Иволга и вольный Ветер - Галина Валентиновна Чередий

натуральный хаос. Дети разных возрастов, не меньше десятка, скакали, орали, визжали, скатывались с надувной горки, копошились в бассейне с мягкими кубами. Прямо на наших глазах молодая женщина, в которой я с изумлением узнала Роксану Камневу, бухнулась с воплем навзничь на упругую платформу, отправив тем самым с нее в полет парочку верещащей от восторга мелкашни. Камнев замер на секунду, буквально вцепившись взглядом в жену и все веселое безобразие вокруг нее и у меня вдруг опять защемило сердце. Вот же громадный, мрачный, пугающий до икоты мужчина, а смотрит на любимую женщину так, что завидки же берут. И они ведь далеко не первый год вместе. Ветров, ты меня спрашивал, есть ли пример той самой утопии, о которой мечтаю. Есть. Может у них не все гладко, жизнь в семье — она такая, разная сегодня, завтра, но главное — любовь, в ней неизменно. Если она есть, настоящая, то есть и все тут.

— На кухню пойдем, а то не слышно ни черта. — глухим рокочущим голосом сказал Ярослав Григорьевич.

— Ну и где у нас случилось? — с порога без приветствия спросил Андрей Федорович, сидевший на просторной кухне за столом в компании Корнилова, Шаповалова и Каверина. Блин, все руководство в сборе и тут я явилась-не запылилась. Мало того, что сама пока ещё в “Орионе” на птичьих правах, так ещё попрошайничать помощь пришла. Сейчас как пошлют.

Но не послали, даже никто недовольства не выказал. Боеву понадобилось всего полчаса и пара телефонных звонков прямо не выходя из-за стола, чтобы выяснить всю обстановку с Ветровым после моего сбивчивого объяснения. За это время нас с Меньшовым чуть ли не принудительно усадили за стол и оделили разной едой, велев есть, а мне ещё и вино пить, раз не за рулём. А вот Воронова с порога развернулась, зажав рот и нос, только увидев щедро накрытый стол и Мишка, само собой, с ней, и они предпочли остаться в детском мини-дурдоме.

— Короче так! — наконец изрёк Боёв. — Дела у твоего мужика хреновастые, Иволгина. Со счетов его конторы была выведена очень нехилая сумма, деньги вкладчиков долевого строительства. — он замолчал, посмотрел на меня с прищуром, будто что-то решая, но все же продолжил, бормотнув: — Ладно, большая девочка уже … Саму операцию вывода сделала уже мне знакомая гражданка Баринова, но удалось ей это только потому, что все на фирме считают ее доверенным лицом и официальной любовницей Ветрова и озвучила она перевод, как его, то бишь их общее, прямое распоряжение. А теперь скажи мне, девочка, ты всё ещё хочешь, чтобы мы впрягались в помощь этому мужчине?

Сомнений у меня не было. Даже краткой их тени. Пусть я дура слепая и самонадеянная, пусть, но знаю, верю, все эти Баринова и Веры — в прошлом. Сейчас Егор — мой, а за своего я костьми лягу и умолять на коленях буду, если придется.

— Да, хочу. Прошу вас, Андрей Федорович.

— Эх, бабы! — досадливо махнул Боёв рукой. — Дело твое.

Глава 32

Егор

— Доброе утро, гражданин Ветров! — в крошечный душный кабинет вошёл уже знакомый мне следак Митрофанов в сопровождении ещё одного худощавого типа в сером костюме, при взгляде на которого сразу приходило на ум — скользкий.

Сто процентов это и есть адвокат, государственный, бля, защитник, положенный мне по закону. Ведь мой личный местный адвокат и поверенный в делах — Маргоша, теперь официально фигурант по делу, потерявшийся в пространстве с чужими деньгами.

Скорее всего, Баринова уже покинула страну, не дура ведь. Самое странное, что я даже настоящей злости к ней не ощущал, только досаду. Не собирался я ее обижать, изначально же все у нас прозрачно и понятно было. Как мне казалось. Но, походу, с женщинами вообще не бывает все понятно стабильно. Даже если что-то они и воспринимают, как ты думаешь, нормально, то оставляют за собой полное право изменить свое отношение, правила и ожидания в любой момент, причем в известность тебя об этом не ставят в процессе, сталкиваешься ты уже с результатом по факту. Как и я сейчас. Женщина придумала нас вместе, женщина обиделась из-за отказа, женщина нагадила прицельно и очень точно.

Я потер лицо, царапая ладони отросшей за сутки щетиной. После бессонной ночи в камере, где моими соседями было человек двенадцать уголовников, глаза горели, голова гудела, как колокол, а в желудке ныла пустота. Есть склизкое нечто, что было наплюхано в алюминиевую мятую миску я тоже себя едва смог заставить, хоть и понимал, что силы нужны и нефиг носом воротить. Похоже, быстро я отсюда не выйду, так что привыкать нужно, а не носом воротить.

Вчера допрос был относительно коротким, очевидно следак решил, что мне не помешает промариноваться в камере, среди задержанных по сходным с моими обвинениям, и, наверняка, с парочкой своих стукачей, перед которыми обосравшийся я захотел бы пооткровенничать или совета спросить у бывалых сидельцев. А вот уже сегодня за меня взялись серьезно. Одни и те же вопросы по кругу, так и эдак, в попытке все же поймать меня на нестыковках и враньё. Само собой, присутствие гос защитника было чисто формальным, он ни разу не вмешался и вовсе голоса не подал, как мне показалось и не прислушивался, копаясь в бумагах у себя в папке.

Состоял в близких отношениях с гражданкой Бариновой М.И? Состоял. Являлась постоянной сожительницей? Нет. Когда возник преступный умысел кинуть дольщиков? У меня — никогда. Был ли сговор с целью совершения хищения средств? Не было. Был ли в курсе о планах Бариновой? Нет. Почему тогда одобрил перевод денег? Не одобрял и не был в курсе. Когда намеревался вылететь из страны и куда? Никогда и никуда. И-и-и по новой: в какого рода отношениях состоял с гражданкой Бариновой? На какие цели намерен потратить похищенные средства? И так далее…

А я намерен был строить людям дома, обустраивать свой и дальше, каждый вечер возвращаться к своей певчей птице, жить вместе, любить… Иволга моя … ведь я люблю тебя, надо же какое чудо приключилось со мной … Люблю… Только когда теперь тебя увижу… И будешь ли ты всё ещё так же на меня смотреть своими лучисто-зелеными глазищами, будто я — лучший человек на свете, отчего хочется им и быть, не взирая ни на что.

Стало вдруг горько до тошноты от мысли, что Валя может поверить, что я и правда вор, тварь меркантильная, мог бы обобрать всех этих