Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года - Адам Улам

Из докладов министра внутренних дел, «со всей покорностью представленных для августейшего рассмотрения», император узнавал о новых беспорядках в различных частях его обширной империи. Забастовки в Киеве, демонстрации в Варшаве, политические митинги в университете, где представители различных политических течений, от умеренных либералов (как правило, это были офицеры и государственные служащие) до анархистов, призывали к свержению самодержавия, требовали учреждения полноценной Думы и гражданских свобод. Летом ситуация обострилась. Стали поступать сообщения о волнениях в армии, об отказе солдат стрелять в демонстрантов.

В июне произошло одно из наиболее драматических событий революционного года: восстание на броненосце «Князь Потемкин-Таврический». Это событие увековечено знаменитым фильмом Эйзенштейна, убедившим западного зрителя в стихийном характере революции. Революционная агитация на флоте давала, как правило, лучшие результаты, чем в армии. В армию в основном набирали крестьян, во флот – преимущественно городских рабочих и ремесленников. Тем удивительнее, что как раз на «Потемкине» судовая команда в основном состояла из крестьян. Зараженные революционной эпидемией, доведенные до ярости нечеловеческим обращением, матросы восстали, арестовали офицеров и подняли красный флаг на одном из наиболее мощных военных кораблей Черноморского флота. Казалось, что остальные военные суда последуют примеру «Потемкина». Матросы с других кораблей отказались стрелять в мятежный корабль. Беспорядки охватили морскую базу в Севастополе и порт в Одессе. Нескольким социалистам (увы! меньшевикам), которые пробрались на корабль, чтобы «обучить» судовую команду и повернуть восстание в революционном направлении, казалось, что скоро весь юг России последует примеру «Потемкина», а затем и оставшаяся часть России. Советские историки были вынуждены признать, что восстание было стихийным, моряки политически неграмотными, а поэтому можно было надеяться только на сиюминутный успех. И лишь в 1917 году моряки оказались в авангарде революционного движения. В 1905 году в России происходили восстания, беспорядки, но еще не социалистическая революция.

Да, это были только стихийные выступления, хотя кое-кто из правительства пытался в собственных интересах предвосхитить революцию. В южных городах были сильны скрытые до поры до времени антисемитские настроения, и ничего не стоило вытащить их на поверхность. Чиновники, кто равнодушно, кто с энтузиазмом, встретили еврейские погромы. Использование в своих интересах хулиганских, противоправных действий не ограничивалось только расовой ненавистью. Извращая социалистическую пропаганду, реакционеры пытались, иногда успешно, повернуть невежественные народные массы против «предателей» – интеллигенции и либералов, поднявшихся против царя и православной церкви. «Черные сотни» – такое название получили банды хулиганов – устраивали погромы, избивали и терроризировали студенческую молодежь и представителей свободных профессий.

Ленин хорошо понимал, насколько преждевременно погружать партию в этот революционный котел. Переписка с большевистскими комитетами в России, лежавшая в основном на неутомимой Крупской, меньше всего была связана с событиями, сотрясавшими Россию и привлекавшими внимание всего мира. По большей части письма содержат претензии к агентам, не уделяющим достаточного внимания продаже ленинской газеты «Пролетарий»[142], и о том, что слишком мало денег поступает из России в центральные большевистские органы.

Эти претензии сопровождались постоянными жалобами на преступления меньшевиков: они отказались подчиняться решениям III съезда, они завладели партийными фондами и так далее и тому подобное. Что явствует из всего сказанного? Очевидная слабость большевиков, несогласованность действий по основным моментам революционных восстаний. Когда восставший «Потемкин» снялся с якоря и покинул одесский порт и восстание могло охватить весь город, местный большевистский комитет оказался абсолютно недееспособен. Крупская была вынуждена признать, что она не знала, были ли вообще большевики на Черноморском флоте. Да, она знала одного большевика из Мелитополя. Понятно, что даже лояльно настроенные большевики в России меньше всего думали в тот момент о проведении подписной кампании на газету «Пролетарий».

