О чем говорят кости. Убийства, войны и геноцид глазами судмедэксперта - Клиа Кофф

я подготовила зону для антропологических исследований. Присутствовали оба прозектора и все четыре ассистента-антрополога. Я назначила Анхель заведовать инвентарем для исследования скелетов, а затем выделила нескольких человек в помощь Эрику в работе над вторым телом. Оно сохранилось лучше, но на лбу зияла огромная дыра, в которой виднелась розовато-серая масса. Карл Хоган, координатор по логистике МТБЮ, просунул голову в окно и сразу же спросил, почему мы не используем дорогие вытяжные шкафы, которые он поставил. Ну-у-у, наверное, потому, что они не работали. Третье тело был доставлено и поручено Джону, но оба прозектора все еще пытались снять одежду с массивного тела, над которым работал Эрик, поэтому я пошла помогать Джону в качестве прозектора. Мы начали с того, что стащили два слоя носков с мумифицированных ног. Я делала все медленно – чтобы быстро раздеть мертвеца, нужен особый талант, которого у меня нет. Пока мы раздевали труп, я заглянула ему в рот: снова протез – два зубных протеза, по одному на каждую челюсть! Я сказала об этом Хосе Пабло, который пробормотал:

– Нам лучше начать делать первую одонтограмму.

Я поручила Анхель заменить меня у Джона, Сэм – очистить голову, а сама отправилась в зону антропологии вместе с Хосе Пабло.

Сказать, что первая одонтограмма была кошмаром, означает почти не погрешить против истины. Нам пришлось отыскивать каждый символ, который мы собирались использовать: здоровый зуб, прижизненная потеря, прижизненная потеря с заменой на искусственный зуб (то есть протез), кламмер (распорка, удерживающая протез на опорных зубах), «НС» (нержавеющая сталь), коронка (сплав серебра), посмертная потеря – практически все, что было в методичке Патрика. Затем возникла проблема с отремонтированным зубным протезом: если отсчитывать номера зубов от центральных резцов на протезе, то когда вы доходили до настоящей лунки зуба, номер зуба был на один больше, чем должно быть. К этому нужно было привыкнуть. Использование нами устаревшей системы Интерпола и явное неумение Хосе Пабло точно считать также не помогали делу. У нас начались приступы истерического смеха, когда до нас дошло, что процесс обучения будет настолько быстрым, что нам понадобятся ремни безопасности. Мне нравилось отвечать на самоуверенный блеф Хосе Пабло, пристально рассматривающего какой-нибудь зуб:

– Это запломбированный канал со штифтом.

– Ну не-е-ет.

– И действительно, это не он.

Нервный смешок, и мы снова склоняемся над черепом.

На создание первой одонтограммы ушло около часа. С одной стороны, это было похоже на погружение в глубины профессии, классифицировать отремонтированный зубной протез – хорошее начало карьеры в области одонтологии, но с другой, нам не потребовалось изучать более сложные случаи, чтобы обрести уверенность в своих силах. Вскоре мы заканчивали одонтограмму либо до, либо одновременно с окончанием аутопсии. Мне даже понравилось это делать, и после ухода Хосе Пабло я обучила этому методу двух ассистентов-антропологов. Но в тот первый день мы чувствовали себя в осаде. Мысли о предстоящем отъезде Хосе Пабло в Гаагу начинали вызывать легкую панику. Мы работали над второй одонтограммой, когда он сказал:

– Думаю, я уеду рано утром… Вообще-то, завтра, – в ответ я лишь нервно рассмеялась.

Нам удалось провести три вскрытия, а к девяти вечера мы закончили убираться. Уборка заняла больше времени, чем обычно, поскольку у нас не было необходимых вещей: мы размазывали моющее средство по полу старыми использованными губками, потому что не было швабры. Пол был без уклона, и средство не хотело растекаться и уходить в стоки. Мне было интересно, что подумали бы люди, если, заглянув в морг Трибунала, они увидели бы семь человек в огромных синих костюмах «Тайвек» и белых сабо, разбрызгивающих вениками воду по полу, среди современных столов для вскрытия и вытяжных шкафов, которые не работают. К вечеру в морге стало очень холодно, а на улице пошел дождь, но мы преодолели эту трудную ситуацию, импровизируя и сохраняя оптимизм, чтобы выяснить, чего мы можем достичь вместе. Я ощущала себя по-настоящему частью команды.

Вернувшись в свой «дом четырех» (у остальных жильцов был выходной из-за дождя), я тут же рухнула на кровать, хотя сон долго не шел ко мне, потому что в голове вертелись мысли обо всем, что нам нужно переделать – переставить столы, переставить электронную доску, купить больше стульев, найти подносы для отчетов, – а также вопросы Хосе Пабло: какой из двух методов анализа длинных костей мы предпочтем? Каково окончательное решение по поводу перемешанных останков? Кому поручить документирование одежды? Я даже сделала кое-какие записи, перед тем как уснуть.

К концу следующего дня мы уже наладили часть процессов, несмотря на то что оборудования и материалов по-прежнему не хватало. Эрик настаивал на том, чтобы мы брали больше тел в работу. Том Грейндж, руководивший отделом вещдоков, Эрик и я встретились утром, чтобы обсудить, как идут дела. Том считал, что нам нужно либо продвигаться очень медленно, либо совсем остановиться. Я боялась, что если патологоанатомы уйдут далеко вперед, мы никогда не вернемся к недоисследованным телам – я не помнила, чтобы во время какой-либо из моих предыдущих миссий Трибунала темп работ замедлялся настолько, чтобы мы могли заново изучать уже осмотренные трупы. Думаю, Эрик понимал серьезность проблемы – в конце концов, начни мы спешить, его ранние дела тоже не получится закрыть. Однако в полной мере он осознал глубину проблемы, когда ассистент антрополога, работавший с одним из трупов, сварил его голову, а затем попытался реконструировать травму с помощью скотча. Лента скрывала рисунок разрушений на черепных костях и совершенно не могла скреплять фрагменты черепа – на нем оставалось какое-то количество мягких тканей. В общем, куски черепа с грохотом упали на стол как раз в тот момент, когда Эрик пришел инспектировать работу своего добросовестного и изобретательного помощника. Это стало последней каплей: в Гаагу ушел факс с нашими жалобами.

Через несколько дней прибыл груз: швабры, перчатки, комбинезоны, скрабы, стол, клей и активатор клея – точно такой же, каким мы пользовались в Боснии, в морге Калесии, только название другое. Я вспомнила «старые добрые времена», когда все, что у нас было, это нацарапанный список тел с могилы, и мы просто разбирались с ними по мере того, как их привозил рефрижератор. Здесь, в косовском морге, я уже буквально стонала от того, сколько бумаг приходилось заполнять на каждом этапе исследования. Сделали рентген – поставь галочку! Сделали антропологический анализ – поставь галочку! Сходил в туалет – поставь галочку! Я вспомнила нашу палатку для вскрытий в Кибуе, как прекрасно было работать на открытом воздухе. В Косово нас ограничивали свет, электричество и вентиляция. Когда