Преследуя восход - Майкл Роэн

Мое сообщение немедленно вызвало приступ бурной, однако совершенно бесшумной деятельности на корабле. Одного произнесенного свистящим шепотом приказа Пирса оказалось достаточно, чтобы команда помчалась брасопить реи. Шлепанье ног по палубе было чуть ли не самым громким звуком, производимым людьми. Рукой в расшитой перчатке (их капитан упорно продолжал носить даже в жару) Пирс прочертил резкую линию в воздухе — справа налево. Помощник поднял в ответ трость; раздался громкий скрип и грохот: открылись порты левого борта и выкатились пушки, вот и все. Мы были готовы. В молчании, затаив дыхание, подпрыгивая и ныряя на волнах, мы приближались к месту следования.

Постепенно показался наветренный берег мыса, крутой и заросший деревьями. Отсюда солнца не было видно, свет исходил только с закатного неба, отражаясь в водах уединенной бухты. А там, повернутый в сторону берега, лениво паря в облаках, отражавшихся в спокойной, как стекло, воде, виднелся «Сарацин».

Пальники перестали вращаться. Канониры держали их над жерлами пушек, готовые снова обстрелять корабль волков ужасающим продольным огнем. Если Клэр удалось пережить наш прошлый бортовой залп, будет ли судьба милостива к ней опять?

Помощник беспокойно поглядывал на ют, а мы как ни в чем не бывало скользили по водной глади бухты. Идеальный момент для залпа был упущен. Однако Пирс стоял молча, постукивая пальцами по подбородку, а Джип тихонько насвистывал сквозь зубы. Вот стоит наша законная добыча, «Сарацин». Его порты закрыты, паруса убраны, и нигде ни одного огня, ни других признаков жизни. Но как такое возможно?

— Носом и кормой, видите? — вдруг прошептал Пирс. — Он пришвартован носом и кормой. Если бы только носом, он мог бы тотчас развернуться, верно? И встретить нас пушечным огнем. А так не может. Кровь Господня! Игра стоит свеч! Подойдем и посмотрим, в чем же дело.

Он снова сделал жест. Джип крутанул штурвал, и в том же сверхъестественном молчании матросы кинулись к фалам и стали травить, напрягая силы в едином свистящем дыхании. Даже боцман свел свои ритуальные проклятия к нескольким хриплым восклицаниям шепотом, а помощник стоял, задавая ритм постукиванием трости о ладонь. Паруса повернулись, палуба нырнула; напряженная, притихшая «Непокорная» развернулась и тоже встала носом к берегу.

Пирс не сводил глаз с черного корабля. Его короткий кивок помощнику отправил поток матросов на ванты и ноки реев, причем они действовали с небрежной легкостью, от которой мне сделалось несколько тошно. Они безупречно контролировали свои действия; без единого слова паруса были убраны, и «Непокорная» замедлила ход до ровного скольжения. При этом мне подумалось: а сколько же лет людям, за которыми я наблюдаю? Все эти опасные, сложные телодвижения они проделывали так же легко, с той же естественностью, как и дышали. Пожалуй, они могли бы пойти и убрать паруса даже во сне; собственно, почему бы и нет? Они, во всяком случае некоторые из них, проделывали это в течение трех-четырех сроков нормальной человеческой жизни. А то и больше.

Неожиданно Пирс снова поднял руки, секунду-другую держал их высоко над головой, потом резко опустил правую. Пал шпиля был сброшен, и якорь спущен без единого всплеска, почти не потревожив тихих вод, а где-то через секунду «Непокорная» мягко остановилась. Я вытаращил глаза. Все рассчитав за какие-то две секунды, Пирс сумел поставить нас аккуратно под идеальным углом к черному кораблю. Здесь мы были почти неуязвимы для их пушек, зато, случись такая необходимость, могли разнести их корму бортовым залпом. Пирс считал это делом само собой разумеющимся: как только якорь коснулся воды, он отвернулся и шепотом выдал серию команд. Джип на верхней палубе уже собирал абордажную группу. Я хотел присоединиться к ним, как вдруг появилась Молл, таща за собой Стрижа, который выглядел совершенно больным. На меня она даже не взглянула.

