Наливайко - Иван Леонтьевич Ле

— А ну-ка, вы, жуки городские! Трусы! Открывайте ворота по доброй воле! Пощажу жизнь и достояние не тронем у того, кто послушает нас. Ну, кто посмелее!..

За воротами не утих, а еще усилился гул человеческих голосов. Потом сбоку, с земляного вала, прогремел выстрел. Другой, третий… Пуля задела седло Наливайко — белокопытый конь скакнул в сторону, чуть не сбросив всадника.

Наливайко подъехал к Мазуру:

— Пан Юрко, немедленно оцепите город конницей. Послать дозоры вслед Униховскому, не спускать с него глаз. Пушкари! Зажигай фитили, ударим в ворота!

И сам подъехал к пушкам, схватил долбню и подбил верхний клинышек. Из-за вала опять раздалось несколько ружейных выстрелов, просто в воздух, для острастки.

— Пали! — решительно скомандовал пушкарям Наливайко.

Одна за другой вывалили две пушки, черный дым застлал ворота. Одно из чугунных ядер ударилось в гранитную глыбу около ворот, и осколки гранита далеко разлетелись вокруг. Другое ядро угодило в край дубовой перекладины и, переломив ее, пронеслось во двор замка.

За воротами поднялся неимоверный шум, стоны и паника.

— Давай по второму, прибавь пороху! — .приказал немедля Наливайко.

За воротами услышали этот категорический приказ. Несколько голосов закричало:

— Довольно, dose па temu, сдаемся…

Но ворота открыли не скоро. Наливайко, приказав подождать с пушечным обстрелом, прислушивался к тому, что творится во дворе замка. С вала перестали стрелять: шум свидетельствовал, что там происходит борьба…

Старая Катерина поняла, что на защиту замка уже нечего надеяться. Среди замешательства и тревоги никто не заметил, что она делала, прокравшись через заснеженный садочек, у дверей подвала, где сидели пленные казаки. Да никто из оставшихся в замке и не знал, что там находились казаки, — каштелян позаботился об этом. Отперев ржавый запор, Катерина оглянулась, как вор, открыла опускную дверь и степенно окликнула:

— Где вы тут? Выходите, до каких пор вам страдать?.

Бронек первый вышел из угла.

Руки у него все еще были связаны за спиной, и Катерина бросилась зубами растягивать затвердевший узел пут.

— Ведь, скажи ты, нужно же было вот так связать человека… О-о! А этот… матушки мои! Пан Ходкевич так и приказал: «Непременно забери их в комнаты, рубаху чистую дай…»

— Он бы лучше этой, нашей не рвал… Спасибо, матушка, — прохрипел Панчоха, расправляя затекшие в путах руки.

Старуха, поддерживая Панчоху, помогла ему выйти из подвала по неровным каменным ступенькам. Бронеку крикнула:

— Чего ж ты, паренек, дожидаешься? Помоги людям ворота открыть! Слышишь, шумят, будто не поделили наследство после отца. Еще снова станут стрелять… Скажи им: здесь больные дети…

— Какие дети, матушка? — заинтересовался Панчоха.

— Сыночки пана каштеляна в комнатах, на моих руках остались…

Осторожно ввела больного в переднюю, посадила на скамью и сняла с него отрепья одежды. По-женски убивалась:

— Ну, не с ума ли люди сошли, матушки мои!.. Это ляхи так, узнаю их поганую руку…

Панчоха сначала стонал, но после того, как старуха смазала ему спину свежим салом и надела на него чистую посконную рубаху, начал улыбаться, пересиливая боль:

— Ой, спасибо, матушка, тетенька, душенька родная! Чем только и отблагодарить вас, бабуся старенькая? Водички бы, если есть…

— Есть, дорогой мой, есть. А благодарите пана Ходкевича.

— Этого палача?

— Злая клевета, человече. Какой он палач? Боится коронных полковников, ляхов слабоумных, а мне ключи от погребов оставил, сласти вас тайком велел.

— Чудно. Не верится, бабушка, — пан он.

— Пан-то пан, но ведь из литовских, а не из польских панов. Да и удивляться тут нечему, дело житейское. Двое сыновей его вон в той светлице на моей совести остались… Неужели вы не смилостивитесь надо мной, старухой, не поможете мне перед вашими старшими? Это же дети…

— С детьми не воюем, матушка… За опасение спасибо и за сыновей этого ирода не сокрушайся: сам их постерегу.

Неясный гул, доносившийся снаружи, все приближался. Слышно стало звяканье сабель. Вдруг протяжный звук победных возгласов восторжествовал надо всем.

Панчоха не выдержал и заковылял к выходной двери, но не успел дойти — навстречу ему, в сопровождении Бронека, с обнаженной саблей в руке спешил Северин Наливайко:

— Панчошечка! Поздравляю с победой! Мы им покажем, чего стоит наш товарищ Мартын ко и несколько сот погибших с ним братьев-казаков. Старуха, где сыновья каштеляна?

— Северин! Не трогай их, они за мною числятся… Пан Ходкевич пусть сам ответит за себя…

Наливайко понял работу Катерины, даже приветливо посмотрел на нее, на Панчоху в чистой рубахе и спрятал в ножны свою окровавленную в недавнем бою саблю.

— Уважаю, матушка, доброе сердце в человеке. Пусть хитрость, но такую хитрость, какой пан Ходкевич спас не себя, не свою честь, а жизнь детей, мы прощаем…

В открытые ворота въезжали казаки, а мещане теснились ко дворцу. Не разобрать было в общем шуме, кто из них радуется поражению Слуцка, как своей победе, а кто в этом шуме скрывает проклятья победителям. Народ прибывал. Со всех сторон гремели металлические звуки. По замку несся адский грохот;

Гремело отовсюду, где только можно было найти котелок или колокол, или просто кусок железа. Северин оглянулся с крыльца каштелянова дома, прищурился и будто присел, оглушенный этим неимоверным шумом; потом снял шапку и помахал ею, чтобы притихли. Уловил момент, когда вокруг немного утихло, и горячо заговорил:

— Люди, казаки! Объявляю мир людям с добрым сердцем и нелукавой душой. Угрожаю жестокой войной тем, кто вероломно убил нашего товарища Мартынко, кто радовался этому коварному убийству или толкал других на него. Приказываю мещанам Слуцка принять наше войско как своих родных. Чтоб и коню было не голодно, и казаку нашему не холодно. Чтоб казак имел что поесть, услышал бы теплое слово и на постель не жаловался бы! Войску даю волю карать непослушных, а с друзьями обращаться как с родными. Приказных, старшин, шляхту и торговцев повесить на городских воротах, на крепостных стенах, если в течение трех дней они не соберут и не передадут в нашу казачью казну пять тысяч коп литовских грошей и оружие каштелянское и бочки с порохом… Эй, полковник Шостак, прикажите для примера повесить нескольких самых свирепых шляхтичей, а имущество их забрать на войсковые расходы… Эй, вы, торговцы, попы, музыканты! Начинайте праздник в городе! Если в лавке не станет товара — лавку немедленно сжечь, торговца повесить. Если в церкви умолкнет праздничная служба — церковь сжечь, а попа или ксендза повесить, как изменника народу. Музыканты обойдутся без наказания, я сам за ними послежу…

И пошло греметь по городу, зазвонили колокола, запылало полыми! Несколько шляхтичей коченели на столбах и деревьях. Наливайко,