АДМИРАЛ КОЛЧАК: ПРАВДА И МИФЫ - Владимир Хандорин

В приведенной речи Колчак уделил особое внимание земельному вопросу. В частности с его слов газета отмечает, что «возврата к старому земельному строю не будет и быть не может. По мысли Верховного правителя и правительства, земельная политика должна иметь целью создание многочисленного крепкого крестьянского и мелкого землевладения за счет землевладения крупного. Этого требуют государственные интересы».

Далее сообщалось, что вечером в честь Верховного правителя в здании музыкального училища был устроен банкет с присутствием «исключительно представителей военной власти». Торжества в виде смотра войск гарнизона, спектакля из отрывков опер «Аида» и «Кармен» и концертов продолжились и на другой день. При посещении театра «при звуках «Коль славен» Верховный правитель вошел в ложу, шумно приветствуемый. По требованию публики гимн был повторен много раз».

Комментируя его выступление в Екатеринбурге, омская «Сибирская речь» писала: «Речь Верховного правителя дает широкую струю свежего воздуха в спертую и удушливую среду нашей политической жизни».[235]

А вот как комментировало Российское телеграфное агентство в Омске приезд Колчака в город Троицк:

«15 февраля… поезд Верховного правителя прибыл в Троицк. На вокзале были выстроены казачьи и французские части. Верховный правитель принял парад. Представители города поднесли адрес…

Солнечный морозный день. Верховный правитель с атаманом Дутовым и свитой отправились на тройках, сопровождаемые почетным казачьим конвоем и киргизскими всадниками в ярко-алых чалмах. Войсковой круг Оренбургского казачьего войска приветствовал Верховного правителя долго несмолкаемыми кликами «ура» и аплодисментами».[236]

После того, как казачий Круг просил о широкой финансовой помощи ввиду подрыва войскового хозяйства и сожжения дотла 14 станиц, продолжает РТА, «в ответной речи, прерываемой кликами «ура» и рукоплесканиями, Верховный правитель в словах четких и твердых охарактеризовал казачество как подлинную демократию, притом демократию воинствующую, которая является одной из самых надежных опор государственности… Председатель Круга заявляет, что казачество будет верно служить Верховному правителю».

Далее, в пути «Верховный правитель принимал парады и награждал Георгиевскими крестами, восторженно приветствуемый войсками», объезжал госпиталя, лазареты и передовые позиции на фронте, где наблюдал за боевыми действиями.

А вот несколько слов о посещении им Перми: «Верховный правитель… сопровождаемый свитой, проехал в собор… После молебна состоялся грандиозный смотр войскам… При проезде по улицам, украшенным флагами и вензелями, Верховный правитель был предметом шумных торжественных манифестаций. В зале Благородного собрания Верховному правителю представился длинный ряд делегаций, поднесших адреса и хлеб-соль».[237] Принимая далее в пути делегацию крестьян с хлебом-солью, он пригласил их на чай.

«Торжественная пышность встреч Верховного правителя, – писала омская «Сибирская речь», комментируя трехнедельную февральскую поездку Колчака по прифронтовой полосе, – показывает, что наша государственность приобретает внешние формы величия» и прославляла ее как «власть борьбы, жертвенных подвигов, пламенной любви к России… власть твердую, опирающуюся на подлинную силу, непреклонную».[238]

Екатеринбургские «Отечественные ведомости» писали об этой поездке как о «новой фазе в процессе развития нашей новой государственности», которая вышла «не из программ и партийных манифестов, а из духа времени и его органически созревших задач, – не из тины событий, а из глубины, – не из верхушек книжной теории, а из недр национальной исторической жизни» и которая «находится в надежных руках».[239]

Колчак понимал важность налаживания контактов с широкими массами населения в послереволюционной обстановке. В своих частых поездках на фронт и в прифронтовую полосу он встречался не только с солдатами или с представителями городской интеллигенции, но и с делегациями рабочих (в Перми, Нижнем Тагиле) и крестьян, беседовал с ними. Особое внимание он уделял военным заводам, при посещении которых лично обходил цеха и знакомился с производством. Но беда в том, что, отводя основное внимание армии и делам на фронте, в своих социальных мероприятиях (как, впрочем, и в политических) он решал преимущественно частные вопросы, не затрагивая коренных (таких, как земельный), которые он откладывал до окончания войны.

В свою очередь либеральная печать создавала «русскому Вашингтону» хорошую рекламу. Та же «Сибирская речь» писала о нем как о «мужественном борце за Россию, государственном деятеле со взглядами широкими, с умом напряженным, с сердцем, бьющимся живой любовью к России».[240] А вот эпитеты из статьи той же газеты от 15 июня 1919 года под названием «Верховный правитель»: «Адмирал Колчак – почти что образ из сказки, высокой, изящной… великий интеллигент минувшей войны… знамя единой России… образ богатой и сложной культуры нашего народа… живое достояние своего народа… знамя достоинства, чести и культуры России». В газетных статьях, выступлениях и обращениях политических партий и общественных организаций, поддерживавших белых, Колчака именуют «титаном», «витязем», «собирателем Земли Русской».

Те же газеты создавали постоянную рекламу колчаковским генералам – Р. Гайде, А.Н. Пепеляеву, В.О. Каппелю.

Между прочим, Колчака видели читающим «Протоколы сионских мудрецов». Видимо, он был склонен всерьез искать некую особую роль еврейства в русской революции. С другой стороны, явного антисемитизма в своей политике он не допускал: призывы крайне правых кругов к репрессиям против евреев оставлял без внимания, а когда стал известен факт попытки некоего офицера выселить евреев из Кустаная, он пресек это самоуправство и наказал офицера. За явный антисемитизм были отстранены от работы несколько сотрудников «Осведверха» и два редактора официозного еженедельника «Русская армия». В этом отношении даже некоторые либеральные газеты недоумевали: что же получается, русским самих себя ругать можно, а евреев – нет? Но Колчак был достаточно умен, чтобы понять, что «еврейский вопрос» более тонкий и политический.

Известно, что евреи были единственным народом в Российской империи, подвергавшимся открытой национальной дискриминации, правда, не по принципу крови (как в нацистской Германии), а по признаку веры. Для евреев иудейского вероисповедания до революции существовали «черта оседлости», процентная норма при поступлении в вузы и даже гимназии и ряд других ограничений; евреи-«выкресты», становившиеся изгоями в еврейской среде, приобретали все права. Памятны были и еврейские погромы, возродившиеся в годы Гражданской войны. Не случайно среди евреев было так много активистов революционного движения, что, в свою очередь, провоцировало среди белых ответную ненависть к «жидовским комиссарам». Даже либеральная «Сибирская речь» писала: «Мы, русские, были свидетелями того, как наше государство и достояние нашего народа в развитии революции расхищались в тягчайшей мере русскими евреями».[241]