— Ну что, колдун? — прогрохотал Пирс.

Стриж огрызнулся. Вид у старика и впрямь был измученный. Он издал скрежещущий кашель, сочно сплюнул на чистую палубу и начертил пальцем ноги сложную фигуру в слюне. Посмотрел, как она уляжется, и вздохнул:

— Я мало что могу вам сказать. Над кораблем по-прежнему висит облако. Но если она не на борту… — Он кивнул в сторону острова. — Попытайтесь там.

— Какая великолепная догадка! — отрезал я. — Ты же считаешься таким могущественным колдуном — и это все, что ты можешь сказать?

— Я выдохся! — пробормотал Стриж. Затем с отвращением принюхался к густым влажным ароматам, доносившимся с земли. — И как могу я достичь большего в этом месте? Мое место на севере. Мне подавайте морозный ночной воздух, что пахнет смолой и дымом. Отвезите меня назад, к соснам Брокена, где обитает нечисть…

— Ну, ты опоздал, — сообщил ему я. — Там уже ничего такого нет. Восточные немцы вырубили лес и построили там здоровенную блочную домину — не хуже Берлинской стены…

Стриж зловеще оскалил зубы:

— Где обитает нечисть, я так сказал. Ну а эта стадия человеческой глупости сгодится для шабаша ничуть не хуже. Может, даже и лучше. — Он, казалось, приободрился и снова уставился на размазанную слюну. — Может, где-то высоко. На холмах. Это самое большее, что я могу сказать. А теперь пусть эта сука даст мне поспать!

«Сарацин» нависал, словно утес, над нашими вельботами, когда мы подгребли поближе. Было трудно представить, что всего несколько дней назад я влез на эти выпирающие борта, да еще под огнем. Двое мушкетеров на носу нашей шлюпки все время нервно водили оружием по высокому поручню «Сарацина». Мы добрались до его борта, и на нас никто не напал. Абордажные топоры мягко зацепились за черные доски, и под пристальным наблюдением мушкетеров с вельбота матросы взобрались по деревянным ступенькам наверх с такой легкостью, словно по широкой лестнице. Что касается меня, то мысль о том, что я могу обнаружить, была так ужасна, что раньше, чем успел сообразить, я уже был на палубе и перебирался через леерное ограждение.

Палуба под моими ногами оглушительно загрохотала, но там не было вахты, которая подняла бы тревогу. Там вообще не было следов чьего-либо присутствия. Пронзительный скрип, заставивший всех подскочить, был всего лишь скрипом двери, раскачивавшейся на ветерке. Когда мы разделились, чтобы обыскать корабль, я направился к трапу, ведущему на корму, и бросился вниз по мрачным ступенькам, сопровождаемый Джипом, шедшим за мной по пятам и свистящим шепотом напоминавшим об осторожности.

Впрочем, он мог ничего и не говорить. Просунув голову в люк, я тотчас понял, что никого там нет. Для этого не надо было быть колдуном или чем-то там еще. Судя по тому, как неподвижен был застоявшийся воздух, как отдавались эхом наши шаги, как плескала и билась о днище вода, было совершенно ясно, что корабль пуст. И повсюду, от палубы до палубы, было одно и то же: темнота, зловоние, неподвижность. Я старался не думать, каково это было для Клэр — целыми днями находиться здесь, внизу, среди этой вони. Но если бы только она была здесь!.. Дверь лазарета оказалась заперта. Я посмотрел на нее. Джип пожал плечами и выстрелом разнес замок. Но когда Джип распахнул дверь, мое сердце упало: внутренняя дверь была приоткрыта. Я знал, что внутри никого не окажется, но все равно заглянул туда. На куче лохмотьев, изображавших постель, что-то темнело; я поднял этот предмет — и ужаснулся.