Мало того, у них росло желание объединиться не только с меньшевиками, но и с эсерами, и они все меньше обращали внимание на предупреждения и упреки, поступающие из далекой Женевы. Ленин ощущал постоянно растущее давление со стороны международного социалистического движения: теперь, когда идет борьба за социализм и демократию в России, не пора ли ему прекратить затянувшуюся ссору с меньшевиками? Но особенно немецких социал-демократов огорчало враждебное отношение Ленина к Плеханову, который на протяжении последних двадцати лет был им товарищем и верным другом. В конце июля в письме, адресованном в Международное социалистическое бюро, Ленин употребил в обращении к своему старому учителю «гражданин» Плеханов, вместо принятого «товарищ» Плеханов.

Идея об объединении устраивала меньшевиков даже больше, чем их противников. Они понимали, насколько нелепо в сложившейся ситуации продолжать разногласия между фракциями одного социал-демократического движения. Но их лидеры (сами не ангелы) отчетливо представляли, что любая попытка примирения будет превратно истолкована Лениным. Его уверенность в необходимости внутрипартийной борьбы превратилась в легенду. Он уже не был тем человеком, который расстраивался из-за раскола в партии или потери друзей, как это было в 1903 году. Он сделал наглую попытку захватить партию. Он откровенно и довольно наивно сообщил об отсутствии политических сомнений. «В политике есть только один принцип и одна правда: или противник причиняет мне вред, или я ему», – заявил Ленин, возмущенный поведением одного из своих заместителей.[143]

Среди меньшевиков ходили слухи, что этот цинизм выходит за пределы внутрипартийных разногласий. Большевики якобы установили контакты с агентами японского правительства, которое согласилось финансировать революционное движение на вражеской территории.[144]

Почему бы не начать все сначала, задавались вопросом некоторые меньшевики, в особенности старый Аксельрод. Забыть о прежних эмигрантских разногласиях и интригах и создать новую рабочую партию в России. Рабочие должны создавать собственные представительные органы, включая высший орган – съезд рабочей партии. Эта партия должна будет поглотить все фракции, она будет говорить от имени всего класса и, несомненно, окажет влияние на судьбу революции. У Аксельрода родилась идея в течение нескольких месяцев создать в России советы рабочих. Но летом 1905 года идея Аксельрода была без энтузиазма воспринята меньшевиками и с несомненным ужасом Лениным. Где и когда в русской истории рабочие были способны сами создать организацию без помощи интеллигенции или полиции? После стольких лет, связанных с бесчисленными жертвами, наполненных тяжелой, кропотливой работой по созданию системы, фракциям предлагается сделать харакири в знак пролетарской солидарности, а их лидеров отодвинет в сторону новый Гапон или такой же необразованный простой рабочий!

Чем же в это время занимался Ленин? Теперь он писал, что большевики формулируют условия для сотрудничества с либералами во временном правительстве. Он заявил, что не следует бояться победы социалистов в России, поскольку это явится началом европейской революции. Известия о нарастании революционной активности в России делали его тон все более воинственным, но не способствовали выработке последовательного плана действий. «Мы» за конфискацию земельной собственности. Но кому перейдет эта земля? Здесь Ленин заявляет: «Мы никогда не соединим руки».[145]

«Мы» создадим революционные комитеты, в которые войдут не только рабочие, но и крестьяне, солдаты, бедняки и проститутки.

«Мы» – магическое местоимение, неубедительная поза и претензия большевиков возглавить революционное движение, время от времени уступало место злой критике происходящих событий и неподготовленности собственной фракции. Почему забастовки и вооруженное восстание в Москве были так плохо подготовлены? Ни одно воинское подразделение не присоединилось к рабочей демонстрации, ни одной бомбы не было брошено в полицейских. Накануне вооруженного восстания в Москве Ленин высказывает упреки в адрес петербургской организации: «Боже мой, как обидно! Мы говорили о бомбах в течение более чем шести месяцев и ни одной не изготовили». Теперь Ленин за прямые действия: «Ради бога, плевать нам на условности и тщательно разработанные планы». На смену сомнениям относительно террора приходит неистовая жажда применить силу. Надо вооружить народ ружьями, ножами, научить нападать на полицейские участки, экспроприировать банки и так далее. Можно многому научиться, стреляя даже в одиночных полицейских!