Глубокие раны - Неле Нойхаус

После такого заявления Зигберт Кальтензее буквально потерял дар речи. Он нервно провел рукой по лысине, поднялся и пробормотал:

— Боже мой… У меня действительно была интрижка с горничной моих родителей. Ее звали Данута, она была года на два старше меня и выглядела очень привлекательной. — Он ходил по кабинету взад и вперед. — С моей стороны это были серьезные отношения, как обычно бывает, когда вам шестнадцать лет. Мои родители, разумеется, не были в восторге и отправили меня в Америку, чтобы я отвлекся от своих мыслей.

Внезапно Зигберт остановился.

— Когда я, спустя восемь лет, закончив университет, вернулся домой с женой и дочерью, я уже совершенно забыл Дануту.

Кальтензее подошел к окну и стал смотреть в него. Думал ли он обо всех тех протестах и упущениях, которые привели его мнимого сводного брата сначала в преступный мир, а затем и к смерти?

— Как, кстати, чувствует себя ваша мама? — сменил Боденштайн тему. — И где она сейчас? Нам необходимо с ней срочно поговорить.

Зигберт обернулся и с бледным лицом опять сел за письменный стол, принявшись рассеянно рисовать шариковой ручкой фигуры на блокноте.

— Она сейчас не в том состоянии, — сказал он тихо. — События последних дней отрицательно сказались на ее самочувствии. Убийства, которые совершил Роберт, и, наконец, его самоубийство доконали ее.

— Ватковяк не совершал убийства, — возразил Боденштайн. — И его смерть также не была самоубийством. При вскрытии было однозначно установлено, что он умер от действий посторонних лиц.

— От действий посторонних лиц? — спросил недоверчиво Кальтензее. Рука, в которой он держал шариковую ручку, слегка дрожала. — Но кто… и почему? Кому понадобилось убивать Роберта?

— Мы тоже задаем себе этот вопрос. Мы обнаружили у него при себе орудие, которым перед этим была убита его подруга, но он не является ее убийцей.

Среди тишины зазвонил телефон, стоявший на письменном столе. Зигберт взял трубку, резко попросил не мешать ему никакими вопросами и вновь положил трубку на рычаг.

— У вас есть предположения, кто мог убить троих друзей вашей матери и что могло бы означать число 16145?

— Это число мне ни о чем не говорит, — возразил Кальтензее и на некоторое время задумался. — Я не хочу никого подозревать напрасно, но знаю от Гольдберга, что Элард в последние недели оказывал на него серьезное давление. Мой брат не хотел верить, что Гольдберг ничего не знает о его прошлом и тем более о его родном отце. И что Риттер неоднократно посещал Гольдберга. Я вполне допускаю, что он запросто мог совершить три убийства.

Пия лишь изредка сталкивалась с подобным фактом, когда кто-то так явно подозревал кого-то в убийстве. Может быть, Зигберт Кальтензее видел в этом свой шанс насолить обоим мужчинам, с которыми он годами соперничал за расположение со стороны своей матери и которых ненавидел всем своим сердцем? Что было бы, если бы Кальтензее узнал, что Риттер является не только его зятем, но и будущим отцом его внука?

— Гольдберг, Шнайдер и Фрингс были убиты из оружия времен Второй мировой войны со старыми патронами. Откуда Риттер мог бы их взять? — спросила Пия.

Кальтензее посмотрел на нее пронизывающим взглядом.

— Вы ведь наверняка слышали историю о пропавшем ящике, — сказал он. — Я думал над тем, что могло в нем находиться. А что, если это наследие моего отца? Он был членом НСДАП и, кроме того, служил в вермахте. Может быть, Риттер присвоил ящик с его оружием?

— Каким же образом? После случившегося он ведь больше не имел права появляться в Мюленхофе, — вставила реплику Пия.

Зигберт не дал сбить себя с толку.

— Риттера не волнуют запреты, — сказал он.

— Ваша мать знала, что было в ящике?

— Я думаю, что да. Но она ничего не говорит. А если моя мать не хочет чего-то говорить, то она этого и не делает. — Кальтензее язвительно засмеялся. — Посмотрите на моего брата, который шестьдесят лет занимается отчаянными поисками своего отца.

— Хорошо. — Боденштайн улыбнулся и поднялся с места. — Спасибо, что уделили нам время. Да, только еще один вопрос: по чьему распоряжению люди из вашей охраны пытали и избили Маркуса Новака?

— Простите? — Кальтензее раздраженно покачал головой. — Кого?

— Маркуса Новака. Реставратора, который когда-то занимался реконструкцией мельницы.

Кальтензее задумчиво наморщил лоб; потом, кажется, он что-то вспомнил.

