Павел, не являвшийся прямым учеником Иисуса, обрел такое высокое значение в истории христианства.

44. Иуда-предатель

Из сообщений синоптиков трудно понять, а из рассказа Квартуса — совсем нельзя уразуметь, как мог Иисус принять в столь близкий круг своих учеников человека, способного на предательство, и как сам Иуда Искариот мог дойти до того, чтобы предать Учителя. Миллионы людей задавались этим вопросом, создавая все новые и новые гипотезы, «да только воз и ныне там». Разумные доводы по этому поводу в основном отвергаются, и весь рассказ о предательстве обрастает новыми деталями и догадками, переходя из исторической канвы в область художественной литературы и мифотворчества.

Основная ошибка исследователей при рассмотрении этого вопроса заключается в том, что они хотят понять психологию Иуды, а не психологию евангелистов. Поэтому мы, оставляя в стороне догадки об умонастроениях предателя, попытаемся представить, чем руководствовались авторы (редакторы) Евангелий при описании самого загадочного сюжета в Новом завете.

Вполне вероятно, что Примус, прочитав Евангелие от Марка, возмутился тем, что Иуда не понес никакого наказания за свое предательство. Представление евангелиста, что такое подлое деяние должно быть наказано карой Божией, подтолкнуло его к составлению рассказа о самоубийстве Иуды.

Как и всегда при создании некоторого якобы исторического рассказа, евреи искали предопределенный сюжет в цитатах Танаха. Первый евангелист сразу же ухватился за слова из Книги пророка Захарии: «{…} тридцать сребренников {…} бросил {…} в дом Господень {…}» (Зах.11:13). Кроме того, Примус во Второй книге Царств усмотрел слова, сказанные о самоубийстве Ахитофела (אֲחִיתפֶל): «{…} и собрался {…}, и удавился, и умер {…}» (2 Цар.17:23). И вот, из этих неопределенных слов, не имеющих отношения ни к Иисусу, ни к Его предательству Иудой, ни к раскаянию, первый евангелист составил следующий рассказ: «Тогда Иуда, предавший Его, увидев, что Он осужден, и, раскаявшись, возвратил тридцать сребренников первосвященникам и старейшинам, говоря: согрешил я, предав кровь невинную. Они же сказали ему: что нам до того? смотри сам. И, бросив сребренники в храме, он вышел, пошел и удавился» (Мф.27:3–5).

Неисторичность этого эпизода видна невооруженным глазом, причем в данном случае повествование доходит до анекдотичности: Иуда еще до суда Пилата «увидел», что Иисус осужден. Таким образом, Примус, сам того не желая, приписал предателю дар предвидения.

Впрочем, искусственность и мифичность рассказа о самоубийстве Иуды мы можем доказать, основываясь на повествовании Терциуса, который тоже говорит о смерти Искариота, но в совершенно другой форме.

Третий евангелист, как и Примус, тоже был знаком с Евангелием от Марка и тоже имел основание возмущаться безнаказанностью предателя. Однако Терциус не знал, что первый евангелист уже сочинил историю о позорной смерти Иуды, и стал сочинять новую, также основываясь на изречениях из Ветхого завета и даже приводя их в своем тексте. Итак, по версии Терциуса, Искариот не вернул старейшинам денег, а сам купил себе землю «неправедною мздою», а затем «низринулся» (надо полагать, нечаянно свалился) в овраг, вследствие чего «расселось чрево его, и выпали все внутренности его» (Деян.1:16 и сл.).

Таким образом, между рассказами Примуса и Терциуса нет ничего общего, кроме упоминания о скоропостижной смерти Иуды; и этот факт вполне доказывает, что оба рассказа не имеют под собой никакой исторической основы.

Из Евангелий нельзя усмотреть хоть сколько-нибудь серьезного мотива для предательства. Квартус сводит все к банальному расточительству, которое якобы возмутило Иуду: «Мария же, взяв фунт нардового чистого драгоценного мира, помазала ноги Иисуса и отерла волосами своими ноги Его; и дом наполнился благоуханием от мира. Тогда один из учеников Его, Иуда Симонов Искариот, который хотел предать Его, сказал: для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим?» (Ин.12:3–5).

Однако несостоятельность этого мотива сразу же обнаруживается при сравнении данного эпизода с параллельным местом в Евангелии от Марка, в котором сказано, что не Иуда, а «некоторые же вознегодовали и говорили между собою: к чему сия трата? ибо можно было бы продать его более, нежели за триста динариев и раздать нищим» (Мк.14:4–5).

Несколько более серьезный мотив для предательства приводят синоптики. Так, Секундус говорит: «И пошел Иуда Искариот, один из двенадцати, к первосвященникам, чтобы предать Его им. Они же услышавши обрадовались и обещали дать ему сребренники» (Мк.14:10–11). Примус даже называет сумму: «Они предложили ему тридцать сребренников {…}» (Мф.26:15), — и именно это указание снова отправляет нас к Книге Захарии: «И они отвесят в уплату Мне тридцать сребренников» (Зах.11:12).

Итак, искусственность и неисторичность данного эпизода говорят сами за себя. Во-первых, мы наблюдаем стремление евангелистов все действия приурочить к цитатам из Танаха, которые рассматривались как пророчества о Мессии; во-вторых, Квартус, в противоположность синоптикам, ни о какой плате за предательство не говорит; в-третьих, вряд ли бы человек, в руках которого была касса (Ин.12:6) и который знал, что со смертью Иисуса он теряет пост казначея, променял выгоды своего положения на ничтожную сумму денег.[594]

Рассказ о поцелуе предателя (Мф.26:47–50; Мк.14:43–46; Лк.22:47–48) — один из самых знаменитых эпизодов античной литературы. Поцелуй, всегда считавшийся проявлением любви и нежности, здесь выступает наряду с самым гнусным деянием, известным человечеству; и эта антитеза действительно побуждает читателя с еще большей интенсивностью сопереживать тому, о чем повествуется в Евангелии.

Однако именно эта антитеза и убеждает нас в том, что данный эпизод является художественным вымыслом, а не историческим фактом. В самом деле, Иуда поцелуем указывает отряду, кто из них Иисус, то есть из этого следует, что те, которые пришли арестовывать Основателя, не знали Его в лицо. Однако из дальнейшего повествования непреложно явствует, что Иисус каждый день проповедовал перед ними в Храме (Мф.26:55; Мк.14:48–49; Лк.22:52–53), а значит, Основатель был хорошо знаком страже. Кроме того, о поцелуе предателя опять же ничего не говорит Квартус и, вероятно, совершенно о нем не знает.