«Если», 1994 № 10 - Ричард Маккенна

В компьютер закладываются при помощи числовой информации изображения не только полотен выдающихся мастеров, но и такого уникального искусства, каковой является икона.

А закончить наш краткий исторический экскурс можно опять-таки словами П. Флоренского: «Число есть, следовательно, некоторый прототип, идеальная схема, первичная категория мышления и бытия».

Питер Филлипс

СОН — ДЕЛО СВЯТОЕ

Однажды — мне было тогда семь лет — я прочитал рассказ о какой-то нечисти. Той же ночью мне приснился кошмар, а утром я, само собой, побежал к папе.

— Они гнались за мной, па, — я хлюпал и утирал слезы. — А я не мог ни убежать, ни остановить их…

— Они большущие, зубастые, с когтями — как на картинке… И я никак не просыпался! Я хотел, но не мог, па!

Отец пробурчал себе под нос что-то про болванов, бросающих где попало дурацкие книги, и про детей, читающих что ни попадя, а потом взял меня за руку своей ручищей и повел на выгон. Он был мудрым человеком — мудрым от своего понимания земли, дающей всем нам и жизнь, и пропитание. И людей он понимал не хуже, чем землю.

Он присел на пенек и протянул мне громадный револьвер.

Это был (как я узнал гораздо позже) тяжелый старый армейский кольт сорок пятого калибра. Но тогда это был для меня просто громадный револьвер. До того я видел и винтовки, и охотничьи ружья — но это! Какой он был тяжеленный! Он так и тянул мою руку к земле, пока отец объяснял мне, как нужно целиться.

— Это смертоносная штука, Пит, — говорил па.

— Ни в этом мире, ни за его пределами нет твари, которая сможет устоять против его пули. Из него можно убить льва, тигра, а если хорошенько прицелиться, то даже разъяренного слона. Билли может остановить кого угодно, — хоть во сне, хоть наяву. И во сне он теперь всегда будет с тобой, понял? Так что ничего не бойся.

Эти слова я запомнил надолго. Мое запястье опухло и отвратительно ныло от толчка отдачи даже через полчаса, но я видел свинцовые капли пуль в барабане, я ощущал в руке твердую стальную рукоять с накладками из тикового дерева! Я целился, глядя вдоль длинного матового ствола, я жал на спусковой крючок, я чувствовал, как мою руку рывком подбрасывает вверх и своими глазами видел отверстие — здоровенную дыру! — пробитую пулей в мешке с зерном.

Вечером, когда я ложился спать, Билли устроился у меня под подушкой, и, прежде чем окончательно погрузиться в сон, я снова и снова трогал его холодную, надежную рукоять.

Когда они появились, я чуть ли не обрадовался. Я был готов к встрече. Со мной был Билли. Он оказался гораздо легче, чем наяву — а может, во сне моя рука была сильнее, — но это был по-прежнему надежный друг. Я выстрелил раз, другой: два чудища упали, расплывшись бесформенными пятнами, а остальные в ужасе бежали.

Мой па не был психиатром, но он придумал отличное лекарство против страха.

Двадцать лет спустя его рецепт был применен уже на строго научной основе — для спасения здоровья, а может быть, и жизни Маршема Красвелла.

— Что ты слышал о нем? — спросил Стив Блэкистон, в прошлом мой однокашник по колледжу, а ныне известный психоаналитик.

— Да так, кое-что, — ответил я. — Научная фантастика, фэнтези. Словом, чтиво для сдвинутых фэнов.

— Ну, не скажи. Пишет он прилично, — Стив кивнул на книжные полки, украшавшие его кабинет в новом Институте психиатрии при Пентагоне. — Мне, например, нравится. Ты ведь не будешь утверждать, что я «сдвинутый фэн»?

Попробовал бы я! Я — жалкий спортивный обозреватель, цена которому — колонка в газете.

— Понятно, что нередко он гонит строчки просто для заработка, — продолжал Стив, — но есть и на редкость изобретательные идеи. Последние десять лет он признанный мэтр жанра. Но два года назад он серьезно заболел и, не успев окончательно поправиться, решил снова засесть за работу. Занялся героической фэнтези. Иногда получалось великолепно, иногда — полная ерунда. Он все нахлестывал и нахлестывал свое подсознание, заставлял воображение работать на полную мощность. И не выдержал. Слишком большое напряжение. Теперь он у нас.

Стив поднялся, и мы вышли из кабинета.

— Пошли, я тебе его покажу. Понимаешь, теперь, вместо того чтобы сочинять фантастические миры, он в них живет. Далекие планеты, кошмарные чудовища, невероятные приключения — вся эта фантасмагория стала его средой обитания. Блистательный ум, посадивший себя в клетку собственного вымысла. В конце концов, вымысел может стать для него единственной реальностью, и тогда его уже ничто не спасет. Знаешь, что такое симпатическая магия? Человек воображает, что его заколдовали — и умирает. Если рожденное сном чудище убьет Красвелла, он уже не проснется… Препараты не помогают. Послушай сам… — Стив остановился у койки, на которой лежал, что-то бормоча, Маршем Красвелл.

Я нагнулся и прислушался к тому, что шептали бескровные губы.

— …по равнинам Истака, чтобы добыть волшебный Алмаз. Я, Мултан, поведу вас, ибо я обрел свой Меч. — Змей должен быть повержен, но только сила Алмаза может превзойти его силу. Вперед же, верные мои соратники!..

Правая рука Красвелла, безжизненно лежащая на одеяле, чуть дрогнула. Он призывал друзей.

— Значит, все еще Змей и Алмаз, — пробормотал Стив. — В этом сюжете он живет уже двое суток. Изредка сознание начинает бороться, он пытается трезво оценить происходящее, вырваться в реальность… Жуткое зрелище. Он пытается побороть кошмар — и не может.

Я вспомнил про Билли, старый добрый кольт сорок пятого калибра, и рассказал эту историю Стиву, пока мы возвращались в его кабинет.

— Превосходно! — воскликнул Стив. — Твоему отцу надо было стать врачом! Кстати, для спасения Красвелла я собираюсь применить тот же принцип. Но для этого нужен человек, у которого хорошо развитое воображение сочетается со скепсисом. Трезвый ум и чувство юмора. То есть, мне нужен ты!

— Я?! Как же я его буду спасать? Я его даже не знаю! — Узнаешь, — сказал Стив, и от того, как он это сказал, по спине у меня пробежал холодок. — Ты узнаешь его так близко, как не знают друг друга родные братья. Я отправлю тебя — твою личность, твое сознание — в больное сознание Красвелла.

Я оторопел.

А Стив как ни в чем не бывало раскуривал трубку, закинув ногу на подлокотник кресла.

— Никаких чудес. В общем-то, это почти тот же прием, какой применил твой отец. Технически, правда, это будет посложней. Мы создавали прибор, позволяющий «считывать» образы, возникающие в мозгу пациента — что-то вроде энцефаллографа, только гораздо совершенней. И совершенно случайно обнаружили, что полярность можно менять — то есть можно войти в сознание больного. Сложность в том, что, если воображаемый мир реален для пациента, он будет столь же реален и для врача.