— А, тот самый… В свое время у нас с его отцом были серьезные проблемы. Его халтурная работа при строительстве административного здания стоила нам больших денег. А что могло потребоваться нашей охране от его сына?

— Нас это тоже интересует, — сказал Боденштайн. — Вы не будете возражать, если наши криминальные техники осмотрят ваши автомобили?

— Нет, — ответил Кальтензее, не колеблясь и даже посмеиваясь. — Я позвоню господину Эмери, управляющему службой безопасности. Он вам поможет.

Генри Эмери было лет тридцать пять. Это был мужчина с приятной внешностью южного типа, худощавый и загорелый, с короткими черными волосами, зачесанными назад. На нем была белая рубашка, темный костюм и итальянские туфли, благодаря чему он вполне походил на биржевого маклера, адвоката или банкира. С предупредительной улыбкой Эмери передал Боденштайну список своих сотрудников, которых было тридцать четыре, включая его самого, и без возражений ответил на все вопросы. Уже полтора года он является шефом службы безопасности. Имени Новак никогда не слышал и, казалось, был действительно удивлен, когда узнал о так называемом тайном привлечении своих людей. Он не возражал против проверки автомобилей и тут же представил второй список, в котором значились все автомобили, с указанием номеров, марок, даты первой регистрации и пробега.

Пока Боденштайн разговаривал с господином Эмери, на мобильник Пии позвонила Мирьям. Она ехала в Добу, бывший Добен, в административном подчинении которого находилась деревня Лауенбург и поместье.

— Завтра утром я встречаюсь с одним поляком, который до 1945 года был привлечен к принудительным работам в поместье Цойдлитц-Лауенбург, — сообщила она. — Архивариус знает его. Он живет в доме престарелых в Венгожеве.

— Это интересно. — Пия увидела шефа, который вышел из офиса службы безопасности. — Обрати внимание на имена Эндрикат и Оскар!

— Хорошо, все ясно, — ответила Мирьям. — Пока.

— Ну что? — поинтересовался Боденштайн, когда Пия захлопнула мобильник. — Что скажете по поводу Зигберта Кальтензее и этого Эмери?

— Зигберт ненавидит своего брата и Риттера, — проанализировала Пия ситуацию. — Они, на его взгляд, являются конкурентами в борьбе за расположение его матери. Разве ваша теща не сказала, что Вера почти боготворила своего ассистента? А Элард даже живет в Мюленхофе, внешне он значительно привлекательнее Зигберта и — по крайней мере, раньше — имел одно любовное приключение за другим.

— Гм. — Боденштайн задумчиво кивнул. — А этот Эмери?

— Симпатичный парень, хотя слишком смазлив, на мой вкус, — вынесла Пия свой приговор. — Кроме того, чрезмерно услужлив. Вероятно, автомобиль, на котором его люди были у Новака, вообще не значится в списке. Так что мы можем не проводить проверку и сэкономить налогоплательщикам их расходы.

В комиссариате их ждал Остерманн с множеством новостей. Веры Кальтензее нет в больнице ни в Хофхайме, ни в Бад-Зодене. Новака и след простыл. Зато наконец-то получен ордер на обыск. Перед воротами в Мюленхоф и перед фирмой Новака дежурят патрульные автомобили. Рубашки, которые Бенке попросил фрау Моорманн показать ему, принадлежат Эларду Кальтензее. Бенке тем временем был во Франкфурте в поисках профессора, но Дом искусств все еще закрыт. Остерманн через налоговую службу, паспортный стол и информационную систему полиции POLAS выяснил, что Катарина Эрманн, урожденная Шмунк, родившаяся 19.7.1964 в Кёнигштайне, гражданка Германии, проживающая постоянно в Швейцарии, в Цюрихе, указала в качестве второго местожительства адрес в Кёнигштайне. Она была самостоятельным издателем, подлежала обложению подоходным налогом в Швейцарии, ранее не судима.

Боденштайн молча слушал Остерманна. Потом бросил взгляд на часы. Четверть седьмого. В половине восьмого в гостинице «Роте Мюле», недалеко от Келькхайма, он договорился встретиться с Юттой Кальтензее.

— Издатель, — повторил Оливер. — Видимо, это она дала Риттеру заказ на написание биографии.

— Я проверю. — Остерманн сделал себе пометку.

— И объявите в розыск профессора Эларда Кальтензее и его автомобиль.

Главный комиссар заметил довольное выражение лица Пии. Очевидно, она была права в своих подозрениях.

— Завтра в шесть часов утра будем производить обыск на фирме и в квартире Новака. Организуйте это, фрау Кирххоф. Должно быть задействовано минимум человек двадцать, обычный состав.