Изгой - Алиса Бодлер

– Я… ожидал такого ответа, – хозяин дома облизнул пересохшие губы. – Но, прошу вас понять, что я молю о свободе не без причины. Реймонд… Он многое пережил. Ему очень нужен взрослый, который сможет его защитить.

– Никто и не требовал от тебя покидать дом, – Эмили недобро прищурилась. – Ты находишься подле своего ненаглядного мальчика постоянно. Чего еще тебе не хватает? Или ты хочешь лишиться жалованья, на которое вы втроем так славно живете? Доподлинно известно, что отец не оставил тебе ни гроша.

– Безмерно благодарен за эту возможность, – мужчина выдохнул, отводя взгляд. Здесь Доусон была права – единственные деньги, что пустил в наследие отец, принадлежали Валериану, а затем перешли матери, которой приходилось доживать свой век в одиночку. – Однако, я убежден, что мальчику необходим правильный пример. Уже сейчас он страдает от кошмаров, и я бы не хотел становиться одним из них наяву. Если с ним что-то случится, пострадает будущее нашего дела, потому как он – единственный наследник Бодрийяров.

– А, так вот в чем дело, – гостья усмехнулась и вновь взяла веер в руки, будто расслабляясь и возвращая настрой на светскую беседу. – Нет, Герман, я вынуждена тебе отказать, и причины тому повторять не стану. И, кроме того, твой страх не обоснован. Потому как Рей – лишь наследник второго порядка, и только. После меня достоянием Николаса будет управлять его кровная дочь.

* * *

«Джереми: Алиса Бодрийяр. Моя прапрабабушка. Можете спросить у матери. Уж про нее она говорить станет.

Доктор Боулз: (записывает) Значит, ты считаешь, что твоя семья берет свои корни оттуда? От Миссис Доусон? Джереми: (нервно смеясь) Откуда же еще? Герман покончил с собой, Реймонд пропал, и даже если у него были потомки, мы об этом уже никогда не узнаем. По той линии, что можно отследить благодаря фармации, род мог продолжиться только из-за Алисы. Внебрачного ребенка.

Доктор Боулз: Ты предполагаешь, что миссис Доусон смогла присвоить ей фамилию любовника, несмотря на все условности эпохи? Кроме того, женщина-управленец в девятнадцатом веке – беспрецедентный случай. Ты сам говорил об отсутствии прав.

Джереми: Ой, да ладно вам! Коррупция – синоним этой поганой фамилии. Все покрывали их, все! Иначе бы ничего из их работы не дожило бы до наших дней. С большими деньгами – всегда и везде – возможно все! Общественность закроет глаза на любые огрехи, стоит вам заткнуть им рот золотом.

Доктор Боулз: (записывает) Ты отзываешься так и о своей фамилии тоже, Джереми.

Джереми: (глухо) Это ненадолго. Я возьму фамилию отца, как все нормальные люди.

Доктор Боулз: Должна отметить, что ты сам себе противоречишь. Присваиваешь историю одного из Бодрийяров, однако отказываешься от реальной кровной связи, которая существует у этого рода и твоей семьи.

Джереми: Вы что, полагаете, что я рад наследию Германа во мне? Вы точно в порядке, док?

Доктор Боулз: Ты становишься живее, когда рассказываешь мне все это. Предполагаю, что вера в мифическое переселение душ помогает тебе чувствовать себя особенным.

Джереми: (молчание)

Доктор Боулз: Потребность в том, чтобы чувствовать себя особенным, абсолютно нормальна. Степень критичности ситуации определяется побочными ощущениями от этого чувства. «Я особенный» – норма. «Я особенный и от этого лучше любого человека на свете» – патология.

Джереми: (устало) Да что за чушь…

Доктор Боулз: У твоих мамы и папы хорошие отношения?

Джереми: (с тяжелым стоном) О нет, опять…

Доктор Боулз: Скажи, если ты так хорошо разбираешься в истории своих предков, то, как считаешь, почему мистер Бодрийяр оставил дело своей жизни любовнице, но не жене?

Джереми: (гулко) Потому что он – обычная свинья».

Глава 3

Я больше не мог глотать горький кофе и теперь заливал его молоком. За окном начинали ездить первые машины, за дверьми шевелились ранние (или слишком поздние?) пташки-студенты, но сон все еще не входил в мои планы.

Всего две кассеты и безудержное желание поговорить с Оуэном, хотя бы по телефону, но прямо сейчас.

Хорошо изучив его нестандартный график, я не побоялся позвонить Джереми снова. Но в трубке по-прежнему отсутствовали гудки.

Развязка была очень близко, и от осознания этого простого факта меня начинало потряхивать: я совершенно не знал, что буду делать дальше со всей полученной информацией. Похороню ее в себе, каким-то образом сотру записи и отдам плеер и кассеты звукорежиссеру? Или же, подобно своему опыту прошедших месяцев, забью на работу и поеду к бывшему заказчику на очную ставку?

Вот только о чем нам с ним было теперь говорить?

Его «исповедь» – теперь, не в формате квеста, а в виде зафиксированного анамнеза – будет завершена. Ничего общего, как бы того не хотелось мужчине, мы, в текущей реальности, не имели. Причина, по которой владелец клуба пытался взвалить на меня груз собственной юности – была понятна, и вопросов не вызывала.

Я знал, что он хотел, чтобы я жил свободно после того, как узнаю всю правду. Но что именно значила свобода для меня, я все еще не мог разобраться.

У каждой истории должен быть конец. Но если действительно поверить в то, что Герман и Реймонд находили продолжение собственной горестной судьбы в наших оболочках, то стоило ли ставить точку именно таким образом?

«Двадцатое ноября тысяча девятьсот девяносто первого года. Пациент – Джереми Томас Бодрийяр, двадцать два года. Лечащий врач – Саманта Боулз. Диагноз: недифференцированная шизофрения. Текущий установленный статус заболевания: манифестация. Срок пребывания в диспансере: восемь недель.

Доктор Боулз: Здравствуй, Джереми.

Доктор Боулз: (спустя пару минут) Джереми?

Доктор Боулз: (после еще одной паузы) Джереми, ты плохо себя чувствуешь? В чем дело?

Джереми: (очень тихо) Меня тошнит, док. Я не готов сегодня говорить.

Доктор Боулз: (записывает) Тебе стало хуже после приема лекарств?

Джереми: (все еще тихо) Нет. До, но после я не мог уснуть, меня трясло и все это было перед моими глазами. В полной темноте. Всю ночь.

Доктор Боулз: Что ты имеешь ввиду под «этим»? Воспоминание?

Джереми: Да.

Доктор Боулз: (в начале ответа – неразборчиво). Хорошо? Джереми: (молчание) (пауза длиною в пару минут. После – слышен скрип двери и шаги.)

Доктор Боулз: Спасибо.

Доктор Боулз: (слышен шорох бумаги) На, возьми. Выпей залпом, пожалуйста.

Джереми: (слабо) Что это?

Доктор Боулз: Полифепан[33]. Если у тебя интоксикация, это поможет. Почему ты не попросил в палате?

Джереми: (пьет)

Джереми: (после паузы) Почему нельзя просто избавить меня от этого? Вы же видите, что мне плохо.

Доктор Боулз: