Песнь для Арбонны - Гай Кей

Она снова поднимает на него взгляд, ощущая тошноту. Ее семья ни в чем не уступает их семье, яростно говорит она себе, или не настолько, чтобы это имело значение. Она знает, что необходимо сейчас сказать. Стараясь сохранить самообладание, она произносит:

— Послушай меня. Я убью себя прежде, чем позволю ему прикоснуться ко мне. Не сомневайся, я это сделаю. И не пытайся отрицать, что не ты подогреваешь постыдные мысли короля, презирая своего сына и всякое понятие о семейной чести, стремясь только привязать покрепче слабого человека, чтобы использовать его так, как сочтешь нужным. Мой господин, я не то орудие, которое тебе по руке. Я умру раньше, чем Адемар переспит со мной. — Она пристально наблюдает за его лицом и прибавляет: — Или ты сам, господин верховный старейшина Коранноса. Я покончу с собой прежде, чем ты сможешь прикоснуться рукой или кнутом к этой белой плоти, о которой мечтаешь в темноте дома господа по ночам. — Эта стрела выпущена наугад, но Розала видит, что она точно попала в цель. Багровое лицо Гальберта внезапно бледнеет, его глаза превращаются в узкие щелочки, и впервые он быстро отводит взгляд. Розала не ощущает торжества, только новый приступ тошноты.

Она поворачивается и идет по подъемному мосту в передний двор. Кораны прекратили свою дуэль, их внимание привлекло что-то необычное в поведении господ здесь, за стенами. Розала высоко держит голову и шагает так спокойно, как ей только удается.

— Госпожа Розала, — зовет Гальберт сзади, слегка повысив голос. Она знала, что он ее позовет. Ему необходимо, чтобы последнее слово осталось за ним. Его характер не допустит ничего другого. Она сначала хочет не оборачиваться, продолжать идти вперед, но кораны слышали, как он ее позвал. То, на что она с риском осмеливается наедине с ним, она не смеет сделать публично: она может до определенного предела не подчиняться ему, но открытого неповиновения он не допустит. За это женщину в Горауте могут убить.

Она останавливается на подъемном мосту и медленно поворачивается к нему. Потом она вспомнит этот момент, высоко стоящее в небе солнце, ветерок, колышущий красные и золотистые листья каштанов вдоль дороги, пение птиц на ветках, речку внизу, сверкающую синевой. Великолепный осенний день.

— Интересно, — говорит Гальберт де Гарсенк, понижая голос и подъезжая поближе, — рассказал ли тебе твой дорогой супруг о нашей последней договоренности? Возможно, он этого не сделал, ведь он так забывчив. Мы решили, что если ты родишь сына, он будет моим. А! Ты удивлена, госпожа Розала! Так я и думал, этот легкомысленный парень не поставил тебя в известность. Мальчик обещан Коранносу, дочь можешь оставить себе; дочь для меня пока бесполезна, но я уверен, что позднее я придумаю, как ее использовать.

Розалу охватывает страх, что она сейчас потеряет сознание. Солнце описывает хаотичные дуги в голубом небе. Она делает нетвердый шаг в сторону, чтобы удержать равновесие. Сердце молотом стучит у нее в груди. Розала чувствует вкус крови: она прокусила губу.

— Ты… ты готов лишить свою семью наследника? — произносит она, заикаясь, ее оглушенный мозг отказывается верить в то, что она услышала.

— Нет-нет, не обязательно. — Теперь он смеется, для всех посторонних глаз во дворе он выглядит веселым и доброжелательным. — Хотя нам нужен в семье еще один старейшина не меньше, чем наследник замка. Брат Ранальда, — он никогда не произносит имени Блэза, — должен был последовать за мной в служении богу. Многое в нашем будущем зависит от этого. Его отказ сорвал мои планы, поставил меня в трудное положение, но если ты подаришь мне мальчика, все еще можно будет исправить. Разумеется, я отложу окончательное посвящение на время, чтобы посмотреть, как лучше использовать ребенка — здесь, в Гарсенке, или в доме господа. Многое нужно будет учесть, но смею сказать, ты мне поможешь, родив других детей, дорогая сноха. А если нет — принимая во внимание, что для зачатия этого младенца потребовалось некоторое время, — тогда, мне кажется, Ранальд сможет найти себе вторую жену, которая это сделает. Это меня не слишком волнует. И я должен признаться, что с нетерпением жду того времени, когда лично смогу заняться образованием и воспитанием внука. Умоляю, не разочаруй меня, госпожа Розала. Роди крепкого мальчика, чтобы я смог забрать его для Коранноса.

Она ничего не в состоянии сказать в ответ. Кажется, она потеряла дар речи. Она едва стоит на ногах. Внезапно она чувствует себя обнаженной под взглядами равнодушных или слегка заинтересованных коранов ее замка и работников поместья.

— Тебе и в самом деле следует вернуться в дом, — заботливо говорит Гальберт. — Ты не очень хорошо выглядишь. Тебе следует лежать в постели, дитя мое. Я бы проводил тебя сам, но боюсь, у меня нет времени для подобных домашних забот. Дела настоятельно требуют моего возвращения во дворец. Я полагаю, что ты меня поняла и мне не придется приезжать сюда снова.

Он поворачивается, не дожидаясь ответа, приветствует ее взмахом поднятой руки, чтобы его жест отметили кораны; но в этой руке он держит кнут. Это не случайно; этот человек ничего не делает случайно. Она видит, как он улыбается, удаляясь.

В замке, через короткое время оставшись одна в своих покоях, стиснув руки так, что косточки побелели, Розала де Гарсенк вдруг понимает, не осознав, в какой именно момент принимает решение, что уедет отсюда.

Гальберт допустил ошибку, думает она. Он не собирался рассказывать ей об этих планах, он должен был знать, как она к ним отнесется. Но она его разозлила, показала, что знает его мысли, и он ответил, не подумав, чтобы напугать и ранить ее, чтобы оставить за собой последнее слово.

Она не знает, как она это сделает, знает только, что не останется и не отдаст своего ребенка этому человеку. «Я объявила войну», — думает она, понимая, что единственное ее преимущество в том, что она это знает, а Гальберт, возможно, нет. Внутри ее, словно в ответ, младенец сильно толкает ее под ребра, в первый раз за это утро.

— Тихо, — шепчет она. — Тихо, любовь моя. Этого не случится. Не бойся беды, она тебя не найдет. Где бы ни находился твой отец, явится ли он когда-нибудь, чтобы защитить тебя, или нет, я буду охранять тебя, малыш. Клянусь своей жизнью и твоей.

Блэз думал о ребенке, когда мужчины Талаира ехали на север под холодным ветром, о сыне Аэлис де Мираваль и Бертрана. С тех пор как Ариана рассказала ему эту историю в ночь летнего солнцестояния три месяца назад, он думал о ней чаще, чем мог ожидать, и в такие моменты невольно с любопытством бросал взгляд на человека, за убийство которого его отец заплатил четверть миллиона золотом.